Вот тут решила начать омегарвест, но не рискнула писать его по Ганнигрэму, а попробовала по фандому Волчонок. Кто любит и его тоже, милости прошу, прочтите и оцените. https://ficbook.net/readfic/7790807

И по Веному, кому понравился фильм. https://ficbook.net/readfic/7620271 Там, как всегда юмор и стёб, ну всё в моём стиле…

========== Подвал памяти. ==========

К двенадцати ночи они оказались дома.

Всю дорогу Уилл не спускал собаку с рук, ласково с ней разговаривал, утешал, что вот-вот, и он её накормит, но всё равно бросал на мужа виноватые взгляды. Его педантичный Ганнибал наверняка расстроен, размышлял приплющенный виной Уилл, он всё спланировал, а я тут со своей собачьей любовью все планы попутал. Прилизанный, всегда уверенный в себе, всё планирующий и воплощающий в жизнь Ганнибал, если и был расстроен, то виду не показал. Если всё посчитать, то Уилл знал своего психиатра уже больше года, но этот человек всё равно оставался для него загадкой. Ну конечно, что-то он уже уловил, что-то понял, о чём-то догадался, но читать мысли и чувства по его лицу всё равно было сложно.

Ганнибал был эмоционально доступен лишь тогда, когда с него слетали трусы, а в остальное время всё ещё возникали сложности.

Клетки для собак в этом доме не было, поэтому несчастного кобелька, которого опрометчиво нарекли Свадьбой, на первую ночь Уилл отнёс в кладовку. Собака была вполне себе ходячая, лишь частично выбритая и перебинтованная, но Уилл всё равно не спускал её с рук, пока не уложил на чистую подстилку. Ганнибал разогрел картошку с курицей, сгонял в подвал за полусладким вином и быстро накрыл стол, с горечью называя его праздничным. Осмотрев жалкий ужин, он решил по быстрому нарубить лёгкий салатик.

— Уилл! — прокричал с кухни Ганнибал, быстро доставая из холодильника свежие овощи, оливки и брынзу. — Ты там надолго? Я успею сделать греческий салат?

— Ещё полчаса, — глухо проорал откуда-то из недр дома неусидчивый собачник. — Я хочу побыть с ним немного, чтобы он не нервничал и не испортил нам ночь своим лаем.

Ганнибал довольно кивнул, воруя со стола кусочек чесночного хлеба, плеснул в стакан немного виски и отнёс его Уиллу, сидящему перед настороженной собакой прямо на полу.

— На, это тебе, чтобы не скучать, — сунул ему в руки стакан Лектер. — Тогда я успею с салатом, а картошку разогреем потом снова. Не забудь помыть руки.

Уилл вяло отмахнулся, принимая виски, и Ганнибал ушуршал обратно в свою вотчину.

Пока он мыл и сушил овощи, в его бедную и проклятую всеми богами голову, снова вернулись уродливые мысли прошлого, которые так мешали ему с утра, и Ганнибал замер над разделочной доской с ножом в руке, не в силах перестать об этом думать.

Он был лжецом, не просто лжецом, а человеком сотканным из обмана, хитрости и пороков. Чаще всего таких отъявленных врунов люди быстро раскалывают, ведь только правда всегда одна, а ложь, которую несёт в чужие уши такой человек, это всегда выдумка, и обманщик часто забывает, где и кому он что наврал. Но не в случае с Ганнибалом, который бережно и аккуратно создал свой нынешний образ, продуманный до мелочей, но даже от этого факта ничего не менялось, ведь это всё равно был обман. Аристократический европеец с хорошим образованием, немного экзотическим акцентом, тягой ко всему прекрасному и качественному покрою одежды, богатый, вежливый, знаток искусства и музыкант, но кто он был на самом деле?

Уилл полюбил и сказал «Да» этому костюму, пусть качественному, давно живущему своей жизнью, но всё-таки костюму Ганнибала Лектера. Он тоже был частью этого хитрого каннибала, с биографией, своей философией, предпочтениями и определёнными правилами, но это была ложь, и именно эта мысль не давала покоя Ганнибалу.

Его просто парализовало и огорчало то, что Уилл полюбил и его, и не его одновременно.

