— Дорогая, твоя профессия является одной из самых необычных в мире. Сегодня ты любимица Вест-Энда, а завтра появляется новое лицо, новый голос, овладевающий сердцами публики. Слава так хрупка. А Гюнтер заигрывал с ней слишком открыто, так что его падение стало закономерным.

Приподняв шляпу и здороваясь с несколькими леди, махавшими платками в его сторону, он одарил каждую своей знаменитой улыбкой, прежде чем вновь повернулся к Лейле.

— Те же самые люди, весьма вероятно, слушали сплетни, что я шпионил в мастерских «Де Бирс», и согласно кивали. А сейчас им предложили еще большего предателя, поэтому я стал героем осады.

— Барон не был предателем, — запротестовала Лейла.

— Но он не может этого доказать. Кто скажет, не было ли у него тайной связи с врагами?

Пораженная до глубины души, Лейла воскликнула:

— Как ты можешь, Франц?! Ты же был его другом!

— Нет, это он был моим другом, — последовал спокойный ответ. — А это большая разница. Я всегда, как ты знаешь, отказывался признать его своим соотечественником. И в любом случае немыслимо продолжать общаться с подобным человеком, учитывая, как он к тебе отнесся. Я ему этого никогда не прощу. Когда я узнал, что про тебя забыли, что тебя не пригласили вместе с другими его знакомыми спрятаться в личном убежище барона, я был в отчаянии.

— Но не сделал ни малейшей попытки помочь мне, — тихо напомнила Лейла.

Ничуть не смущенный, Франц заметил:

— Нас уверили, что женщины и дети укрылись в шахтах — значительно более безопасном месте, чем подвалы фон Гроссладена. И было бы бессмысленно покидать то скромное убежище, где я находился, лишь для того, чтобы проверить очевидное.

Приветственно кивнув группе людей на углу, он, выпрямившись, добавил:

— Его оскорбительное поведение по отношению к тебе нельзя простить, и я рад, что его окна разбиты, сад вырублен, а угрозы, намалеванные на стенах, вынудили бежать в Германию. Думаю, ему не позволят вернуться сюда в течение многих, многих лет. Удивлен, что ему удалось избежать нападения со стороны тех, кто пышет жаждой мести.

Лейла повернула голову в сторону дома, вспоминая жажду мести, с которой ей пришлось столкнуться. Мысли о злосчастном вечере Рождества почти забылись после пребывания в шахте с теми женщинами, но сейчас она вновь пережила ужас этих страшных мгновений.

Франц отвлек ее, продолжая развивать свою мысль.

— Высокочтимая Маргарет не станет, очевидно, баронессой. Я слышал, этому очень радуются ее сыновья. Аристократический братец совсем не похож на твоего майора, но говорят, что именно Вивиан любимчик матери.

— Он не «мой» майор, Франц.

Ленивое выражение исчезло с лица ее спутника.

— Тогда почему ты заставляла меня думать, что это так? Не обращала внимания на мои советы и предупреждения, почти оскорбляла меня. А результатом стало то, что о Лейле Дункан повсюду болтают, и ты лишена благосклонности Родса. Очевидно, тебя не волнует карьера, раз ты позволила разгореться скандалу. Кстати, это означает, что тебе наплевать и на его будущее. Последнее, правда, не моя забота, — бросил он, горячась. — Я сказал ему, что он дурак, и он решил им оставаться. Я и тебя предупреждал об опасности, а ты обозвала меня глупцом. Сейчас, мисс Дункан, ты поймешь, насколько я был прав. У майора есть жена, которая — несомненно услышит обо всем. У него также есть начальник, только что прибывший в Кимберли, который потребует объяснений от майора Вейси-Хантера. Он меня не волнует, — объявил Франц резко. — Но за тебя я переживаю, хотя ты меня и игнорируешь. Ведущая актриса безусловно обязана иметь множество поклонников. Она должна быть постоянно окружена богатыми и известными мужчинами. А что делала ты? После наступления комендантского часа находилась наедине с мужчиной — и много раз, между прочим. Он не богат, он не известен. Он не холостяк!

В своем взвинченном состоянии Франц даже стал допускать ошибки в английском языке.

