помутнению моего 2010го года.

всем, кто, видя свет в конце тоннеля, не считает его ни Господом, ни фонарями приближающегося поезда

Можно, рассуждая о гидатопироморфизме, быть при этом круглым дураком. И, наоборот, разглагольствуя о жареных грибах, быть весьма умным человеком.

Сергей ДОВЛАТОВ. «Соло на ундервуде»

Долгая английская пауза. Английские часы на стене отбивают семнадцать английских ударов.

Эжен ИОНЕСКО

…В поисках нового образа, который, словно трость, поможет идти, проползают дни. Ничегонеделание, ничегонедумание. Если найду…

Душа была бы – продал бы, да только нет ее – сплошные нейроны. Нынешнее состояние – сродни передозировке – самые страшные кошмары встают из своих темных углов, пыльных коробков, выползают из щелей да раковин подводных…

Холодные ночи, да только изредка – образ Ваш неясный, изменчивый… Вы, Янтарная моя галлюцинация…

И я бреду один среди всеобщего абсурда, не замеченный Вами, их взгляды тоже иногда соскальзывают с моей чешуи…

И куда мне деться в этом апреле, от глаз Ваших, от мыслей своих. Ходил-ходил да никуда и не дошел. Лихорадит меня что-то, глаза закрыты, лоб снова покрывается испариной. Его опять протирает платок Ваш. Шепот Ваш – низкий, чарующий – по модуляциям голоса я вижу, даже с закрытыми глазами, губы Ваши…

Шире зрачки – на свет смотреть больно – но через веки я чувствую Ваше присутствие. Если б вспомнить имя Ваше – Графиня, Воля-Волюшка, Дама Пиковая…

Я прекрасно осознаю, что Вы всего лишь чудитесь мне. Нет, я не трезв, наоборот – я пьянее воинов Вальхаллы, право слово. Во избежание недопонимания прошу все ниженаписанное принимать исключительно за бред наркомана…

Ужасно, когда женщина занимает так много места в жизни.

Даниил ХАРМС

…Наконец, я снова один. Индивид. Идиот. Только бы верить. Тебе верить. Только бы не думать. О тебе не думать. Только бы…

Быть здесь и сейчас, вдыхать полной грудью загрязненный воздух, ходить по заплеванному асфальту и не помнить ни вчера, ни завтра…

Радость моя, где ты, с кем ты – не знаю, да и нельзя знать – знание дает иллюзию обладания. Я не могу обладать Тобой…

Ершалаим давно разрушен, мы все живем в Вавилоне. Недопоняли, видать, люди, что рушить нужно было. Логика ли виновата, ложь ли, разум ли – пойди разберись…

Сколько стоит одно слово мое? Если взять слово Христа за единицу, слово Ницше будет ноль девять, слово Шопенгауэра – ноль девяносто два, слово Гитлера – ноль двадцать пять, слово Сталина – ноль тридцать, мое – ноль пять сотых…

Холодно нынче не по сезону. Ну что ж, и это не проблема – проблемы куда глубже, под корой черепа, без сверла и не добраться, хотя и лом сойдет…

Эти дни – лакмусовая бумажка – покажут, кто чего стоит. Теперь если взять Хармса за единицу, то Кафка будет ноль девяносто девять, Пушкин – один ноль один, Есенин – ноль девяносто пять, Брюсов – ноль пятнадцать, Руссо – ноль ноль один, Ионеско – ноль девяносто, Пригов – ноль семьдесят девять, я…

…Я снова бреду, по колено в воде, затопившей наш город. Дождь ли, предвестник потопа, слезы ли женские – не все равно ли? Лицо прячу в воротник. Никому не нужно видеть его…

Голова спутана, изнутри мыслями, снаружи – волосами. Сами-то знаете, чего хотите, миледи? Единому ответу не бывать…

Тихонько провести рукой по волосам Твоим – пока Ты спишь – и наконец-то сказать Тебе, сказать всё, всё, что я не имею права говорить Тебе. Беда моя, ведь только так я могу говорить – так, чтоб Ты не слышала, не думала обо мне…

