Руки сами уперлись в бока.

– Я еще только начала. Чтобы все расставить, у меня уходит недели две.

– То есть будет и еще?!

– Конечно!

Сосед только головой покрутил.

– Лампочки на вашей крыше будут ночью светить мне в окна!

Я чуть не рассмеялась. Так он портит себе кровь из-за двух жалких гирлянд, которые я натянула еще днем? Он и представить себе не может, какой иллюминацией будет сиять дом и двор к первому декабря – космонавты из космоса будут наслаждаться этим сиянием с Рождества по Новый год!

Я пожала плечами.

– А вы повесьте у себя непроницаемые шторы, как делают люди, которые ночью работают, а днем спят.

Мистер Ворчун помрачнел еще больше и, не прибавив больше ни слова, нажал на газ и свернул к дому напротив. Я думала, на этом и конец разговору, но сосед выбрался из машины и размашистыми шагами пошел обратно.

– Только не говорите, что это сделано для привлечения внимания, и в темное время суток здесь будут собираться зеваки, чтобы поглазеть на лампочки и дурацкие фигуры на вашем газоне!

– Хорошо, не буду, – процедила я.

– Чего не будете? – сосед подозрительно прищурился.

– Говорить, что люди со всей округи съедутся полюбоваться моей выставкой, даже если это правда.

Мистер Ворчун пригладил вихры.

– Я купил дом в тихом районе. Соседи сейчас в городе, а летом, когда здесь разгар сезона, я в разъездах. Я рассчитывал, что зимой тут будет пусто!

Он не сильно ошибся в расчетах: в этой части Хэмптонса в основном дачи, летом здешнее население увеличивается в пятнадцать раз. Живущие здесь круглый год, скорее, исключение.

– Зимой здесь действительно тишина, – отозвалась я, не прибавив, что всего через несколько недель наша тихая улочка будет запружена машинами – любоваться моей рождественской инсталляцией приезжают со всей округи. Соседу придется потерпеть. В конце концов, все сборы идут на благотворительность.

Взгляд мистера Ворчуна блуждал по моему лицу. Видимо, он не нашел того, что искал, потому что нахмурился и потопал к себе домой, не попрощавшись.

Вздохнув, я снова опустилась на колени перед почтовым ящиком, заканчивать с гирляндой, и буркнула себе под нос:

– Надо же, какой грубиян…

– Грубиян тот, кто не считается с интересами окружающих! – рявкнул сосед, идя к своему крыльцу.

Как он меня расслышал, черт побери?!

Я сложила руки рупором и крикнула через улицу:

– И заявляет, что результаты чьих-то трудов похожи на блевотину!

Ответом мне послужил оглушительный грохот захлопнувшейся двери.

Нет, ну не хам?

На следующей неделе я поехала по магазинам с моей подругой Сарой – требовалось кое-чего докупить для моей инсталляции. Сара жила на Манхэттене и приезжала в Хэмптонс только на лето, но едва прозвучало волшебное слово «шопинг», как подруга примчалась на следующий день.

Закупившись, мы вернулись и начали разгружать багажник прямо на подъездной дорожке. Я насчитала не меньше двадцати пакетов с украшениями и гирляндами, а на заднем сиденье ехали два роскошных Щелкунчика шести футов ростом, которых я урвала на потрясающей предпраздничной распродаже. Я нанизывала на пальцы очередную гроздь пакетов, когда на улице показался знакомый огромный, наглый внедорожник. Мистера Ворчуна я не видела с самого обмена любезностями у почтового ящика. Проезжая мимо, сосед саркастически покрутил головой и свернул к своему дому.

Сара обернулась и успела заметить, кто сидит за рулем.

– О-о-о-о, я и забыла, – воркующим голосом протянула она. – Дом напротив занимает замечательный сосед! Он же весной переехал, да? А почему мы не видели его все лето?

Я пожала плечами.

– Дом он купил в апреле, но поселился совсем недавно.

Сара приветливо помахала рукой кому-то на другой стороне улицы.

– Он же просто красавец! Муж Эмили Вандерквинт говорил, когда мы собирались у тебя на День труда, что вроде он какой-то писатель, и летом у него турне в поддержку новых книг. Похоже, он очень популярен, раз никогда не бывает дома!

