— Будем жить так долго, как можем. Сделаем все лучшее, что можем. Сейчас в центре всего — Малакай и Эстер.
— Эстер и Малакай, — повторила я, улыбаясь, что сделал и он... Мне нравилось, как наши имена звучали вместе. И это заставило меня вспомнить обо всех остальных именах, которые так хорошо были созвучны. — Тебе страшно?
Он поцеловал мою голову.
— Станет, как только тебя не будет в моих руках и перед моими глазами.
— Тогда не выпускай меня из рук или из вида. — Я подвинулась, чтобы поцеловать его в шею. Я слегка укусила его, отчего он от изумления открыл рот, но в таком положении оставался недолго. Наоборот, он перевернул меня на спину и прижал мои руки по бокам.
— Эстер...
— Малакай.
Я улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.
МАЛАКАЙ
Сделать ее счастливой.
Сейчас это единственное, о чем я мог думать. Это единственное, что меня заботило. Отныне и до конца своей жизни — какой бы длинной или короткой она ни была — я хотел подарить Эстер максимально возможное количество захватывающих и прекрасных воспоминаний. Начиная с того момента, когда мы в последний раз были вместе.
— Неплохо. — Я облизнул шоколадную глазурь со своего пальца.
— Что за...
Я поднял глаза и увидел, что она зашла на кухню, широко раскрыв глаза и оглядывая весь бардак на столах, который я устроил, так как все было в муке, разрыхлителе и яичной скорлупе. На ней была только моя рубашка, которую она даже не застегнула, и ее кружевные трусики, и мне стоило большого труда не отвлекаться на них. Схватив зажигалку, я встал перед Эстер, извиняясь за сделанный торт.
— С днем рождения, Эсти? — проговорила она.
— Места не хватило. — Пожал я плечами. — Эта мысль подразумевалась, понятно?
— Малакай, — засмеялась она, качая головой. — Ты же знаешь, что сегодня не мой день рождения?
— Ты хотела сделанный мной праздничный торт, и вот я исполняю желание, — я ухмыльнулся и зажег зажигалку, удерживая пламя над тортом. — Прошлогодний день рождения прошел не так, как следовало, и уверен, что этот год был тяжелым, поэтому давай отметим его заново.
Со слезами на глазах, она подула на пламя, и взяла в руки торт, уставившись на него, словно он был из золота.
— Мои желания... ты помнишь.
Я достал ручку и теперь уже промасленную бумажку, на которой она писала почти год назад. Чернила уже выцвели, да и саму бумагу складывали и разворачивали так много раз, что складка стала совсем тонкой, что можно было с легкостью оторвать.
— Ты написала только тринадцать перед... перед тем, как уехать. Можешь дописать еще десять, ну или одиннадцать, раз тебе теперь двадцать четыре, — сказал я и обменял торт в ее руке на бумагу и ручку.
— Что? — Взглянула она на бумагу.
— Увидеть семь чудес света, — повторил я. — Мы их все уже видели, но это хорошее желание, потому что нам осталось посмотреть только на Египетские пирамиды.
Выражение ее лица было бесподобным. Я знал, что когда она составляла этот список, то просто шутила. Она записала все это, не веря, что я когда-то вообще за него возьмусь. Но если бы я мог, я бы все сделал, все, что в моих силах.
— Когда была наша первая жизнь?
Это самый разумный вопрос, который она могла задать, и я хотел рассказать ей всю историю, но дело в том, что это было так давно, столько жизней прошло с тех пор. Из всех моих воспоминаний это было самым слабым, самым туманным.
— Малакай?
Мне нравилось, как она произносит мое имя. Как шепчет его, как стонет с ним, как выкрикивает его. Все это для меня как музыка.
— Тебе нужен нож, — наконец заговорил я. Поставив торт на стойку, я стал искать, где заприметил кухонные принадлежности. И как только я отвернулся от нее, она положила мне на спину руки. Я не мог сдержать побежавшие мурашки.
