Стало обычным слышать счастливый смех, доносящийся из домика или сада, где прелестные девушки поднимали настроение мужчин, каждый день рискующих своей жизнью для них. И хотя Лейла чувствовала неодобрение некоторых, самых яростных, сторонниц приличия и постоянно публично оскорблялась ими, когда шла по улицам, она не позволяла положить конец тому, что считала очень важным. На самом деле, ее волновало мнение только одного человека в Кимберли.
В тот день всеобщего траура никто не зашел к ней, за исключением Франца. Думая о несчастье Нелли, Лейла сообщила своему другу, что не в состоянии репетировать.
— Представляется немного бестактным делать вид, что ничего не произошло, — заметила она. — К тому же мы вскоре прервем гастроли и вернемся в Англию. Говорят, что спасатели будут здесь еще до конца недели, и мы должны начинать собираться, чтобы уехать, как только мистер Чьютон организует транспорт.
— Боюсь, что ты ошибаешься, Лейла, — ответил Франц, качнув головой. — Фон Гроссладен, который все еще настаивает, что я его соотечественник, сообщил мне всего час назад, что его великий друг Роде настроен вести обычную светскую жизнь в Кимберли после снятия блокады. Театр снова откроют. Кажется, снаряд почти не причинил вреда зданию.
Рука Лейлы, держащая веер, застыла, и она неверяще посмотрела ему в лицо.
— А как же война?
Франц равнодушно пожал своими широкими плечами.
— Роде мечтает убрать военные действия подальше от города и его шахт, а потом умыть руки.
— И он может так говорить, когда идут похороны двадцати мужчин, погибших при защите его города и его шахт?!
— Великий человек не одобрял план той атаки и считает, что военные просто сделали ненужную попытку оправдать свое прежнее бездействие теперь, когда колонны английских войск почти на нашем пороге. И я, пожалуй, соглашусь с ним.
— Франц!!
— Дорогая, вот они хоронят двадцать человек, а ничего не изменилось, — напомнил он.
— Но… но, конечно, могло быть и хуже, если бы они не атаковали, — запротестовала Лейла, не желая так легко забыть о смерти людей. — Не могу поверить, что ты не испытываешь чувства благодарности за жертвы, принесенные ради тебя.
Франц улыбнулся, вложив в улыбку все свое обаяние.
— Не думаю, что солдаты атаковали буров ради австрийского тенора. Скорее уж, ради Лейлы Дункан. Это я бы понял.
Расстроенная его легкомысленным отношением, Лейла довольно резко возразила:
— Есть только одна женщина, которая может вдохновить их на благородную жертву. Королева Великобритании — Виктория.
Франц молча смотрел на нее, а потом спросил:
— Что случилось с холодной мисс Дункан, не позволявшей ни одному мужчине тронуть ее сердце?
— Что ты имеешь в виду? — вспыхнула она, слишком хорошо представляя возможный ответ.
— Ты вновь окунулась в фальшивую романтику «Веселой Мэй», когда весь полк думает только о любимых накануне Ватерлоо. Проснись! Тебя окружает реальный мир, Лейла.
— Нет, Франц… нет, это не так. Реальность — это когда все могут свободно передвигаться по улицам, мужчины находятся дома в безопасности, а мы доставляем удовольствие и радость толпе, собравшейся в театре. А это — не реальность. Вчера двадцать мужчин были живы, а сейчас их хоронят под звуки орудийного салюта. Погибли ради нас, Франц!
— Ради золота, дорогая, — твердо возразил ее собеседник. — Война развязана ради обладания блестящим металлом, добываемым из-под земли, на поверхности которой и без него достаточно красоты. Эти солдаты умерли, чтобы люди, подобные Родсу, получили власть и богатство раньше других. Сурово глядя на нее, он добавил:
— Ты забыла мой совет не позволять романтике войны ослабить тебя.
— Романтика! — вскричала она горячо. — Что в войне может быть романтичного?
Он улыбнулся.
— В тот момент, когда негодяй надевает красивую форму и отбывает на битву, он становится героем, его боготворит каждая глупая женщина, попадающаяся ему по пути. Герой или негодяй, но кто-то в Кимберли разрушил твой защитный барьер, Лейла. Ты уже не можешь репетировать, потому что хоронят людей. Скоро тебе придется отказываться выступать, так как везде всегда кого-то хоронят. Ты настоящая актриса или просто глупая женщина?
