Конвоиры, не церемонясь, швырнули пленников в мрачное подземелье и заперли железные двери.
– Темень какая, – заговорил Ипат. Его дрожащий голос звучал приглушенным в каменном мешке. Старик отчаянно охал где-то в глубине.
– Да будет свет, – отозвался Олег, и тоненький огонек китайской пьезозажигалки затрепетал в сыром помещении с низким потолком. К счастью, Олег приметил на полу несколько сальных огарков, и Ипат слепил пару худых свечей. Свет они давали тусклый, но достаточный, чтобы совсем не погрузиться в апатию во мгле чернильной.
– Что станется теперь с нами? – кручинился Ипат.
– Вам спастись дано, – раздался ответ старика, – а меня вздернет Иуда проклятый.
– За что? – всполошился Ипат, и на глубоком его выдохе печальном огоньки на фитилях встрепенулись.
– За то, что я русский, – заключил духовник сухо.
– Не дрейфь, Ипат, – вмешался Олег. – А ты, дед, часом, не чародей сам-то? Больно напоминаешь колдуна одного.
Старец затряс козлиным остатком бороды от негодования.
– Игумен я, Павел. А вот отколь вы? Еще вопрос!
– Будет тебе. Не обижайся.
Долговязый Ипат вынужденно облокачивался о стену так, что головой упирался в потолок, и никак не мог сесть по причине полученного увечья. Дабы отвлечься от ноющей боли в филейной части, он поведал старцу грустную предысторию и добавил, чуть не разрыдавшись:
– Если не найду колокол, колдун пригрозил обратить меня в гранит.
Старец не проронил ни слово, а только поглаживал клочок бороды, погрузившись в горестные размышления. Огоньки затухающих свечей тенью играли в глубоких морщинах его страдальческого лица. Воцарилось гробовое молчание, каждый думал о своей участи, наконец, Павел нарушил тишину:
– Колдун этот – брат мне, нареченный Мортом. Дороженьки наши разошлись в древности языческой. Заблудился окаянный в чертогах преисподней. Иногда восходит на землю людей губить да путать.
– Почему Морт всемогущий сам не отыщет колокол? – спросил Олег и придвинулся ближе к старцу.
– Сила его увядает по вине благовеста. Вот только не дано отыскать колокол здесь.
– Почему?
– Ежели иносказательно, отлит он из кусочков небесного свода, там и обитает.
– Мы можем попасть туда? – с надеждой спросил Ипат.
– Все там будем, каждый в свой час. Сказывают, когда отливали колокол, добавили в сплав железный метеор без единой червоточины, что прежде веками почитали на капище. Теперь на месте капища того стоит собор нынешний. Воистину это колокол всея Руси и звонит по душам загубленным. Третьего дня колокол исчез со звонницы невесть как. Ангелы спрятали по святой воле в сфере блаженных. Ищите сердцем.
– Загадками говоришь, дед, – сказал недоверчиво Олег, – а вернуться нам как в свое время?
– А как прибыл сюда? Так и воротишься.
Перспектива вновь бросаться с высоченной колокольни не впечатлила Олега, и потом, куда бы он приземлился в своем времени. Верная смерть. Ипат обхватил голову и принялся нашептывать под нос молитву о спасении. Игумен зашевелился, снял обувь, перевернул сапожок и стал усиленно вытряхивать его, ударяя по подошве. Наконец, что-то, увесистое завернутое в ветошь, выскользнуло из обуви. Старец колесом согнулся и принялся развязывать тугой узелок. Олег ничему не удивлялся и безучастно наблюдал за копошением монаха. Минуту-другую и появился янтарный камень. Солнечный самоцвет походил на крупный прозрачный леденец с покатыми уголками. Олег поднес огонек зажигалки, и чудесный янтарь заиграл переливами золота. Ипат замер от удивления. В центре драгоценной окаменелости изумительное насекомое застыло многие миллионы лет назад. Старец, предвкушая расспросы, тут же пояснил:
– Жалящий шершень.
Насекомое, окутанное коконом из доисторической смолы, прекрасно сохранилось в своем забвении. Олег сумел рассмотреть крошечные волоски на полосатом брюшке оцепеневшего животного. Легко различались мощные челюсти и усики. Шершень, будто живой, смотрел на мир удивительными фасеточными глазами по бокам головы. Казалась вот-вот и затворник взмахнет сетчатыми крыльями. Особенно выделялось смертоносное жало хищника, длинной острой иглой выступало оно из брюшка. Неглубокая бороздка проходила аккурат посередине янтарного камня. Тонкая прочная веревочка крепилась к амулету за ушко. Павел вложил камешек в ладонь Олегу.