– А еще он козел!

– Правда? – Сара облизнула губы. – Ничего не имею против козлов. Чем сильнее обида, тем круче секс. Он тебе нравится?

– Еще чего! – я фыркнула. – Он меня либо уже ненавидит, либо возненавидит через шесть дней.

– Значит, ты не против, если я к нему зайду, типа, поздороваться?

Во мне отчего-то проснулась ревность, хотя это было просто нелепо. Пожав плечами, я закрыла багажник.

– Валяй, иди.

Сара улыбнулась, поправила волосы и одернула свитер, пониже опустив острый вырез.

– Щелкунчиков пока не трогай, – промурлыкала она. – Я попрошу его помочь выгрузить тяжести.

– Может, лучше не надо? Этот тип с отвращением отнесся к моей рождественской выставке…

Но Сара уже перебежала через улицу и, замахав рукой, окликнула моего соседа, который уже подходил к крыльцу:

– Ау, дорогой соседушка!

Я округлила глаза и понесла пакеты в гараж. Через несколько минут Сара вернулась, ведя за собой сэра Ворчуна.

– Коул нам поможет выгрузить этих тяжелых Щелкунчиков!

Я усмехнулась:

– Коул? Это ваше настоящее имя или то, что Санта-Клаус подкладывает вам в чулок как вечному брюзге[2]?

Тот попытался сохранить невозмутимую мину, но я заметила, как у него дрогнул уголок губ. Сара открыла заднюю дверцу моей машины, и сосед заглянул в салон.

– Щелкунчики для женщины, которой нравится меня подкусывать? Подходяще.

– Неплохо, – я засмеялась, – однако остроумие не извиняет вашу желчность.

– Ой, мне пора, – прочирикала Сара, – я же опаздываю на встречу. Не скучайте!

И она прыгнула в свою машину, прежде чем я успела на нее нехорошо посмотреть. Нарочно оставила меня с этим придирчивым грубияном!

Грубиян проводил ее взглядом и повернулся ко мне.

– Значит, еще раз: почему я помогаю этой тошнотворной праздничной чепухе?

Я наклонила голову.

– Может, потому, что у вас есть сердце, Коул?

– Ерунда, свое сердце я отдал в прошлом году и не получил обратно, – сосед подмигнул, сверкнув озорной улыбкой, от которой у меня чуть-чуть закружилась голова.

Грубиян Коул действительно был дьявольски хорош собой.

– Хорошо хоть, что силу себе оставили, – не удержалась я.

Он оглядел уже развешанные украшения и гирлянды.

– Слушайте, ну вот серьезно, зачем вам это? Столько работы! Почему просто не сходить куда-нибудь полюбоваться иллюминацией?

– Если бы все так рассуждали, из жизни исчезла бы радость. Иногда нужно решиться на перемены, а не ждать их… – Я старалась не обращать внимания на взбурлившие эмоции, зная, что мною движет не только жажда перемен. – Кроме того, у меня есть свои причины.

Коул приподнял бровь.

– Любите быть в центре внимания?

– Если это означает делать других счастливыми, тогда да, просто обожаю, – я прищурилась. – А раз вы не желаете участвовать в «линии света» на нашей улице, не удивляйтесь, увидев за окнами плачущих от разочарования детей. Жалкое зрелище – один только ваш дом будет темным, как заброшенный сарай.

– В нашем квартальце всего пять домов, и ни в одном из них не зажигали свет уже несколько месяцев…

Указывая на дома по очереди, я заговорила:

– Сын Мартинсов приедет в выходные вешать украшения. Мартинсы зимуют во Флориде, но их сын до сих пор приезжает и протягивает несложную подсветку, которая включается таймером. Экерманы обращаются в специализированную компанию, зато старая миссис Беккер вешает свои гирлянды сама, хотя ей скоро стукнет восемьдесят. Сборы идут на благотворительность, и, поверьте, очень красиво, когда сияет весь квартал, а ярче всех – мой двор. Вы единственный ведете себя как Скрудж.

– Моя совесть это как-нибудь переживет. Кстати, спасибо, что предупредили. – Сосед согнулся и полез на заднее сиденье. – Давайте уж достану… – Я смотрела, как он медленно и осторожно вынимает из салона первого увесистого солдатика. – Куда его?