Несколько страниц уже исписаны – о Тебе страниц, мыслей моих излистанных, затертых, банальных, как сам я…

Ясно как день, что за заглавие придется платить тем, что…

Что похуже – на потом. Потом пропитана одежда, руки содраны в кровь – результат нулевой, ибо пот и кровь – еще одна маска – идет игра – и ни мысли честной, искренней…

Ей и сейчас не до этого. Город далек, город калек. Как Она, созданная для полета, может хромать среди нас, принимая Игру за Свободу…

Думать нельзя, страшно, вредно, страшно, сложно, страшно…

Новая ночь, суккуб, написанный через Q, уже оскалилась в предвкушении моей крови, а я даже не хочу сбегать из своей янтарной камеры…

…Меры не хватает, говорят. Тихо так говорят, за спиною, присвистывая и шепелявя, находя шипящие даже в тех словах, где их и быть-то не может…

Те же и Хаустус, явление нулевое. Левое плечо болит. Литрами пью спирт. Ртуть. Тут так темно и тихо, тепло и тихо. Ходил-ходил да и пришел куда-то. Только количество слов ограничено, сам себя за хвост кусаю. Юродивый доктор, говорят. Тихо так говорят, за спиною, даже, кажется, возбуждаясь от мысли, что я их не слышу…

Шум снова появляется. Я веду прием пациентов. Вон там – словно перевернутый знак вопроса – Девочка-которая-за-всех-переживает. Тяжелый случай, пытались лечить постмодернизмом и предательством, не помогло – теперь придется переходить к литере С…

Ставни закрыты для всех. Хороший человек, говорят. Тупо так говорят, растянув улыбку длиной с китайскую стену. Ну что ж, отвечаю, не могу не согласиться. Я и вправду лучше вас всех…

Хвалиться не перехвалиться, а со стены бы не свалиться…

Царапайтесь, господа, мне все равно не слышно. Новый пациент пришел, говорят. Только зачем-то вносят зеркало…

Ломка. Камера янтарная все сжимается, уже, уже…

Женщина вошла, ладонь на лоб. Блеск в глазах – тревога ли, голод ли, город ли отражается?..

…Я начинаю свой путь к остановке трамвая, я закрываю свой зонт… Тихо. Холодно. Дно города. Дар ли небесный, наказание ли – нанизывай слова одно к другому, не умеешь ведь ничего больше…

Шепот. ‘Ты пришел как раз вовремя, проходи’. Диван. Низкий, потрепанный, скрипящий зычно. Оборачиваюсь – никого…

Господи, как же хочется кричать! Атипичная социофобия. Яркий свет в глаза – жмурься не жмурься – и fade out…

Take five. Истина рождается в спорах, как бездомная кошка под крыльцом – негде больше…

Шелест мыслей, будто вне стенок черепа, будто погружение-в-темную-чащу. Чащу словами, зубы стучат, как барабанщик-металлист…

Стиль менять – ни к чему. Мучение, а не стиль. Или плюнуть на все – и снова в леса да в топи?.. Топить все это уже вряд ли получится…

Лучится что-то за скорлупой закрытых век, за границей камеры янтарной, да так лучится, что желтое небо – кошачий глаз Ваш – горит ярче лампы в тысячу ватт. Тайно слово знаете, что ли, то, которое враз осветит Вселенную, то, что возрождает ее, согревает ее и спалит когда-нибудь к чорту…

Туманны речи Ваши – как разобрать насмешку, с повязкой-то? Тону я без повязки, вот в этих синих да с нежностью и тону, а и с ней – по грудь. Дьявол целовал ли, Господь благословил ли – все одно, пропал человечишка…

Каждую ночь я вижу во сне…нет, отнюдь не море…

…Решусь ли когда-нибудь снова сказать всё это? Толк будет? Только вопросы…

Сырость травы обещает ночь, полную запаха до краев…

Вороны грают, кар-р-ркают вороны, вор-р-руют сороки, вор-р-рую мысли о Вас, начищенные до блеска. Какому небесному Кафке выдумалась Ты, проклятая?..

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.