— Ты знаешь, это забавно, — проговорила она, водя пальцами у меня по спине, — однажды я сказала дедушке, что не знаю, как мне быть без твоих слов. Читая твои истории, я всегда находила силы стать лучше, любить сильнее и быть добрее. И он сказал мне стать носителем собственного счастья и оптимизма. Не книга. Не мужчина. Но я сама. И теперь я знаю, что это была я... прошлая я, дающая современной себе советы. Я словно нашла лазейку. Дедушка, я одержима не книгами Малакая Лорда, а самой собой и мужчиной, который любил меня девятьсот девяносто девять раз. — Она поцеловала меня в спину и крепко обняла, положив руки мне на грудь. — Я ничего другого не желаю, кроме как быть с тобой.
Протолкнув комок в горле, я положил свои руки поверх ее и запрокинул голову, глядя в потолок.
— Ты не могла сказать все это до того, как я сделал торт?
— Я тут душу оголяю... — Она попыталась убрать руки, но я удержал ее.
— Ты говорила, у тебя встреча рано утром?
Я бросил взгляд на часы... было почти пять утра.
— Вот гадость, да, мне нужно...
— Отмени. — Я отпустил ее и повернулся лицом. — Пока ты спала, я позвонил и заказал полный холодильник еды. Ты права, в этом городе все можно доставить. Потому давай останемся тут хотя бы сегодня.
— Я думала, ты не хотел, чтобы мы прекращали жить, — спросила она, пока я тянул за край ее трусиков.
— Не хотел, — ответил я, схватив ее за попку и прижав всем телом к себе, а губами приблизился к ушам. — Сегодня я хочу жить, пока буду в тебе. Первый раз в наших жизнях давай без перерыва будем баловать собой друг друга от рассвета до заката.
— Кажется, я не смогу ходить? — усмехнулась она, поигрывая с краем моих боксеров.
Я не мог сдержать усмешки.
— Когда не сможешь ходить, я тебя понесу.
— Обещаешь?
— Клянусь.
— Тогда не сдерживай себя.
С удовольствием.
***
— Нарисуй меня, как одну из твоих француженок, Джек.18
Подняв взгляд от скетчбука, я увидел, что Эстер стоит передо мной в нежно-розовом шелковом халате, который она слегка спустила с плеч, специально выставив вперед свою гладкую темную ногу. Она словно воплощение красоты, но эта строчка... Я не смог сдержать смех.
— Правда? — спросил я между приступами смеха.
Кивнув, она широко улыбнулась и подошла к дивану.
— Ты не представляешь, как давно я хотела это сказать. И сделать так.
В тот момент, как она скинула халат, мой смех перешел практически в кашель, и я понял, что не могу оторвать взгляд от изгиба ее груди и талии. Я уже изучил ее всю, и все равно ей удалось без всяких усилий лишить меня воздуха.
— Как мне лечь? — спросила она, располагаясь на диване, пока я пытался снова нормально дышать. В конце концов, ее уверенность немного уменьшилась, и она медленно скрестила руки на груди.
Отложив в сторону альбом и карандаши, я поднялся с расстеленного напротив дивана ковра и подошел к Эстер, которая откинулась назад.
— Ты делаешь это намного сильнее, чем мне представлялось в голове, — прошептала она, когда я повернул ее подбородок.
— Хорошо, — я усмехнулся и кивнул, показывая направление. — Повернись немного. Да, вот так.
Взяв несколько подушек с дивана, я стал кружить над Эстер, укладывая ее руки и располагая бедра. Она сжала губы, пытаясь не смотреть на меня, и я, не сдержавшись — потому что отчаянно желал ее внимания, — постучал пальцем по груди.
— Где твой бриллиант? — поддразнил я.
Она посмотрела на меня, а глаза ее — сияние драгоценных камней. Потянувшись к моему обнаженному телу, она приложила руку прямо напротив сердца.
— Самое ценное для сохранности я положила сюда.
Я проследил за ее рукой.
— Мудро ли это?
— Несомненно, — шепнула она, и голос Эстер заставил снова взглянуть на нее. — Ты хранишь его снова и снова, даже когда я забываю, даже когда... даже когда рядом с тобой нет никого, кто разделил бы твою боль... когда ты один. Прости, что не могла сделать того же.