- Ребятки, господом богом прошу, быстрее давайте, - приказывал он и умолял. - Иначе нету нам спасенства!..
Но где эта чертова траншея? Может, не туда двигались? Мысль эта ужаснула его. Сплошной мрак - не за что глазу уцепиться. Никакого ориентира!..
Он едва переступал, ноги расходились в стороны, одной рукой волочил за собой стонавшего Антонова, другой - тащил пулемет.
Он услышал шум впереди.
- Что там?
- В траншею угодил, - плаксиво откликнулся Сянский. - И сержант на мне... Плохо!..
- Амба! - как бы подтверждал Рябов, что плохо.
- Брось ты свое "амба"! - с досадой оборвал его Пилипенко. - Ничего не амба. Сейчас выберемся и - к воде!
Выкарабкались из траншеи.
Словно освещая им дорогу, вскинулась ракета, долгая и пугающая. Тающий свет ее растекался, растекался, охватывая все небо, до самого конца, всю землю, до самого конца. Пилипенко потерянно скрипнул зубами. "Сейчас стукнут в спину", - приготовился он к худшему. Он и Антонов кинулись на землю, Полянцев стоял, как бы озираясь. Слишком суетливо водил перед собой руками, и это было непохоже на уравновешенного Полянцева.
- Ложись, душа из тебя вон! - рявкнул Пилипенко. - Ракету не видишь?
И когда тот повернулся к нему лицом, в свете, уже начинавшем синеть, Пилипенко увидел: Полянцев слеп.
Неловко, будто хватаясь за воздух, Полянцев запоздало опустился на землю. Он, возможно, еще не понимал, что лишился света, что жить теперь будет в мире, в котором все только черное, и всю жизнь не уйдет из памяти белое, зеленое, синее, красное.
Выстрелов не было.
- Поднимайсь!
Шли, бежали дальше. Впереди Сянский с Рябовым, чуть позади Пилипенко с Антоновым, с Полянцевым. Сколько двигаются уже, а откос не приближался. Рябов, услышал Пилипенко его вскрикнувший голос, кажется, споткнулся обо что-то.
- Ну чего там еще?! - вскипел Пилипенко.
Рябов припал на колено, и рана в бедре зло напомнила о себе. Снова вспыхнула ракета, он увидел: перед ним, скорчившись, с неестественно согнутой ногой, с которой свисала размотавшаяся обмотка, лежал Петреев, связист Петреев, с худыми узкими плечами, с невозможно бледным под зеленоватым светом, искаженным лицом. Ему, видно, было очень больно, когда осколок впился в лоб, так больно, что боль не проходила и сейчас: брови перекошены, рот судорожно раскрыт, два передних зуба врезались в нижнюю искривившуюся губу. Смерть настигла его, наверное, когда он нашел перебитый снарядным осколком провод и соединял концы. Рябову вспомнилось: "Хрен его носит где, этого Петреева!.." А он, бедный Петреев, маленький связист Петреев, может быть, в ту минуту упал здесь.
Сянский подхватил Рябова, тот поднялся, сделал шага два, оглянулся, и пока окончательно не иссяк свет ракеты, глядел в открытые глаза Петреева, и казалось - тот смотрел вслед, удивленно и укоризненно, что его оставляют здесь одного...
Запахло водой. Вперед, до откоса - метров пять. И наверное, метров пятьдесят до немцев - назад. Считанные метры. Считанные секунды. "Ну, пан или пропал", - пробормотал про себя Пилипенко.
- Антонов! Цепче держись за меня... Полянцев, друг, не теряйся. На меня иди. Спину мою чувствуй. Сянский, ты?.. - волновался Пилипенко. Он стал командиром вот этих трех. Взводный, раненый, не в счет, он уже не мог давать команду. Пилипенко стал командиром этих трех, потому что они инстинктивно поверили в него, в его решения, в его приказания - в волю его: они хотели остаться солдатами, но живыми. И он понимал это.
Теперь у него хватало дыхания только для того, чтобы самому передвигаться. Но его подгоняла беда, и он знал, что у Антонова, у Полянцева дыхание еще слабее, и тащил за собой Антонова, Полянцева и пулемет.
Выстрелы настигали их. Немцы окружали их, чтоб отсечь от берега.
- Хлопцы... как можете... все... и Антонов, и Полянцев... и Рябов... мотайте... Огнем прикрою...