– Сохрани. На край беды какой разломи оберег по канавке, да янтарь крепко-накрепко держи в руке. Шершень вылетит, но тебя не ужалит.
Почему сам игумен не сумел или не захотел воспользоваться чудесным спасительным амулетом, Олег никогда не узнает, так как тотчас за дверью послышались тяжелые шаги караульного. Олега швырком вытолкали, едва он успел всучить Ипату зажигалку. Остальных узников оставили дожидаться своего удела. Покинув подземелье, Олег жмурился от слепящих солнечных лучей и даже придержал шаг, за что подгоняемый получил в спину удар прикладом штуцера. Пленник споткнулся и упал прямо возле входа на колокольню. У него промелькнула мысль рвануть на звонницу, терять было нечего, так уж лучше смерть, чем терпеть издевательства супостата. Охранник медвежьей лапой схватил Олега за шиворот и сопроводил до офицера в притвор, где доменщик, расплываясь в довольной улыбке, разливал кипящее золото по формам слитков. Офицер находился в явном нерасположении духа, он настолько распереживался после возвращения, что его левый глаз дергался. Очевидно, на француза возложили обязанности по разграблению ценностей с завоеванных русских земель, и он лез вон из кожи, чтобы угодить начальству и получить повышение.
– Où sont l'or et l'argent?
(– Где золото и серебро?)
Конвоир отвесил арестанту звонкую оплеуху.
– Réponds au cochon quand l'officier te parle!
(-Отвечай, свинья, когда с тобой говорит офицер!)
Более Олег не желал терпеть подобной дерзости, и бывший сержант советской армии вскипел, нащупал в кармане ржавый гвоздь из колокольни и сжал острие. Далее все происходило молниеносно: отчаянный он вонзил конвоиру стержень в глаз до самой шляпки, опрометью схватил офицера за длинный закрученный ус и дернул с неимоверной силой, что разорвал офицеру верхнюю губу. Кровь хлынула багровым фонтаном, заливая все вокруг. Действенному приему хватать за желобок под носом Олег научился у старого зэка, там скопление нервов. Француз взревел от дикой боли. Литейщик возле горна в ужасе бросился наутек вон из церкви, надрывая глотку о помощи. В дело пошел тигель с рукоятью, наполненный бурлящим золотом, Олег с неистовой яростью окотил раскалённым металлом вбежавших гренадеров, в буквальном смысле озолотил врагов. Обугленная кожа зашкворчала, словно на сковороде, источая отвратительный смрад перегоревшего мяса. И напоследок разгорячённый лютой ненавистью Олег угостил сокрушительным ударом офицера в голову хватом от тигля так, что француз отлетел, теряя зубы, прямо на литейное горнило. Леворукость офицера сыграла с ним злую шутку, Олег действовал на опережение по его уязвимой правой стороне. Раздался истошный вой, надрывно голосили обожжённые гренадеры в жуткой неразберихе. Казалось бы, от такого мощного сотрясения офицер не оправится, но дьявол проснулся в этом человеке. Ошпаренный он взметнулся, оголил палаш и бросился за Олегом вдогонку на колокольню. Олег, гонимый преследователем, разом перепрыгивал по три ступени, он задыхался и жадно хватал воздух ртом. Секунда-другая и беглец окажется на звоннице, за спиной раздавалась грязная ругань на французском, топот приближающихся сапог. Вот и та самая узкая площадка, Олег перемахнул через оградку и занес ногу, чтобы ступить в бездну, он метился в стог сена, но не решался. Голова закружилась каруселью, в глазах темнело от страха перед высотой. Олег обернулся и увидел чудовищно обезображенное лицо офицера в запекшейся крови и волдырях, алые куски разорванной кожи бахромой болтались. Еще мгновение и осатаневший душегубец зарубит беглеца, но он опоздал: Олег соскочил, а клинок скользнул по перилам оградки, высекая фейерверк из разноцветных искр. Француз бросился к ограждению и еще долго высматривал Олега, перегнувшись через перила, но безуспешно, тело беглеца не оказалось в стогу, ни где-либо еще.
