18.10.1918. Уехал наконец в отпуск Михаил Петрович и, судя по его последним разговорам, можно ожидать, что он больше не вернется. Он жил у той же хозяйки, у которой раньше помещался Тимченко, и сам больше всех возмущался, что тот ничего не заплатил ей за 6 дней, а теперь сам почти за месяц предложил ей 12 рублей 50 копеек (купон) и говорил еще, что она осталась довольна. Нет ничего удивительного, что в некоторых местах жители остаются недовольными Добровольческой армией. Что можно ожидать от солдат, когда сами офицеры выкидывают такие штуки. Кроме этого номера поручик Пользинский вывернул еще другой, не менее некрасивый. Несмотря на то, что он получил деньги, он, располагая целыми 24 часами времени, не мог отдать те 25 рублей, которые за 2 дня перед этим одолжил на поездку у поручика Щелкунова. Забыть об этом он не мог, потому что об этом обстоятельстве ему несколько раз напоминали. В общем, народ пошел аховый, так что даже в компании своих офицеров волей-неволей приходится держать ухо востро. Ну и времена… Буквально все распустились и разболтались.
19.10.1918. Несколько дней тому назад нам пришла в голову мысль воспользоваться временно теми охотничьими ружьями, которые отобрали у иногороднего населения и хранятся здесь на складе в крепости, и немного поохотиться. Мы в этом отношении сразу же предприняли шаги и после целого ряда хождений по разным управлениям из-за обычной российской канцелярщины получили наконец сегодня разрешение взять на время для охоты по ружью. Но после того как мы явились в крепость с соответствующей бумажкой и осмотрели все эти ружья, то оказалось, что буквально ни одного из них нельзя выбрать, так как все они были лишь сплошной хлам. При всём желании нельзя было найти даже ни одной целой шомпольной одностволки.
На дворе в крепости стояли две довольно новые походные кухни; соответствующей заменой частей и винтов Андрей из этих двух кухонь составил одну, вполне исправную, и обменял ее на нашу старую. Таким путем наша батарея стала обладать вполне приличной кухней.
20.10.1918. Еще в то время, когда у нас не было денег, Андрей всё время говорил о том, что хорошо было бы хотя бы раз как следует поесть чего-либо мясного и сытного. Мучная пища его, как и меня, не совсем и не всегда удовлетворяла. Он в выборе блюда почему-то остановился на гусе и всё время мечтал о нем. Теперь, получивши деньги, мы могли превратить эту мечту в действительность. Хозяин наш поехал в хутор Романовский, и мы просили его купить гуся, а если гуси будут на базаре неважные и дороги, то поросенка. Он привез нам поросенка, довольно жирного и плотного, за 15 рублей. Зарезать этого поросенка мы просили хозяина, но он эту операцию проделал очень неудачно: во-первых, несколько раз дорезал его, а во-вторых, когда он его принес в кухню, по-видимому, уже совсем мертвого и положил в лоханку, чтобы обдать его кипятком, то поросенок выскочил из лоханки. Пришлось еще раз дорезать. Тем не менее, мы в этот день очень плотно пообедали и поужинали этим самым поросенком, причем оба раза ели его в кухне, а не в своей комнате, чтобы кто-нибудь из случайных посетителей во время обеда не мог бы к нам присоединиться.
21.10.1918. От нечего делать и от других непонятных причин почти все офицеры начали грызть эти несносные семечки. Здесь кроме наших обычных и белых тыквенных, очень сильно распространены сушеные арбузные семечки. Буквально все ходят и сидят и щелкают эту дрянь, от которой довольно-таки трудно отвязаться. Гуляя сегодня, я невольно обратил внимание на то, что несмотря на глубокую осень, холод и очень сильные ветры, здесь до сих пор на всех деревьях еще очень много листьев. Удивительнее же всего то, что эти листья сохраняют еще до сих пор вполне зеленую окраску и только кое-где слегка начинают светлеть. Кстати скажу, что здесь растут исключительно только одна акация и фруктовые деревья, других же пород в станицах мне пока еще не приходилось видеть. Мы с Андреем и прапорщиком Лукиным ходили сегодня в крепость пострелять в тире и испробовать наши винтовки. Результаты этой пробы были не особенно важные, так как теперь почти все винтовки запущены и расстреляны. У меня в винтовке во время стрельбы разорвался патрон, и прорвавшимися газами мне обожгло лоб, причем довольно много порошинок застряло в коже на лбу. Одно счастье, что глаза не пострадали.