— Что ты будешь делать, когда мы приедем в Кейптаун? Тебя окружат вздыхатели? Нет, они станут показывать пальцем — вот та женщина, которая увела Вейси-Хантера у его жены. Ха! — взорвался Франц, гневно поворачиваясь на сиденье. — Боюсь, ты скоро обнаружишь, как преходяща слава!

Когда он замолчал, Лейла вдруг поймала себя на мысли, что эти слова, как никакие другие, открывают сущность ее партнера по сцене. Что бы ни случилось, в каких бы он ни был обстоятельствах, у Франца Миттельхейтера чувства исчезнут, как только смоется театральный грим. Он не понимал никакой другой любви, кроме любви к искусству.

— Все, что ты сказал, возможно, правда, — согласилась Лейла. — Но после гибели Нелли, которая была мне очень дорога, после того, как люди под палящим солнцем часами ожидали небольшую порцию конины, после ежедневных похорон жертв голода и обстрелов, к тому же зная, что Вивиан может умереть в любую минуту, слава мне казалась не просто преходящей — она казалась мне абсолютно бессмысленной.

Франц тяжело вздохнул, покачав головой от удивления. Но больше ничего не говорил, пока коляска кружила по улицам по направлению к ее коттеджу. Лейла машинально улыбалась в ответ на приветствия, когда они проезжали мимо старых знакомых или вновь прибывших военных. Она мечтала убежать из Кимберли, но какая-то частичка ее останется здесь навсегда. Свобода далась нелегко, хотя сейчас она лучше понимала свою жизнь и жизнь людей, окружавших ее.

Они уже приближались к коттеджу, когда, повинуясь внезапному импульсу, Лейла коснулась плеча возницы зонтиком, попросив того остановиться. Франц резко поинтересовался, что она тут забыла, но Лейла молча открыла дверцу и спрыгнула на землю: невдалеке начиналась ее улица.

— Есть что-то, что я должна сделать, прежде чем уеду, — объяснила она своему раздраженному компаньону. — Пожалуйста, поезжайте дальше.

— Сделать?.. Здесь и сейчас? Не понимаю. В ее улыбке сквозила грусть.

— А ты и не поймешь, Франц. В том, что не касается театра или музыки, ты ничего не понимаешь.

Попросив не ждать, Лейла открыла зонтик, дожидаясь, пока коляска не повернет за угол. Улицу едва ли можно было назвать пустынной, но все же она чувствовала себя странно одинокой, когда медленно шла по дороге, понимая, что может побороть страх, лишь пройдя этот путь еще раз. Решимость навсегда забыть о прошлом определила и одежду— Лейла выбрала прелестное платье темно-персикового цвета с многослойным воротником, маскировавшим ее исхудавшую грудь, но подчеркивающим утончившуюся за время блокады талию. Кремового цвета перчатки изумительно подходили к шляпке с поперечными кремовыми и коричневыми полосками, заканчивающимися кисточками темно-персикового цвета с левой стороны. Соблазнительно — да, но слишком элегантно для простой шлюхи, как цинично решила Лейла, пытаясь подбодрить себя.

На улице не было ни души. С пересохшим ртом, почти решив повернуть назад, она все же подумала, что уезжает в пятницу и будет вечно сожалеть об отсутствии мужества, если сейчас не пройдет той дорогой. Стоя на месте, Лейла пыталась перебороть страх, пока в ее голове не всплыла мысль: «Рози бы это сделала». До боли сжав ручку зонтика, она призналась себе, что Рози обязательно повторила бы этот путь, ни о чем не жалея. Глубоко вздохнув, Лейла медленно двинулась вдоль деревьев и прошла уже несколько метров, пока не поняла, что подсознательно копирует свой выход в театре Линдлей. Каким-то образом это успокоило ее и позволило даже легко принять тот надменный вид, что обязательно сопутствовал номеру «Прогулка» и держал в напряжении смолкших зрителей.

На другом конце улицы появились несколько женщин, и Лейлу мгновенно охватил ужас. Но они, однако, весело болтали друг с другом, неся в руках лишь корзинки для покупок.

Лейла приблизилась к месту, где небольшой просвет в кустах создавал иллюзию прохода. Мимо проскочили две смущенно улыбавшиеся женщины. Невдалеке показался офицер, ведущий под руку смеющуюся девушку, и Лейла старалась смотреть только на них, когда все ближе и ближе подходила к тому жуткому клочку земли, понимая, что ей придется остановиться и бороться со страхом.