Океанский переход настраивал на размышления и я, по старой привычке, решил помыслить стратегически, поставив себе конкретную цель. Цель, так сказать, жизни.

Как я знал, у меня, то есть у Педро, имелась жена и дети. Я, то есть – он, являлся рыцарем закрытого общества – ордена Христа. Я не совсем помнил задачи, которые мне ставил орден, узнав, что я отправляюсь в Индию. Память моя была «однобокой» и просыпалась, отталкиваясь от встречающихся мне объектов: людей, мест или событий.

По тому, что меня в моём путешествии ничего особо конфессионального не заинтересовало, я предположил, что мне поручили что-то вроде «обзорной прогулки», как мы называли на «службе» первичное изучение территории.

Роль теоретического проводника по будущему «театру боевых действий» для нас выполняли знающие местность и обычаи инструктора. Здесь таких специалистов по Индо-Китаю ещё не было. По сути я, если благополучно вернусь в Лиссабон, мог стать таким инструктором для будущих миссионеров. А их, я знал, будет очень много, ведь скоро откроется орден «иезуитов».

Я хорошо помнил, что основную роль в колонизации Юго-Восточной Азии (как, в прочем, и Южной Америки) играла католическая церковь с её институтом иезуитских монахов, не ограниченных в морали и интерпретациях «христовых» заповедей. Принцип ордена Иезуитов: «Цель оправдывает средства», позволял миссионерам использовать различные методы убеждения «аборигенов-язычников».

Эта часть моей «легенды», которой я вынужден следовать, вызывала у меня недовольную гримасу на лице, как только я о ней вспоминал. Я сильно не любил вникать в конфессиональные споры, которые всегда приводили к конфликтам. Часто к физическим с летальным исходом. Особенно в Юго-Восточной Азии. Эта была острая грань кинжала, смазанная маслом.

Но я не понимал своей роли в конфессиональном «замесе». Я не помнил задания, но помнил, что оно было. Не даром Людвиг называл меня рыцарем ордена Христа.

Орден был широко распространён в Португалии. Именно на него и его крепости опиралось христианство, сдерживавшие Мамлюков.

Размышляя о «стратегии бытия», я понимал, что мне придется заниматься чужим хозяйством, любить чужую жену и детей. Какие они? Развестись не получится. Правда, можно удрать в очередную длительную «командировку». Например, с целью достать затонувшие сокровища Альбукерка. Двести сундуков, это очень много денег. Мои мысли снова вернулись от стратегии к банальным затонувшим сокровищам. Двести сундуков! Однако… Кыш! Кыш алчные мысли!

Отогнав морок открытых сундуков, источавших бриллиантовое сияние, я снова углубился в размышления.

Меня сначала удивило почтительное отношение португальцев к английскому «Джеку»27, но потом я подумал, что не помню, чтобы Португалия и Англия когда-либо воевали в известный мне исторический период. А история международных отношений был моим любимым предметом в академии. Из теоритических.

На своей джонке я, вместо бело-зелёного гюйса тюдоров, вывесил свой родовой герб, пришитый к длинному белому полотнищу. Гобелен с вышитым на нём белым щитом с красным крестом и рыцарским шлемом, нашёлся в одном из моих сундуков.

Из тридцати человек моего экипажа я по «морально-волевым» выделял пятнадцать. Военные моряки и в наши века были теми ещё «моралистами», а уж в эти века, все они были «исчадиями ада» в той, или иной степени. С высокими моральными качествами, в этих коллективах делать было не чего.

Однако, из всего отребья, что я освободил от китайского плена, я выбрал не особо подлых и алчных. Выбирал по нескольким критериям: стабильное поведение во время изрядного подпития, отрицательное отношение к азартным играм, положительное отношение к труду, качество выполненной работы и исполнительность.

Эти критерии оценки личности я вложил моим пяти соглядатаям и к концу стоянки на острове Бутунг уже имел возможность выбора. В Малакке я лучше отфильтровал экипаж, заменив не подходящих мне, на тех, кого раньше перевёл в экипажи других кораблей.