22.10.1918. Утром Андрей раздобыл карабин австрийской работы. Его нашел какой-то мальчишка в канаве во дворе против нас и собирался уже нести его в станичное управление, а тут Андрей и перехватил этот карабин, который в настоящее время достать довольно затруднительно. Карабин совсем новый, только слегка заржавлен, и он принялся его сейчас же чистить.
У меня собралась небольшая компания, и мы сочинили пульку в преферанс. Вечером зашел к нам полковник Шеин45, и мы устроили с ним вторую пульку. Вообще нужно сказать, что у нас в доме, почти каждый день, собирается компания; иногда играем в преферанс, а то так сидим и разговариваем, и нужно сказать, что в большинстве случаев, всегда ведется собеседование на научные и серьезные темы. Сами же мы редко к кому ходим.
23.10.1918. Газеты принесли известия о перемирии между Турцией и союзниками. Участь Болгарии постигла и Оттоманскую империю. Условия, которые предложили ей союзники, отнюдь не являются для нее почетными и говорят о полной ее капитуляции. Дарданеллы открываются для прохода союзнической эскадры, и наша армия в недалеком будущем получит самую действенную поддержку от наших союзников. Только одна Добровольческая армия имеет право называть Державы Согласия своими союзниками, потому что за всё это время грозных и переменчивых мировых событий оставалась верна им и не переменила своей ориентации. Теперь, когда Германия стоит на пороге своего разгрома и находится накануне своего собственного «Бреста», не мудрено всем другим начать говорить о союзнической ориентации. Но вправе ли все они будут назвать Державы Согласия своими союзниками, если они во время успехов Германии устремили на нее свой взор. Этого нельзя сказать только про Добровольческую армию, и поэтому естественно, что она ждет от своих союзников самой широкой и действительной помощи.
В Австрии и Болгарии развивается революция, и эти государства начинают идти по знакомой нам дороге советов и прочих революционных комитетов.
24.10.1918. Наконец уехала Людмила Васильевна в Армавир; она почему-то боялась ехать, ей его положение казалось непрочным. Два дня тому назад она пришла к нам со слезами на глазах и жаловалась, что ее выгоняет хозяйка. С одной стороны, было ее жалко, как беззащитное существо, а с другой стороны, если подумать, то ей здесь совсем-таки незачем сидеть. Андрей прикрикнул на ее хозяйку и порекомендовал ей во избежание неприятностей несколько осторожнее обращаться с барышней. Тем не менее, Людмила Васильевна решила, к нашему общему удовольствию, уехать, потому что никому нет особого интереса брать на себя заботу об этой барышне. За это время, как мы услышали, умерла ее мать. Сестры, привезенные Ивановым, тоже уехали несколько раньше, и таким путем наш взвод освободился от не совсем желательного постоянного дамского общества, которое всех стесняло.
25.10.1918. Прочел сегодня в «Приазовском Крае», что 17 октября состоялась передача г. Могилева-губернского советской власти по какому-то дополнительному договору. В газете «Россия» было даже сказано, что большевики вошли в Могилев церемониальным маршем с музыкой. Таким образом, мое волнение хоть и было преждевременным, но оказалось не напрасным.
Как тяжело и печально знать, что судьба и жизнь твоих близких, как в Могилеве, так и в Москве, находятся в руках этих извергов, которых я при всем желании не могу назвать даже людьми. Положение их, безусловно, отчаянное, но помочь ничем и никак нельзя, остается только желать, верить и надеяться, что всё может обойтись благополучно – конечно, до известной степени. Когда же больше вдумаешься в это положение, то прямо страшно становится.
