— Почему? — спросила она.

Она правда не знала?

Чтобы не прикасаться к ней, я положил руки на крышку фортепиано.

— Потому что у меня не хватит сил остановиться, целуя тебя, Эстер. Теперь, когда ты здесь, когда я вижу и чувствую тебя, у меня не хватит сил...

Не дав мне договорить, я ощутил на своих губах ее губы и, прижимаясь, она обвила руки вокруг моей шеи. Мы оба застонали, как только наши языки соприкоснулись. Руками я обхватил ее за талию, когда Эстер застыла надо мной.

— Тебе не нужны силы, чтобы останавливаться, — шепнула она, отстранясь от меня. Отняв от моего лица свои руки, она стала расстегивать свое пальто. Под ним не было ничего, кроме... оверсайз рубашки с глубоким V-образным декольте.

— Ты так и пришла? — сказал я тихо, глядя на ее выступающую грудь.

Она прижалась лбом к моему лбу.

— Я видела, как ты умираешь. Я чувствовала, как ты умираешь... мы умираем. Мне было так страшно, Малакай. Я не думала. Мне просто нужно было найти тебя. Нужно было увидеть... ощутить, что ты еще здесь. Так дай мне почувствовать тебя.

Это все, что ей нужно было сказать. Я сдался и снова прижался к ней губами. Поднимаясь со скамьи, я обхватил ее за бедра и, уронив ее пальто, пошел по комнате, не заботясь, что наткнулся на угол стола и лампу, пока шел в спальню. Никогда еще несколько футов не казались такими бесконечными. Положив Эстер на кровать, я снял рубашку так же быстро, как она сняла лифчик, и еще раньше, чем отбросила его, я стал целовать ее тело. Я прижал Эстер к простыни и губами стал опускаться от ее шеи к ложбинке между грудями.

Она схватила меня за волосы и прогнулась.

— Мал... Малакай... — вырвался ее стон.

Мое имя на ее губах, мои губы на ее теле. Я был благодарен за один только этот момент, что бы ни готовило будущее.

ГЛАВА 18. ЧТО ДЕЛАЮТ ЛЮБОВНИКИ

ЭСТЕР

Головой я лежала у него на животе, в то время как сам он опирался на изголовье кровати. Воздух вокруг нас был наполнен аурой секса, и лежа нагими, мы вдыхали ее. Все тело болело, но в самом лучшем смысле... я не знала, что оно так может. Сколько раз мы занимались любовью? Занимались любовью. Про себя я всегда смеялась над этой фразой. Заниматься любовью. Этот термин выглядит таким устаревшим, что, кажется, ему место только на страницах любовных романов. И все же то, как он целовал, обнимал меня, прикасался ко мне — сначала нежно, потом сильнее, а в третий раз как в настоящем порно, но всякий раз с равной страстью. Каждый толчок — это исповедь, с которой приходило облегчение всему телу. Словно он в точности знал, что нужно моему телу, а когда ему это нужно...

Потому ли это, что Малакай был моим любовником столько раз прежде?

Постой, а мы, в самом деле, любовники?

Придерживая простынь, я повернулась взглянуть на него, но его глаза были закрыты. Только я пошевелилась, чтобы перевернуться, как он обнял меня. Малакай открыл глаза, и нельзя было не заметить, какие длинные у него ресницы.

— Что такое? — тихо спросил он.

Нежный взгляд его глаз, мягкость голоса, и в довершение всего то, что только тонкая простынь не давала ему снова увидеть меня голой, — все это заставило меня оробеть.

— Ничего.

— Хорошо. — Кивнул он и снова закрыл глаза, но не убрал руку, которая была у меня под грудью.

— Хорошо? Ты быстро сдался, — пошутила я.

Он кивнул и, не открывая глаз, сказал:

— Когда будешь готова спросить, я уверен, ты спросишь. До этого момента я просто подожду и постараюсь не соблазняться тобой.

Я закрыла ладонями лицо, хотелось смеяться, но не потому, что он так забавно сказал, а потому что у меня голова шла кругом, словно я подросток или что-нибудь такое. Прикусив щеку изнутри, я не обратила внимания на вторую часть его фразы.

