— Вы вольны назначить любое наказание, которое сочтете нужным, после того как мы одержим победу у Гайи, — отчеканила я. Едва не хмыкнула, поняв, что нечаянно спародировала Криса.

— Знаешь, чего мне хочется сейчас? — Харатэль вздохнула и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Взять хорошую хворостину и собственноручно отодрать тебя как следует. Чтобы месяц присесть не могла.

— Боюсь, подобные развлечения уронят ваш авторитет в глазах подданных. Поползут ненужные слухи.

Харатэль на мгновение опешила.

— Общение с рыжим зубоскалом не пошло тебе на пользу, — отозвалась сестра. Она все еще стремилась сохранять грозный вид, но губы кривила предательская усмешка.

— Между прочим, ты тоже не слишком посвящала меня в свои планы, — обвинила я, понимая, гроза миновала. — Как насчет того обстоятельства, что кто-то использовал собственную сестру в роли наживки, провоцируя этим охотников за моей головой. Я уж молчу про Криса, которого ты с самого детства приставила шпионить за мной.

— Оспариваешь решения Альтэссы?

— Да. Если Повелительница не права, обязанность Голоса Сердца — сказать ей об этом.

— С Демоном льда тебе тоже не следовало общаться. Бунтарские настроения, оказывается, передаются похлеще иной заразы.

Харатэль почти смеялась. Я дождалась, пока приступ неожиданного веселья схлынет, заявила.

— Я должна находиться на поле боя. Ты должна мне это позволить.

— Не думала, что придет день, когда младшая сестра будет напоминать мне о долге, — хмыкнула Альтэсса, прищурилась. — Хорошо. Допустим. Почему бы тебе было не поступить в твоей излюбленной манере: свалиться как снег посреди боя и перевернуть все с ног на голову?

— У меня есть просьба.

Я посмотрела в глаза Харатэль.

— Одолжите мне Ключ, Повелительница.

[1] Приветствую Харатэль, Повелительница Юга. Эсса Ланкарра вернулась и готова служить южному клану.

Жизнь за жизнь — справедливая цена, разве нет?

…За толстыми стенами хлева воет от тоски и бессилия метель, плачет по уснувшим навеки душам. Внутри встречает гостей теплая коварная полутьма, дрожит огонь в подвешенном у входа фонаре. Пахнет сеном, навозом и мокрой козьей шерстью. Одно животное забилось в угол загона и испуганно блеет. Второе, нелепо задрав зад, лежит рядом с перерезанным горлом.

Отворяется дверь. Хрупкая невысокая крестьянка, бережно прижимая к груди кулек из одеял, встаскивает растрепанную девчонку. Та упирается, напуганная безумием на лице мачехи. Но женщина сильнее, после резкого рывка падчерица влетает в хлев и, выпущенная, забивается в угол вместе с козой.

— Решилась?

Малефик рассматривает дрожащего ребенка с предвкушением, как придирчивый покупатель жирного гуся, решая, сойдет ли он для ужина. Маг крови доволен: от девчонки веет здоровьем и жизненной силой, никакая зараза не пристала — хорошая жертва.

Женщина не слышит вопроса, не замечает алчного взгляда. Все ее внимание занято молчащим младенцем. Даже сквозь толстое одеяло жар, охвативший крошечное тельце, обжигает ее руки. Малыш не плачет, не шевелится… не дышит? Мать, испуганная страшной догадкой, ворошит покровы, облегченно выдыхает: еще не поздно.

Маг зажигает заранее расставленные свечи. Огоньки вытягиваются лезвиями ножей, озаряют нарисованные на полу линии. К ритуалу все готово.

Крестьянка неохотно выпускает грудничка, аккуратно кладет в наполненные сеном ясли, сбрасывает одежду, ежится. Малефик, сверяясь со страницами гримуара, быстро наносит на покрывшуюся мурашками кожу липкие кровавые руны. Женщина не замечает чужих, далеко не целомудренных касаний, все ее внимание принадлежит младенцу. Не отрывая взгляда от молчащего кулька, она встает в центр нарисованного круга, рассеянно повторяет слова незнакомого языка. Все эти действия не имеют магической силы и нужны лишь, чтобы настроить человека на правильный лад, ввести в транс. Но новые адепты об этом, конечно, не догадываются.

Время тянется и тянется, следуя ритму чужих слов.

