–Что такое? – судя по взвинченному голосу, шеф хотел принимать посетителей не больше, чем невинно осужденный отбывать наказание в колонии строгого режима, – я занят!

–Антон Маркович, к вам Линкс пришла, – на одном дыхании сообщила Танюша и инстинктивно пригнулась в ожидании неминуемой бури. В приемной повисло гнетущее молчание. Даже копающийся в компьютере Пьеро перестал недовольно бурчать себе под нос и заинтересованно высунулся из-за монитора. Один лишь Эрик проявлял завидное самообладание, и взгляд его темно-серых глаз из-под полуопущенных век был преисполнен циничного безразличия ко всему и вся.

–Линкс, значит… – динамик значительно искажал голос шефа, но флюиды его ярости проникали в приемную и через канал селекторной связи, – ты знаешь, куда тебе идти, Линкс! Отправляйся в том самом направлении, которое ты указала в своем вчерашнем сообщении! Или тебя проводить?

–Не надо, сама дойду, -фыркнула я, – но сначала нам нужно поговорить!

На другом конце провода послышались приглушенные ругательства, а потом шеф и вовсе перестал подавать признаки жизни. Наверное, берег нежные Танюшины ушки от адресованной мне нецензурной брани. Я была абсолютно не против дождаться, пока эмоции шефа немного схлынут, и он будет готов к адекватному восприятию моего визита, но атмосфера в «зале ожидания» с каждой секундой устраивала меня все меньше и меньше.

У настоящего репортера всегда есть чисто профессиональный нюх на сенсации. Истинный журналист за версту чувствует едва ощутимый запах жареного, и, словно натасканная гончая, сразу берет след. Учитывая, что в «Вечерней столице» шеф собрал ищеек высшего класса, нет ничего странного, что в приемную начали понемногу подтягиваться охотники за эксклюзивом. Я прекрасно понимала, что мой демарш автоматически сделал меня желанной добычей для собственных коллег, и не слишком горела желанием быть растерзанной этими кровожадными акулами пера. Да и непривычный к повышенному вниманию Эрик стал подозрительно поглядывать на выход, напрочь заблокированный застывшей в дверях Мирой Оганесян из отдела писем.

–Шеф, я захожу, – предупредила я, и крепко сжав руку Эрика, ломанулась в кабинет. Танюша от меня подобной прыти явно не ожидала и потому элементарно не успела воспрепятствовать нашему вторжению. Зато в обстановке сориентировалась на удивление быстро, и вместо того, чтобы останавливать меня на полпути, лишь оперативно выключила селектор. Уж чего Мира Оганесян только в читательских письмах не насмотрелась, но некоторые словесные обороты шефа, сопровождающие мою наглую интервенцию, ей лучше никогда не слышать.

–Явилась! – кратко резюмировал шеф, когда я плотно закрыла за собой дверь и несмело приблизилась к редакторскому столу. Запас табуированной лексики у него порядком иссяк, но запал еще остался, и разговор мне точно предстоял не из легких.

–А это кто такой? – на фоне моей харизматичной натуры, Эрик выглядел каким-то блеклым и невыразительным, да и держался он преимущественно в тени, но шеф выцепил его практически мгновенно, -где-то я его видел… Ах, да, в интернете уже есть его фотографии с подписью «Ида Линкс и ее тайный возлюбленный провели бурную ночь вместе». Почему же ты не попросила Фаруха Кемаля заснять вас в постели? Насколько я понял, он теперь твое доверенное лицо, да, Линкс?

–В нашей постели Фарух Кемаль явно был лишним, – кончиками губ улыбнулся Эрик и без приглашения подвинул себе массивный дубовый стул, – если для вас это имеет значение, то меня зовут Эрик, и на данный момент это, по-моему, единственное, что мне стоит о себе рассказать. Я сделаю вид, будто меня здесь нет, а вы спокойно поговорите с Линкс. Идет?

Готова поспорить, что подобные экземпляры шефу доселе не попадались. Эрик с его внешностью выходца из гетто и манерами пресытившегося прожигателя жизни поразил моего редактора до такой степени, что он машинально убрал ноги со стола и уставился на моего спутника широко раскрытыми глазами. Взгляд у шефа был въедливым, словно ржавчина, а сосредоточенное выражение холеного лица свидетельствовало о трудоемком процессе осмысления происходящего. За это время шеф позабыл, что на меня надо продолжать орать и почти мирно спросил:

–Что ты, зараза такая, вообще творишь?

