Кто же этот Григорий Романович, если живет здесь? Бизнесмен? Точно не шоумен, дурацкая манера лесть в рукопашку. Может блохер с какой-нибудь придурковатой миной в кадре? Как по мне подходит, он вполне способен из себя выдавливать ее.

Грызло любопытство. Спросить в лоб – не красиво. Сам должен рассказать про это. Сам должен выложить информацию от чувства превосходства надо мной, нужно только подождать. Еще больше интересовал вопрос что за три девки, которые ползают у него по квартире? Судя по дому, площадей у парня имеется.

Домофон по отпечатку пальца – высокие технологии. В таких домах, как правило, все цивильно: коврики, цветы на подоконниках, картины всякие. Здесь все так, как и предполагалось.

В пристройке стояли ящики для писем, всего десять. Все пустые, кроме одного. Цифра восемь свисала на том доверху забитом габионе. Кильки в банке. Больше ни одно бумажное послание туда не влезет.

– Опять они! На макулатуру не жалко им тратиться? – подошел Григорий Романович и начал вытаскивать каждый конверт как в игре «свинья» карту. – Давно бы уже стоимостью бумаги все оплатили.

– Что оплатили? Что это за письма?

– Налоговая, бля. По задолженностям. Не сложно будет подержать? Дохера понакидали сегодня.

Нет, не сложно. Выгреб хозяин пятнадцать конвертов и передал их мне. Оставалось по виду столько же.

И правда, эмблемы налоговой службы, но не на всех. Мелькали и некоторые из полиции.

– Здесь МВДшные, там что хотят? – опустил я голову на стопку бумаги, которая пополнялась в моих руках.

– Да хрен знает! По-разному, читать их не обязательно, – вытащил последнюю записку из ящика, – все, идем.

Шесть мраморных ступенек и показался лифт, а перед ним висела репродукция Ван Гога "Звездная ночь". Путник опять сделал подкачку из бутылки и нажал на кнопку вызова.

Обстановка подъезда колоритно отражалась на ситуации: дорогая венецианская белая штукатурка, золотые двери в квартиры, ажурные створки лифта, картины и человек, хлещущий с горла крепкую сивуху без маркировки качества. Духовность, мать ее.

Полторы минуты, и мы на верхушке здания. Пентхаус, значит, двухъярусный. Напротив выхода из лифта все так же картина, только уже Репин "Грачи прилетели". Скрип в замочной скважине, поворот ручки, и дверь открыта.

– Залетай.

Я зашел в квартиру. На полу лежало уже с сотню писем с похожими гербами. Судя по всему, хозяин их вообще никогда не убирает.

Григорий Романович стукнул по выключателю. Включился свет. Появились из темноты большие французские окна впереди, отблескивающие отраженным потолочным светом. Туфли. Женские. Две пары. Они лежали на лестнице, что стояла сразу по левую сторону. Все чисто как в хирургии перед операцией. Хозяин бросил ключи на деревянный стол, захлопнул дверь. Снял с себя обувь.

– Спят что ли сучки, за что я им только деньги плачу?…

– Кто спят? – спросил я, сдернув с левой ноги башмак.

– Стой здесь, я сейчас.

Григорий Романович взмыл на второй этаж. Зажегся свет там, раздался рев.

– Вы что, блять, не слышали? Быстро вниз на построение. Бегом марш!

Стало страшно и одновременно любопытно. Джин совместно с ресторанной водкой давали о себе знать – я упал, пока снимал второй башмак, увидев люстру в прихожей. Аристократичная, легкая. Слепила. Долго на нее не посмотришь, какая бы красивая не была – глаза выжжет. За лестницей дверь, оттуда свет. Забыли или уже перепил? Туалет там, наверное.

Подошел к заслонке, звуков не услышал, алкоголь крутил уши. Аккуратно открыл дверь.

Серая плитка с белыми квадратами по середине. Горшок керамический впереди. Мне к нему надо было еще с середины пути до этого дома.

– Григорий Романович, я сейчас выхожу, – девичий голос по левую сторону, – пять минут.

Я не один здесь – занавеска ванны захлопнута. Сверху шел пар. Все ясно, одна моется.

Все равно ведь увижу, чего тянуть?

Я направился к заслоненной купальне.