"На минуты две сдержать бы... Дать возможность хлопцам оторваться. Метров пять же... А там откос, и вода". Пилипенко приник к пулемету. Р-р-раз!.. Очередь. Р-р-раз!.. Очередь. Р-р-раз!.. Очередь. И - на ноги. Немецкие автоматы продолжали стучать. "Хлопцы уже у откоса?.." Быстрее! Быстрее!.. Он бросился их догонять. Антонов полз, загребая ладонями песок, одно колено не сгибалось, другое он с трудом подтягивал. Мелким, заплетающимся шагом, с напряженно протянутыми перед собой руками, ступал Полянцев. Рябов спотыкался и скользил вниз, увлекая за собой Сянского: Сянский не удержал его, и Рябов со стоном покатился. Пилипенко услышал, что Рябов застонал, и догадался, что произошло. Он подбежал к Рябову.
- Быстро, быстро... - выдохнул решительно. Он наклонился над Рябовым, и тот, приподняв голову, обхватил шею Пилипенко.
Пилипенко грузно ступал, раскорячив ноги, правой рукой поддерживал Рябова, левой волок за собой пулемет. "Еще шаг, эх! Еще шаг, эх!" приближался Пилипенко к цели.
Бегом... бегом... бегом!.. Пусть стреляют... Бегом!..
Они бежали. Полянцев тоже. Антонов тоже.
Слышно было, на воде колыхался плот.
5
Семен оглянулся, во тьме проступали ивняковые заросли, напоминая гору. Казалось, они нисколько не отошли назад. Семен повернул голову и снова стал смотреть перед собой: вода была совсем черной, еще черней ночи, и как ни силился, не мог разглядеть - ни ее начала, ни конца. Он нервничал, нельзя было определить, далеко ли до берега. Стена мрака стояла мертво, и только хлюпавшая под быстрыми веслами вода напоминала о движении. Стремительные огоньки трассирующих пуль вонзались в эту стену и пропадали.
Семен, сжавшись, сидел на корме. Левая рука - на диске автомата, пересекавшего грудь. Над самой головой проносился тонкий короткий свист. Ветер гнал прогорклый дым по реке, бил в нос, скреб в горле. Дым напоминал о рухнувшем мосте. Раздался глухой взрыв, почти в то же мгновенье второй, уже недалеко от носа лодки, впереди, как бы загораживая ей путь. Кверху вскинулась вода и тяжелым ливнем обдала Семена, всех. "Бьет минометами", - переживал Семен.
- Ребята, жмите! Жмите!.. - во весь дух крикнул он, хоть и знал, что гребцы что было силы налегали на весла. - Жмите!..
Семен отчетливо слышал, точно видел, как, упираясь в слани ногами и трудно переводя дыхание, гребцы всем телом откидывались назад, наклонялись вперед, снова назад... Под сильными взмахами весел лодка подавалась дальше, дальше, но, казалось ему, так медленно, что хотелось прыгнуть в воду и плыть, плыть...
Через борт переплескивалась вода. Насквозь промокшие гимнастерка, брюки прилипли к спине, груди, рукам, ногам, но Семен не ощущал холода. Он поводил глазами, как бы искал чего-то, что уняло бы его тревогу. Над ним тянулся темный простор неба, испещренного звездами. Звезды лежали и на воде, сверкающие, холодные. Вода шла по звездам, не накрывая их.
Семен настороженно вслушивался: поблизости раздавались чужие всплески воды - странно, кто-то греб в сторону моста, в дым.
- Кто? - трубкой прислонив ладони ко рту, крикнул Семен. - Кто, отвечай!
Там, во мраке, выжидательно молчали.
- Куда... дурачье... гребете?.. - выпалил Никита. - Левей надо, если свои!
- Свои-и! - наконец вырвался из темноты густой осиплый голос. Поняли! Есть левей...
- Никитка-а-а! - послышался оттуда обрадованный возглас Тишки-мокрые-штаны.
Шум приближавшейся лодки нарастал.
- Ты, Кудренко-ов? - окликнул Семен. - Или Пото-омин?
- Каплюшкин! - помедлив, ответила соседняя лодка. - Кудрянкова Колю... - Слышный взмах весел заглушил голос. - И Потомина... - Взмах веслами. - Только что миной накрыло... - Взмах веслами. - Мы и шарахнулись от мин. - Торопливое хлюпанье сбегавшей с весел воды. - Да не туда... Гребок. Гребок. Сильный гребок.
Лодки шли рядом.
Вспорхнула ракета. Семен согнулся весь, бросил взгляд назад и ужаснулся: неужели они почти не отдалились от берега? Откос по-прежнему стоял перед глазами - недалеко, словно не к левому берегу двигалась лодка, а держала к правому. Над кручей висел ракетный свет, и видно было, как Широкая тень откоса разбежалась по реке и неслась лодкам вдогонку. "И не поверил бы, что могут быть такие широкие реки".