–Присесть можно? – в отличие от возомнившего себя пупом земли Эрика я все-таки старалась с горем пополам следовать правилами этикета и самовольно занять стул никак не решалась. Шеф устало кивнул, задумчиво потеребил немыслимо дорогие запонки и вновь повторил свой вопрос, только уже в несколько расширенной вариации:

–Ты хоть понимаешь, что ты наделала, Линкс? К дьяволу бы твою свадьбу и всех твоих любовников, включая того, которого ты притащила в мой кабинет, как к себе домой! Но с той минуты, когда «Вечерняя столица» проаннонсировала репортаж с твоего чертового бракосочетания, ты была обязана выйти замуж именно за Терлеева и именно в тот день. И вот у тебя случился сдвиг и ты передумала! Ну и к дьяволу, так даже лучше, по крайней мере можно не опасаться, что ты уйдешь в декрет. Но почему Фарух Кемаль, Линкс? Ты что, не могла позвонить мне? Почему тиражи «Столичной штучки», нашего главного конкурента, выросли, как на дрожжах, благодаря моей сотруднице? Это нормально?

Я терпеливо дождалась, пока шеф выпустит пар. В чем-то он был, несомненно, прав. Наверное, надо было принести извинения и наврать чего-нибудь с три короба, но я слишком устала ото лжи. Впрочем, говорить правду, оказалось не так и просто.

–Тогда я была не в себе. Фарух просто оказался в нужном месте и в нужное время. Хотите знать, я не получила за это интервью ни копейки. Я ухожу из журналистики, шеф, уезжаю из столицы и начинаю новую жизнь. Моя мама сказала, что мне стоило сделать это более деликатным способом, но я редко слушаюсь маму.

Антон Маркович Вельштейн, сорока двух лет от роду, главный редактор прибыльного издания «Вечерняя столица», смотрел на меня из-под насупленных бровей и тщетно пытался понять, что за вожжа попала под хвост главной звезде его творческого коллектива. Шеф в сотый раз приглаживал зачесанные на косой пробор волосы, все больше и больше ослаблял тугой узел галстука, расстегивал и застегивал свои запонки, но озарение все равно отказывалось посещать его обитель.

–Я не дам тебе расчета, Линкс, – произнес шеф после долгих размышлений, – по-хорошему, мне бы подать на тебя в суд, но это подмочит репутацию газеты, и мою, как руководителя, тоже. Поэтому я буду бить тебя рублем, так что в свою чертову новую жизнь ты отправишься с пустыми карманами. Пусть это будет компенсация за моральный ущерб. Так что вам, молодой человек, – шеф язвительно ухмыльнулся в сторону бесцеремонно развалившегося на стуле Эрика, – вам придется поискать себе другую богатую дуру, а я гарантирую, что использую все свое влияние, чтобы Линкс не смогла продать ни одной статьи.

В ответ на незавуалированное оскорбление Эрик облизнул проколотую губу, поболтал ногами в грязных гриндерсах и, виртуозно балансируя на грани пафоса и стёба, заявил:

–Мой внутренний мир настолько богат, что я не нуждаюсь в деньгах Линкс, и готов бескорыстно разделить с ней все лишения и тяготы.

Я бы очень хотела верить, что настырная Мира Оганесян не уболтала Танюшу незаметно включить селектор, потому как от выданной шефом тирады завяли бы уши и у всех знакомых мне сапожников. Так высокохудожественно в моем присутствии еще никто не выражался, столь непревзойденный шедевр непереводимого фольклора мог породить только человек с высшим филологическим образованием и многолетним опытом работы в журналистской сфере, но сегодня шеф превзошел самого себя.

–Пошли оба вон отсюда! – потребовал он, исчерпав большую часть своего огромного запаса непечатных выражений, – чтоб я вас здесь больше не видел и не слышал.

–Шеф, а деловые предложения тоже не рассматриваются? – осторожно спросила я, обуреваемая справедливыми опасениями вызвать следующий всплеск подутихших эмоций.

–Все-таки денег хочешь? – с презрительной усмешкой бросил мне в лицо шеф, – даже не рассчитывай. Ты мне больше не интересна, можешь проваливать ко всем чертям. И не трать мое время, будь любезна.