Чимин впервые смотрит на Юнги не как на добродетеля, с чего-то вдруг решившего вмешаться в его жизнь, а как на… И в самом деле, кого? Друга? Привлекательного мужчину? И действительно: встреться они при других обстоятельствах, младший нашёл бы его более, чем симпатичным, но сейчас о таком и думать грешно. Во-первых, Юнги просто человек с ненормально высоким состраданием к чужим проблемам, во-вторых, Чимин ещё не отошёл от случившегося с… Ну, оно и ясно. Ну и в-третьих: за всё то время, что они знакомы, Юнги не разу не упомянул о своей ориентации — бывшая жена и «другие девушки» делали всё понятным и без того.

«Так что, Чимин-щи, можешь даже и не пытаться, — мысленно заключает он. — Не твоего полёта эта птица, вообще не твоего».

***

180228 - Южная Корея, Муан, 22:43

Чимин улыбается уголками губ, наблюдая за тем, как Юнги агрессивно расчёсывает спутавшиеся волосы. С начала их безумного трипа прошло уже две недели, и в конце концов от аутентичности решили временно отказаться в пользу банальных удобств. Оно и ясно: в машину вернуться они всегда успеют, а вот поспать на нормальной постели, впервые за всё это время разогнув спину, а также элементарно побриться и помыть голову — не факт. Поэтому решение остановиться на ночь и часть утра в отеле Муана обоим показалось более, чем закономерным.

Впереди у них — ровно половина таких же безумных приключений, хотя даже за эти две недели у Чимина накопилась целая гора впечатлений. Помимо спонтанного плавания в Канвондо, после которого оба шмыгали носом ещё с неделю, они также успели прокатиться по большей части Кёнсан-Пукто, за которым последовал Кёнсан-Намдо, и наконец-то — Чолла-Намдо, в котором они находятся на данный момент. За это время они успели поесть в десятках кафешек по всей Южной Корее, устроить ещё парочку коротких заплывов в Восточном море, а также увидеть великое множество городов их не то чтобы необъятной, но несомненно красивой родины.

Безусловно, за это время поменялись не только пейзажи за окном, но и их с Юнги отношения. Чимин сопротивлялся, как мог, но в конце концов даже он с его инфернальной наивностью понял, что увяз в старшем по самую макушку. Это было даже не сложно: в таких мужчин, как Юнги, очень легко влипнуть, как в жвачку, и застрять на месте, беспомощно дёргая ногой. Гораздо больше его беспокоит другое: в последние дни Юнги всё чаще останавливает на нём задумчивый взгляд карих глаз, и, кажется, начинает что-то подозревать.

— Спокойной ночи, Мин-и, — раздаётся с противоположного края кровати, и Чимин чуть нервно дёргается, вспоминая, что из-за резкого наплыва туристов в связи с какой-то конференцией в Муане свободных номеров с раздельными кроватями не оказалось.

Сначала он даже обрадовался недолгой близости, которую можно будет украдкой урвать у спящего Юнги, однако потом вновь занервничал, до дрожи в коленках боясь выдать себя и свои неустойчивые, до глупого неловкие чувства. Старший меж тем, словно издеваясь, придвигается ближе, вынуждая Чимина чуть ли не вжаться в стену, со стороны которой он лежит.

— Мин-и? У тебя всё хорошо? — сонно бормочет Юнги, поворачивая к нему голову.

Чимин вглядывается в до боли знакомый лисий прищур, мажет взглядом по умильно припухшим губам, опускаясь к таким манящим татуировкам, к которым не раз с величайшей осторожностью прикасался во время ночных остановок, когда Юнги крепко спал и не мог застукать его за этим неблагородным занятием. Старший смотрит со смесью интереса и беспокойства, а Чимин обречённо думает, что если не поцелует его сейчас, то умрёт.

— Чимин? — поражённо выдыхает Юнги, и младший с ужасом понимает, что нависает над старшим, в то время как его губы слепо тычутся тому в подбородок.

— Прости, — шепчет он в ответ, впрочем, совершенно ни о чём не жалея.

Вероятно, в своей лихорадочной влюблённости Чимин доходит до той точки кипения, когда уже совершенно всё равно, к каким последствиям приведёт один неловкий рывок. Да и, если быть честным, какие последствия могут быть при худшем развитии событий? Юнги перестанет общаться с ним? Высмеет? Ну и пусть! Зато Чимин надолго запомнит нежность чужой свежевыбритой кожи, еле уловимый запах отельного мыла, а также бесконечное тепло, исходящее от тела под ним.