Бытие, определяет сознание, помнил я. А также помнил, что «рыба гниёт с головы», поэтому своим примером демонстрировал «обликоморале», а так же загружал экипаж разумной работой, а именно, шитьём и изготовлением тканевых парусов по образу и подобию нынешних пальмовых и плетением из пальмовых волокон швартовых кранцев.

Надо сказать, что через месяц мы имели прямые, сшитые из двух перекрёстных слоёв хлопчатой ткани, паруса. Однако ставить их не торопились.

Под предлогом восстановления у членов экипажа боевых навыков, в частности абордажного боя, я стал проводить три раза в день занятия по физподготовке, куда включил упражнения на разработку суставов и связок. Годичное сидение на скамье за вёслами привели у некоторых к необратимым изменениям опорно-двигательного аппарата в худшую сторону.

Имея опыт восстановления собственного тела в разные возрастные периоды, я к каждому «ученику» подходил индивидуально и с пониманием, сильно не давил. В основном ходили на полусогнутых и прыгали на скакалках. Благо, верёвок у нас было много. Особо понравились командам коллективные прыгания через длинный канат. Свободного времени было хоть отбавляй и довольно быстро бывшие «сидельцы» довольно сносно передвигались по палубе и вантам.

На восьмые сутки путешествия через Индийский океан мы чуть не налетели на какой-то остров. Хорошо, что он был довольно крут и не имел отмелей. Окружающую Мадагаскар акваторию я в той своей жизни знал плохо. Помнил только, что севернее и восточнее него имеются группы островов помельче. Это указывали и карты, полученные мной от моего дяди Диогу Диаша, открывшим Мадагаскар в тысяча пятисотом году и назвавшем его Сан Лоренсу28. В том путешествии при возвращении и погиб «мой» отец. А Диогу Диаш умер в нашем фамильном замке в одна тысяча пятьсот десятом году, накануне моего отплытия к островам Пряностей.

Этот каменистый отшельник оказался первым из группы «северных» Мадагаскарских островов. Замерив долготу и взяв чуть южнее, мы через двое суток входили в чудесную бухту с обилием впадающих в неё рек и берегами, покрытыми богатой растительностью.

* * *

Мыс Доброй Надежды встретил нас крепким ветром. Волны кипели. Однако ветер был почти попутным, и мы пролетели вдоль южной оконечности Африки за двое суток. Море вокруг нас бурлило и пенилось, ветер истрепал пальмовые паруса, но джонка выдерживала и эту бурю.

Ходовая рубка то и дело наполнялась водой, которая с громким журчанием скатывалась в шпигаты, но это, братцы мои, была настоящая ходовая рубка, только без стеклянных иллюминаторов, но рычаг румпеля был здесь, а не на открытой палубе. При постоянном направлении ветра палубная команда не требовалась, поэтому палуба была пуста, и только волны, пытавшиеся найти в ней брешь, недовольно рыча, перекатывались через корабль.

Такого безумия двух стихий я лично в своей жизни ещё не видел. Опыт Педро присутствовал, но всё же не воспринимался мной, как собственный. А вот я теперь уверенно мог сказать, что видел в жизни почти всё.

– «Как же они проходили ЭТО в ту сторону?! Против ветра?» – Всё время думал я, глядя на бушующий океан.

* * *

Острова Кабо Верде экипаж джонки встретил громким и протяжным «Ура!». Всё-таки это уже были владения Португалии. Мы вошли в залив острова Сантьяго под гордо поднятым флагом короля Мануэла Первого, вышитого на белом холсте одним из наших корабельных умельцев. Жители городка собрались на пристани, наблюдая, как парусник с незнакомым парусным оснащением, но под знакомой короной входит в бухту и без шлюпок движется к пирсу.

– Баковые на бак, ютовые на ют, – скомандовал я. – Кранцы правого борта за борт. Отдать кормовой продольный.

Матросы с помощью длинных абордажных багров накинули толстый канат на столб, вбитый у пирса и наш парусник прижался к причалу кранцами.

– Отдать носовой продольный. Набить концы на кабестанах29.