С каждым шагом пар все горячей становился. По лбу потекли несколько дорожек конденсата. Немного вернулся в реальность от спиртного, находясь в нескольких сантиметрах от шторы. На краю с левой стороны ванны свисали шатеновые волосы на два десятка сантиметров. Шторка прозрачная – виднелся контур ног особы, закинутых на бортик.

По голосу лет четырнадцать. Педофил что ли Григорий Романович таких девочек содержать? Да нет, вроде не похож.

Раздумья оборвались, сама девушка сдернула полупрозрачную стенку между нами, обрызнув мое лицо каплями.

Шкура лежала в ванне по всей длине. Белоснежное тонкое тело с четвертым размером груди пряталось за ширмой. Вода доходила до ее сосков. Все депилировано, от ног до подмышек. Выглядело красиво.

– Здравствуйте. Прошу прошенья. Я не знала, что пришли гости к Григорию Романовичу, – начала она вставать, – я сейчас. Или меня уже распорядили с вами проводить время?

Застыло все: руки, ноги, речь. Встал колом и стою, пялюсь на женское тело. Слишком трезв стал в момент, голова прояснилась. Комната сложилась в четкую картинку, абсолютно вся, до единой плиточки, шва. Но главное – ванна. Там теперь центр всего. Видел и большее и делал распутное, но сейчас, апогей ракурса жизни здесь.

Что со мной? Это просто женская шкура, ничего больше. Что я такое увидел? Все больше вопросов и никаких ответов. Что значит распорядились проводить со мной время? Кто она? Почему не завизжала, увидев меня? Наверное, уже так вламывались, заставляли обслуживать людей, я не первый.

– Я-я, – показала бесстыдница рукой на полотенце, – подайте его, пожалуйста, вон то.

Девка встала на пол ванны в полный рост передо мной. Взгляд ее пал точно на уровень моих глаз. Я же без колебания смотрел вниз, где лежал раньше объект внимания. Не успел перефокусироваться.

– Вы меня слышите? Подайте полотенце.

Я сейчас не воспринимал ее речь. Тогда она приложила свои руки в моей щеке. Холод. От ладоней, исходил холод. Меня отпустило от увиденного. Что там надо подать? Полотенце? Мысли фантомами загорались и исчезали. Не успевал понять – все слишком быстро.

Обернулся на сто восемьдесят солдатом на месте. От полукруга голова совсем адаптировалась. Красное полотенце лежало на тумбочке. Несколько шагов до просьбы.

Поднял, заново повернулся. Потолок застилался паровой завесой.

Дичка вышла из ванны. Вся мокрая, а голова, волосы сухие, не стала мыть.

– Теперь подойдите и отдайте его.

Сука! Заново залип! Теперь уже фокус был на лице, смотрел и казалось родным. Чем? Глазами, формой, цветом кожи? Ничем, просто бабский face. Ничего особенного. С таким ходят тысячи. Все, стоп. Нужно сейчас отдать полотенце, – отдал себе приказ.

Я подошел к мокрой, смотря точно в глаза. Все что ниже рассеивалось. В центре восприятия только ее лико. Все мои движения, последние две минуты заменены движениями роботов-терминаторов, которых любят показывать в восстаниях машин против людей.

Подойдя на расстояние пяди, протянул полотенце.

С ее стороны улыбка. Не берет то что просила, улыбается, стоя вытянуто, как на рентгене. С тела ее текли капельки водяной лавы. Такая мороженная ладонь, искупанная в кипятке, все равно осталась холодная. Что с ней? А может что со мной?

Животный инстинкт не работал – трахать ее не хочу, подчинять тоже. Что со мной?

Резко открылась дверь. Григорий Романович зашел, увидел нас рядом. Гость шатался еще больше, чем до его похода наверх. Принял значит, много принял. Прямо из той бутылки, что прошла весь маршрут и сейчас сдавлена в его кулаке.

На входе даже пальто не снял. В носках зато – чистоту любит.

– Ты уже познакомился? – подошел ко мне, – нет?.. Значит знакомься – Викро-о-рия.

Григорий Романович сжал ее грудь и потряс, произнося при этом ее имя несколько секунд. На женском лице было омертвение, такое же как у Лизы в сауне.

Мою правую руку схватил хозяин, поднес ко второй груди.

– На, потрогай. Мне из трех потаскух больше всего ее бюст нравится, – приставил пальцы к персиковому соску как на цвет, так и на ощупь. Сейчас мокрая, а сухая когда, наверное, точь в точь, как гробовой бархат.