— Я не знаю, куда нам дальше, — сказала я ему, но он не ответил, потому я продолжила: — Я чувствую всю эту любовь-морковь, и это странно, я никогда такого не чувствовала раньше. Но я знаю, что это неправда. Вообще-то, все это у нас уже было, и это сводит с ума. Все это... просто... я не только узнала, что ты... ты и я... и мы, как... я говорю «как», но оно здесь не нужно, потому что я не могу связать двух слов, но теперь я буду сначала думать, а потом говорить.

Я снова закрыла руками лицо.

Малакай усмехнулся, а потом просто рассмеялся. Он задрожал всем телом, из-за чего и я тоже вся задрожала.

— Заткнись. — Нахмурилась я.

— Прости. — Снова засмеялся он, глядя на меня. — Ты забавная.

— Я скатилась от соблазнительной до забавной?

Он сел и отодвинул локоны с моего лица.

— Ты не скатилась. Ты соблазняешь и когда ты забавная.

Я взяла его за запястье, когда он провел мне по лицу большим пальцем.

— Хватит всей это романтической болтовни.

— Я говорил честно; я не думал, что это романтично, — сказал он уже помягче. — Хочешь, чтобы я перестал быть честным?

— Ты все сделаешь, о чем я попрошу?

Он улыбнулся уголком рта.

— Знаешь, ты задаешь мне этот вопрос в каждой жизни.

Правда?

— Я не виновата, что забываю ответ.

И почему так? Почему я всегда забывала? Почему он всегда помнил? Почему вообще все это происходит? Я вспомнила только одну жизнь, и даже не полностью — только трагический конец, и боль была невыносимой.

— Почти все, — ответил он, отвлекая меня от моих мыслей, и судя по его взгляду, сделал это нарочно. — Я сделаю почти все, о чем ты попросишь.

— Что не стал бы делать? — Он не отрывал от меня взгляд, и я смотрела на него в ожидании. Он попытался убрать руку от моего лица, но я задержала ее. — Чего бы ты не стал делать, Малакай?

— Убивать тебя.

Я села ровно, больше не заботясь о том, что с меня упала простынь. Я спросила такое, о чем часть меня не хотела знать.

— Я — прошлая я — просила тебя сделать это?

— Да.

— И ты не сделал?

— Сделал. — Он сдвинул брови. — В ноябре 1599 года. Я был принцем в Империи Великих Моголов, и нас бросили умирать в яму для отвергнутых. Я думал... я думал, смогу облегчить твои страдания... они отравили тебя... — Он виновато и с такой грустью свесил голову, что его переживания разбивали мне сердце. Сколь прошло жизней в тех пор, как он носит на себе этот груз?

— Почему это происходит?

— Я не знаю.

— Когда это прекратится?

— Я не знаю.

— Мы умрем?

— Все умирают, — напомнил он мне. — Так что да, мы умрем. Я только не знаю, когда и как.

— Но это обычно случается вскоре после того, как мы встречаемся, так? — Я начинала ощущать нарастающую панику.

Он взял мои руки и поцеловал их.

— Да, но мы встретились несколько месяцев назад, Эстер. В этот раз ты вспоминала дольше всего, поэтому может...

— Может, мы не умрем, пока я не вспомню все, — закончила я за него, быстро сообразив. — А что, если я не вспомню?

— Ты уже начала, разве не так? — спросил он, и я застыла, вспоминая свой сон. Он продолжил: — После первого воспоминания остальные начнут приходить чаще и чаще, пока не заполнят твою память.

— Я... — у меня надломился голос, но нужно было сказать, — я справлюсь с ними.

— Как? — Он помрачнел. — Что натолкнуло тебя на воспоминание? Музыка? Мы слушали так много песен вместе — ты станешь их все избегать? Откажешься от книг? Запахов? Еды? Ты не можешь.

— Зачем ты отговариваешь меня?

— Потому что я не хочу, чтобы ты отказывалась от жизни. Я пытался, Эстер. Я пытался не вспоминать. Это мучительно и тоскливо. Помнишь тот день в Монтане, когда ты заботилась обо мне? То же будет и с тобой, и, в конце концов, память все равно возьмет свое.

Я бы никогда не забыла ту овладевшую им боль. Как он клялся никогда больше не любить ее — меня.

— И что нам делать? — Я уже чувствовала свое поражение.

Он притянул меня и крепко обнял.