Он вспомнил управляющего магазином, за которым следил два месяца назад, и гордо выпрямился, закрывая глаза. Он сдержал своё слово, он его не убил, хотя мысленно сделал это тысячи раз. Ганнибал редко убивал импульсивно, у него была отличная память, и он мог хранить визитку и обиду месяцами, и лишь придумав и подготовив весь план, он принимался за его воплощение. Он видел его с отрезанным языком, сидящим напротив самого себя в капелле, с вырезанной селезёнкой, Ганнибал ещё и выбирал, у кого что брать, а сам отрезанный орган, он бы засунул ему в задницу, как лживому жополизу и скользкому подхалиму. Возможно, он выставил бы его в более унизительной форме или положил у мусорных баков, или был бы с ним по-настоящему жесток, за то, что этот кретин заставил его нарушить своё слово, но всё произошло по-другому.

Ганнибал стоял над его спящей фигурой почти полчаса, борясь с собой и своими желаниями, но Уилл оказался важнее всего этого. Он бросил на лицо управляющего тряпку, пропитанную специальным раствором, погружающим человека в более глубокий сон, достал шприц и ввёл ему в кровь смертельный вирус, который сам скоро отправит эту мерзость на тот свет. Это был гнилой и подлый способ, совсем не в его стиле, но своё слово он сдержал.

Кто-то крепко обнял его со спины, вырывая из плохих воспоминаний, и повернув голову, Ганнибал увидел своего мужа, уткнувшегося носом ему в лопатку. Лектер отложил нож, вытер руки, развернулся к Уиллу и положил ладони ему на талию, внимательно заглядывая в глаза.

Взгляд Уилла был полон любви, нежности и доверия, и на долю секунды, Ганнибал испытал приступ злобы и ненависти, сначала к любимому, а потом к самому себе, за то, что его одолевают эти тяжёлые мысли. Ведь когда-то он так хотел, чтобы Уилл узнал, кто он на самом деле, хотел быть понятым и быть самим собой, но в итоге их отношения перешли на тот уровень, когда Ганнибал уже никогда не рискнёт сказать ему правду. Он просто уже не может его потерять. Он его любит, любит больше всего на свете, и психопат внутри него влюблён, и этот костюм психиатра — чистоплюя тоже не сможет прожить без Уилла и дня, и это значит только одно. Чесапикский потрошитель больше никогда не вернётся, он умер, а доктор Ганнибал Лектер до конца своих дней больше не снимет этот костюм.

Ганнибал несколько раз моргнул, успокоенный своим решением, и понял, что полусладкое для такого случая не пойдёт.

— Ну, мы можем уже поесть, или ты ждёшь мой голодный обморок? — промурлыкал Уилл, без стеснения щупая задницу своего мужа.

— Уже всё готово, осталось только заправить оливковым маслом, — засуетился Ганнибал, вырываясь и возвращаясь к готовке. — Уилл, будь добр, поставь противень с курицей в духовку, а я сбегаю в подвал и принесу другое вино.

— Чем плохо это? — спросил Уилл, беря бутылку и внимательно рассматривая этикетку. — Я, вообще, не уверен, что хочу вино, у меня и виски неплохо проскочили.

— Нет, мы будем пить вино! — торжественно сказал Ганнибал, отбирая у любимого бутылку. — Никакого виски, только вино, и то особенное. Садись за стол, я быстро.

— Проследи, чтобы на этикетке было слово «Девственность», — успел крикнуть Уилл, исчезающему возлюбленному. — И поторопись, любовь моя, а то я начну без тебя. И ужин, и брачную ночь.

Лектер что-то пробурчал в ответ, но Уилл его уже не расслышал, и засунул курицу подогреваться. Ему казалось, что всё будет по-другому, и внезапно он даже обрадовался, что их планы развалились. Сейчас он был как-то спокоен и это его безумно радовало. Он целый месяц домогался до задницы Ганнибала, дошёл до самой крайней точки кипения в своём возбуждении, и их вечер запросто мог быть испорчен его торопливостью и навязчивостью. Они бы катались на лошадях, ужинали бы при свечах в дорогом ресторане, погружаясь в ваниль и сахарную пудру всё глубже и глубже, несусветная романтика лишила бы его всех тормозов, и он бы попытался трахнуть своего новоиспечённого мужа прямо на пороге дома. Он вспомнил свой первый раз, как Ганнибал был взволнован, но всё равно спокоен, как долго и бережно он готовил его к сексу, стараясь не поранить и не нанести вреда, и понял, что запросто мог бы всё испортить сегодня своей пылающий страстью, которая сейчас превратилась в нежность и заботу.