Понимая, что в словах Франца много верного, Лейла поспешила быстро перевести разговор в другое русло.
— Как можно быть настоящей актрисой, если нет возможности выступать?
— Ты ведь играешь перед публикой… каждый день, — напомнил он. — Ты забыла об этом, потому что теперь видишь зрителей совсем рядом. Закрой глаза, когда поешь, и освободи себя от глупых мыслей, что глазеющие мужчины скоро пойдут на смерть ради тебя. Если это не сработает, представь, что они уйдут убивать, что они сами выбрали такое занятие, так же, как мы выбрали карьеру артиста— чтобы зарабатывать на жизнь. И это поможет избавиться от остатков романтических бредней, все еще заполняющих твою прелестную головку.
Она смотрела на своего партнера, странно разочарованная в человеке, которым всегда восхищалась.
— Ты так циничен.
— Так же, как и ты когда-то. И именно это помогало тебе творить чудеса вместе со мной. Будь осторожна, Лейла. Успех — хрупкая вещь и быстро исчезает.
Его слова заставили ее замолчать, и через несколько минут Франц решительно поднялся на ноги.
— Хорошо. Если ты все еще не в состоянии репетировать, у меня есть предложение, более подходящее к твоему настроению. Пойдем со мной, навестим раненых в госпитале. А таких после вчерашнего много, включая и сына той хрупкой леди, на которой собирается жениться фон Гроссладен.
— Вивиан? — ахнула Лейла, прежде чем смогла себя остановить. — Он опасно ранен?
Франц посмотрел ей прямо в глаза.
— Значит, это майор Вейси-Хантер вызвал такую горячую поддержку наших одетых в хаки защитников! Не знаю ничего о ране, информирован только о его замечательной жене в Кейптауне.
— Ты ошибаешься, Франц, — ровно ответила Лейла, изо всех сил стараясь быть сдержанной. — Он для меня ничем не отличается от других мужчин в хаки.
Они шли по длинной палате в одноэтажном госпитале, который совершенно не был приспособлен к работе в военных условиях. Предупрежденная медсестрой, что ее подопечные находятся в весьма подавленном состоянии, Лейла была счастлива, когда увидела, с какой радостью их встречают. В платье из белого муслина, плотно облегающего грудь, с вышитыми голубыми птицами на юбке, которая чуть касалась пола, она привела некоторых мужчин в такое замешательство, что они краснели, когда Лейла обращалась к ним. Раненые относились к посетительнице как к леди, и у нее хватило былой решимости не думать о том, как бы они реагировали, если бы в палате появилась просто служанка Лили Лоув.
Но, проходя по комнате, она не переставала думать о грядущей встрече с Вивианом. Насколько тяжело он ранен? Предположим, он в тяжелом состоянии. Будет жестоко появиться перед ним без предупреждения. Ей не стоило приходить: он сам сказал, что не хочет никаких встреч, и надо уважать его желания. Когда они с Францем покинули палату и вышли на веранду, чтобы пройти туда, где находились офицеры, Лейла придержала своего спутника, коснувшись рукой его плеча. Франц удивленно повернулся к ней.
— Так жарко, — сказала Лейла слабеющим голосом. — Боюсь, я сегодня больше не выдержу.
— Хм, твоя благодарность так быстро исчезла? — спросил Франц сухо. — На той равнине, где они защищали тебя, было гораздо жарче.
Прищурив глаза, он бросил проницательный взгляд на Лейлу.
— Не можешь встречаться с ним? Опасность больше, чем я думал. Пошли, дорогая, ты ведь актриса. Исполняй свою роль так же хорошо, как он исполнил свою вчера.
Откинув в сторону противомоскитную сетку, заменявшую дверь, Франц провел ее внутрь. Вивиан, сидя в кресле около ближайшей ко входу кровати, заметил ее сразу же. В тот первый неконтролируемый момент вдруг появившаяся на его лице радость вызвала у Лейлы приступ отчаянного сердцебиения. Она непроизвольно остановилась, когда он с трудом поднимался, опираясь на костыль и придерживаясь другой рукой за кровать. Их взгляды встретились, отражая чувства, которые они не могли выразить вслух, но вдруг внимание Лейлы привлекли слова Франца, сказанные по-немецки.