Подчиняясь властному, разбивающему монотонный речитатив приказу, женщина вытаскивает из земли кинжал. Вздрагивает, когда лоза на рукояти, ожив, впивается шипами в обнаженную кожу. Маг толкает в круг девчонку — пора!

Пора восстановить справедливость! Как эта приблудная дрянь смеет оставаться здоровой, когда ее собственных детей одного за другим забирает та сторона?!

Дверь снова распахивается, впуская ледяное дыхание зимы и взъерошенного мужчину. Он бросается к жене, хотя маг — более опасный противник. Но малефик не собирается вмешиваться. Пока.

— Селия! Ты с ума сошла!

В затуманенных глазах впервые появляется разум.

— Я спасаю нашего сына.

Мужчина пробует отнять кинжал. Женщина шипит. Отталкивает супруга (откуда только берется сила в тщедушном теле?!)… бьет, вгоняя лезвие по самую рукоять. Металл отливает алым. Маг смеется, щедро черпая прямо из воздуха чужую силу…

Я не знаю точно, что случилось зимней ночью в далекой деревне, но, возможно, так все и было. Женщина решила принести в жертву чужого ребенка, чтобы спасти своего.

…Сани тронулись, но сразу же резко затормозили и вильнули в сторону, объезжая выскочившего из подворотни мальчишку. В погоне за сорвавшимся с поводка щенком птенец не замечал ничего вокруг и едва не угодил под копыта.

— Глаза разуй, куда несешься! — испуганно ругнулся возница, выправляя лошадей.

— Мне тут вспомнилась одна занимательная история, — промурлыкала Селена, глядя вслед сорванцу. — В деревеньке на севере Русы жил немой бирюк по имени Ванюта. Родни у него не осталось, женкой и детьми не обзавелся, да и прочие селяне предпочитали обходить угрюмого лесоруба стороной и не тревожить без крайней нужды. Так что единственной живой душой, делившей с ним хлеб и кров, трудные дни и бессонные ночи, была дворняжка по кличке Брех, подобранная Ванютой еще щенком.

Дамнат погладила лежащий на коленях чехол с инструментом, привычно собираясь аккомпанировать себе. Опомнилась, что эту историю, если не хочет испортить сыростью струны, ей придется рассказывать без музыкального сопровождения.

— Случилось через селение проезжать местному лорду, или по-тамошнему барину. Барин тот был весьма мнителен, всяк косой взгляд принимал на свой счет, а потому повелел слугам пришибить облаявшего его у околицы пса, ибо не пристало блохастой скотине на благородного гавкать. Как вы могли догадаться, под горячую руку попался именно Брех.

Селена смахнула с чехла снежинки, продолжила.

— Барин, конечно же, сразу выкинул неприятный эпизод из памяти. А месяц спустя поутру служанки обнаружили господина мертвым в собственной постели, и болтали люди, что накануне крутился за оградой поместья мрачный великан, лесоруб, а может, плотогон.

— Человек убил другого человека за собаку? — удивилась Павайка.

— То есть вы считаете, жизнь пса стоит меньше жизни человека? — отозвалась Дамнат. — Но ведь, хотя люди не обладают магией и не способны к единению душ, тот пес был для Ванюты почти Спутником. У тебя есть Спутник, девочка? Мстила бы ты его убийце так же, как за любую из подруг? Или, погоревав, махнула рукой?

Павайка опешила. За ее пакостями порой забывалось, что невзлюбившая меня кузина Исхарда совсем птенец. Надеюсь, девчонке не скоро доведется столкнуться со смертью, особенно насильственной.

— Убийство не выход.

Я не собиралась защищать сестру Юнаэтры. Но и наблюдать за «избиением младенца» постыдилась. Дамнат, добравшаяся до главной «жертвы», лукаво прищурилась, будто напоминая: а как насчет Вестницы? Но вслух спросила совершенно другое.

— Почему? Разве не справедливо: глаз за глаз, руку за руку… жизнь за жизнь?

Я отвернулась, не выдержав игры в гляделки с восточной ведьмой.

— Вернемся к лесорубу и его собаке. Вы поставили человека выше пса. Почему?

— Человек наделен разумом и речью, — дисциплинированно ответила Павайка. — А еще даром созидания. В отличие от прочих живых существ, он не только приспосабливается к окружающему миру, а изменяет его, переделывает под себя.