Чимин откатывается к стене, отворачиваясь от старшего в твёрдом намерении ничего тому не объяснять. Проходит несколько секунд, или же парочка судорожных вдохов в пересчёте Чимина, когда к его плечу слегка прикасаются длинные пальцы, а в затылок выдыхают следующие слова:

— Чимин… Скажи честно: это был жест отчаяния, благодарности, или ты действительно… что-то ко мне чувствуешь?

— А что, если и чувствую? — решает идти ва-банк младший, перехватывая чужую руку и оказываясь с Юнги лицом к лицу.

— А то, — неожиданно тепло отзывается старший, — что в таком случае тебе достаточно было просто попросить.

Чимин прикрывает глаза, чувствуя, как к его губам максимально осторожно прикасаются чужие, а в волосы зарывается так нежно любимая им татуированная кисть. Юнги обращается с ним, как с хрустальной вазой, словно боится разбить или поранить, а Чимин охотно ластится к нему, как бездомный, напуганный котёнок, пытаясь вжаться в него, раствориться в нём, спрятаться от такого жестокого и недружелюбного внешнего мира.

В какой-то момент, когда воздуха в лёгких перестаёт хватать, а продолжать поцелуй становится просто невозможно, Чимин отстраняется от Юнги, зарываясь носом в его футболку. Старший хрипло смеётся, оставляя парочку едва ощутимых чмоков на чужой макушке, после чего переплетает их пальцы, второй рукой возвращаясь к не дающим ему покоя осветлённым чиминовым волосам.

— Ты не говорил мне о том, что тебе нравятся парни, — немного обиженно бурчит Чимин, не желая отрываться от ключиц старшего.

Тот хмыкает, принимаясь перебирать рукой чужие пряди, а затем всё же отвечает, напоследок оставляя на шее Чимина ещё один невесомый поцелуй.

— А кто сказал, что мне нравятся парни? — притворно-удивлённо уточняет он.

— Ради всего святого, Мин Юнги, если ты сейчас скажешь, что это было ошибкой… — Чимин отрывается от чужой грудной клетки, кидая на старшего полный ярости взгляд.

— И в мыслях не было, — поспешно отговаривается Юнги, утягивая Чимина обратно, к себе под бок. — Просто до этого мне действительно не нравились парни, хотя предубеждений по этому поводу особых и не было. Но когда я увидел тебя там, на похоронах… Ты был такой разбитый и беспомощный перед той сукой, что я посчитал нужным вмешаться, да так и не нашёл в себе сил бросить тебя и пойти дальше. Не знаю, в какой момент я понял, что то, как я воспринимаю тебя, выходит за рамки обычной заботы, но я хочу, чтобы ты знал одно. Ты — удивителен, Пак Чимин, и набор твоих гениталий не имеет к этому совершенно никакого отношения.

***

180301 - Южная Корея, Кванджу, 13:51

Чимин выходит из машины и вдыхает свежий воздух полными лёгкими: как ни крути, в жизни всё ещё есть мелочи, которым получается радоваться, и которые хотят, чтобы им радовались, тоже. Первый день весны встречает их в дороге, и есть определённое место в самом сердце Чолла-Намдо, ради которого они и оказались здесь по очень убедительной просьбе Чимина.

Первая за день остановка происходит рядом с полем: сейчас как раз тот сезон, когда земля постепенно сбрасывает своё зимнее оперение и реинкарнирует в яркое зелёно-жёлтое безумие. Юнги кивает Чимину, когда он говорит, что хочет немного пройтись, но сам остаётся стоять у машины, облокотившись на капот и закурив свои отвратительно пахнущие Dunhill — дурацкая привычка, развившаяся у него в ходе поездки. Чимин перебарывает в себе желание полезть целоваться: настолько эстетично выглядит старший со своими татуированными пальцами, обхватывающими сигарету, кожаной курткой, небрежно накинутой на плечи, и невыносимо задумчивым взглядом, устремлённым куда-то вдаль. Конечно же, он скоро вернётся, и, само собой разумеется, претворит свои желания в жизнь, но сначала ему нужно кое-что сделать.