- Добрый вечер, - сказала она, - я собиралась спуститься к площади Святого Петра.
- Прятаться уже не имеет смысла, - сказал Малко, - им столько известно.
Внезапно он почувствовал себя очень уставшим. Сколько же приятных моментов он мог провести с этой красивой девушкой! И вся тщетность его миссии стала ясна ему. Но только он понимал это.
Его рука скользнула по бедрам Симоны Энш.
Она еще сильнее прижалась к нему.
- Будьте сегодня прекрасной, - сказал вдруг Малко, - мы забудем все на несколько часов.
Золотистые глаза Малко озарились радостью: древний славянский фатализм побеждал. Бог с ней, со смертью, жизнью нужно пользоваться до последней секунды. Уже много раз в течение своей полной приключений жизни Малко переживал удивительные моменты, в которых мешались смертельный риск и острое наслаждение.
Подняв глаза, Симона сплела руки на его шее.
- Я люблю вас, - серьезно сказала она, - потому что вы хотите спасти мою несчастную страну.
Малко не осмелился сказать ей о полумиллионе долларов: человек живет иллюзиями.
Внезапно Симона впилась ему в губы, и они страстно поцеловались. Потом, взяв Малко за руку, молодая женщина увлекла его к дивану.
Он больше не хотел ни о чем думать. Янтарная кожа молодой женщины была гладкой и теплой. Он начал ласкать ее, и она постанывала от счастья. Шорты и блузка упали на пол.
Симона страстно прижималась к нему.
Он не мог больше сдерживаться и овладел ею.
Она сразу же напряглась. Затем, через какую-то долю секунды, она начала двигаться, но уже по-другому. Открыв глаза, Малко встретил ее взгляд.
- Я счастлива, - прошептала она.
Он остановился, и пальцы Симоны быстро пробежали но его спине.
- Продолжай, - сказала она, - не обращай на меня внимания.
Но он не успел: дверь распахнулась, и два негра с пистолетами в руках ворвались в комнату. Остановившись в двух метрах от дивана, они жадно смотрели на обнаженное тело Симоны Энш. Опьянев от ярости, Малко оторвался от молодой женщины. Та повернулась на живот, всхлипнув от стыда.
Малко пошел на тонтон-макутов и остановился только тогда, когда ощутил, что ему в живот уперся ствол кольта 38 калибра.
- Уходите, - приказал он с такой злостью, что оба негра потеряли на мгновение самоуверенность.
Тот, который был меньше ростом, глупо рассмеялся.
- Мы не делаем ничего дурного.
Продолжая угрожать Малко оружием, он жадно смотрел на Симону Энш. Высокий обошел Малко и подошел к дивану.
- Посмотри на красивую девочку, - смеясь, сказал он по-креольски.
Медленно его толстый черный указательный палец прошелся по позвоночнику Симоны, дошел до ягодиц. Вскрикнув, молодая женщина перевернулась, ее лицо было искажено ненавистью. Ее ногти вцепились в щеку макута, и тот инстинктивно отступил...
- Мы еще увидимся, - пригрозил он.
Оба тонтон-макута вышли. Малко кипел от ярости.
Это тоже входило в тактику Амур Мирбале. Спрятав голову, Симона Энш рыдала.
Малко молча оделся.
Оглядев ужинающих, Симона Энш наклонилась к Малко, ее лицо выражало живейшее неодобрение.
- Невероятно, - прошептала она, - здесь полно негров...
Они сидели на террасе одного из самых элегантных, конечно, по меркам Петионвиля, ресторанов "У Жерара Бальтазара", находящегося в глубине разбитой улицы. Действительно, метисы встречались редко. Малко внутренне рассмеялся: весьма неожиданное замечание в устах девушки, считавшей саму себя негритянкой... Откуда еще ждать проявления расизма? Притом, что последнего европейца гаитяне съели еще двести лет тому назад...
Малко хотелось расслабиться, выпить, смеяться.
Молодая метиска была восхитительна в белом платье из легкой ткани, плотно облегавшем ее фигуру, с большими сережками, слегка накрашенная. Несмотря на жару, она была в колготках, что было высшей степенью элегантности на Гаити...
Они залпом осушили по три ром-пунша. Глаза молодой женщины блестели, а Малко был настроен чуть более оптимистично.
- Раньше негры не посещали такие заведения, - вздохнула она, - но со времен Дювалье их можно увидеть повсюду. Посмотрите на них: они ужасны. Спокойно еще только в Белвью, куда они пока не осмеливаются показаться...
А ведь еще ее мать была черной, как головешка... От дуновения ветра она вздрогнула, а под легкой тканью платья обрисовались ее соски. Перехватив взгляд Малко, она покраснела.
- Вы, наверно, считаете меня распущенной, - сказала она, - но я так рада, что нравлюсь вам. Если бы только вы могли увезти меня отсюда. Я стану вашей самой преданной рабыней...
Малко ограничился тем, что только поцеловал ей руку, не беря на себя иных обязательств: он представил себе выражение лица Александры, когда он вернется с Караибов с такой рабыней, как Симона. Вряд ли это укрепит их союз...
Им принесли счет, и он оставил на столике десять долларов. С застенчивостью юной девственницы Симона положила свою руку на его.
- Мне хочется пойти в кино, - призналась она, - в Драйв-ин, там показывают "Историю любви".
Вдоль дороги Дельмас было три или четыре кинотеатра типа "драйв-ин", что составляло гордость гаитян. Совсем как в Соединенных Штатах. "Почему бы и нет?" - подумал Малко. На два часа это отвлечет его от забот.
Выйдя из ресторана, он не торопился, чтобы дать время людям Амур Мирбале догнать их. Он надеялся, что тонтон-макутам понравится "История любви".
Рука Симоны Энш касалась кожи Малко, как маленький и теплый домашний зверек. Чуть слышно застонав, он открыл глаза в темноте. Впервые в их отношениях молодая метиска позволила себе такой жест, недвусмысленный по своим намерениям. Может быть, она подумала, что он уснул.
Из кино они сразу вернулись домой, но Малко не мот уснуть: он безнадежно пытался найти способ, как уехать с Гаити, а если можно, то вместе с Симоной Энш. Никакой возможности он не видел. Единственный выход перестрелять трех следивших за ним тонтон-макутов. Это было не так уж и сложно. Но что потом?
На его поимку Амур Мирбале бросит всех своих людей.
Аэропорт, набережные, все дороги, ведущие к доминиканской границе, сильно охранялись. А гаитяне слишком боялись дювальеристов, чтобы прийти им на помощь, особенно европейцу, чужаку.
