- Выдержат. Как это не выдержат? - Три глубокие морщины сбежались на лбу Андрея. - Если надо...

Семен смотрел поверх головы Андрея, поверх головы Володи Яковлева, будто вдаль смотрел, но куда можно смотреть, если так мал, так тесен блиндаж?

- Попробуем выдержать. - Семен понимал необходимость подчиниться ответственности, которая значительно превышала силы роты.

- Семен, дружище, всякое у нас было. А живы... - Андрей облизнул спекшиеся губы, хотелось пить. - Сержант, - кашлянул. - Володя, дай-ка флягу.

Володя Яковлев протянул руку к стене, снял с колышка охваченную шинельным сукном флягу, подал Андрею. Тот, запрокинув голову, сделал несколько долгих глотков.

- Вкусная вода. - Андрей провел ладонью по губам, вернул флягу.

- Вкусная, - подтвердил Володя Яковлев. - Куда ж лучше, днепровская... - Он завинтил пробку и повесил флягу на колышек.

Андрей бросил на Володю Яковлева пристальный понимающий взгляд.

- Понял обстановку?

- Понял, товарищ лейтенант.

Володя Яковлев поднялся со ступеньки, на которой сидел, и тотчас на стене блиндажа вытянулась его тень, едва умещаясь на ней. Тонкий, высокий, на длинных ногах, он выглядел почему-то неповоротливым.

- Разрешите действовать? - Сухие глаза на продолговатом лице выражали терпение, какое бывает у очень утомленных людей.

- Да. И немедленно. - Сдвинув брови, Андрей как в пустоту смотрел перед собой.

В эти три горьких месяца войны беда и надежда всегда соседствовали. Иногда верх брала надежда, чаще беда, но оттого надежда не становилась слабее. Так и сейчас. Надо было собрать все силы, чтобы продолжать жить в мире, который ему противостоял.

Андрей устало выпрямился.

- Все. Пойду докладывать комбату. Ты остаешься у переправы? - спросил Семена.

- Конечно.

6

Далеко за левым берегом небо начинало бледнеть. Оно и там еще было черным, почти таким же, как здесь, - вглядывался Андрей, - но уже приподнялось над землей, и в этом угадывался рассвет.

Андрей возвращался на командный пункт. Из головы не выходила дорога и двигавшиеся подфарки на ней. "Сейчас же доложу комбату". Впрочем, тот уже сам, наверное, ищет ротного. Андрей шел и спотыкался, хоть под ногами стлался мягкий песок. Там, где висела кобура с наганом, ремень слегка сполз вниз, и Андрею показалось, что именно это мешало движению. Он подтянул ремень и немного передвинул назад кобуру. Рука осталась лежать на ней, он забыл ее убрать.

Андрей весь был в своих невеселых мыслях.

Он поравнялся с ивняком, проступавшим поодаль. Это был ивняк, узнавал Андрей. Он шел дальше. Как и ночью, его окликнуло сторожевое охранение. "Не заметил, как и дошел, будто обратный путь короче..." говорил себе. Светало, светало. Он оглянулся. Мост и вода под мостом оставались темными, точно свет ничего поделать с ними не мог.

Автомат на плече колыхался, поддаваясь неровным шагам Андрея.

Андрей безотчетно повернул голову, и в то же мгновенье из рощи вырвались грохочущие красные молнии. Что такое? - понял он и не понял. Еще не осознав до конца, что произошло, продолжал он стоять, и длилось это долго, полсекунды.

Андрей упал возле ивняковых зарослей; его обдал запах горелого железа, горячего песка. Песок был такой горячий, словно накален летним полуденным солнцем, от которого и деревья вянут. Что-то тяжелое сдавило голову. Он ощутил острое жжение в затылке, как тогда, после бомбы у дороги. "Вот оно, началось! - врезалось в смятенное сознание. - Обошли нас? Прорвали оборону? Никакой ясности! Никакой ясности..."

Потом ахнуло откуда-то справа, возможно из-за холма. Выстрел повторился. Или почудилось, что повторился, - просто прогремело эхо? Андрей лежал, уткнув лицо в траву, и трава колюче лезла в глаза. Он снова услышал яростно рассыпавшийся вблизи разрыв. Снаряды сшибали землю с места и будто из глубины расшатывали ее.

Он открыл глаза, вспомнил, - когда упал, зажмурил их. Но все равно, глаза застилала темнота и, опираясь на локти, приподнял над травой голову. Поверху, в его сторону, понеслись пунктирные строчки трассирующих пуль, яркие, и не пули будто, а бегающие по небу звезды. И на мгновенье показалось, что он по-прежнему смотрит на дорогу под косогором, но теперь дорога пролегала высоко над ним, и подфарки то красные, то зеленые, то синие, но больше красных подфарок, и так же, как там, внизу, под косогором, истаивали и пропадали во мраке.

"Ведет, сволочь, трассирующий огонь с холма. А из рощи бьет снарядами", - сознание вернуло Андрея к тому, что происходило на самом деле, и он забыл о звездах, о подфарках.

Он уже привык к отступлению, понимал необходимость этого в сложившейся обстановке, и все же каждый раз испытывал смятение - никак не мог представить себе свою землю с родными названиями - Коростень, Житомир, Киев - не своей. "Должны же мы остановиться! Остановиться и вернуться в Киев, Житомир, Коростень, и пойти дальше. Значит, не остановились. Значит, противник опять смял нашу оборону и продвинулся вперед, и атакует позиции батальона, роты..."

Точно. Противник стоял перед ним. И бил из орудий, из пулеметов. Андрей ощутил страх, и силу тоже, он не мог больше улежать на земле, подхватился и стремительно, словно дорога вдруг открылась под ногами и он отчетливо видел ее, побежал к блиндажу. Он задыхался от бега, он бессильно ловил раскрытым ртом воздух, но дышать было нечем, словно вокруг сомкнулась удушающая пустота, все в нем замирало. Наконец удалось вобрать в себя судорожный глоток воздуха, и он почувствовал, в груди, в ногах снова билась жизнь. Он мчался, не замечая препятствий, и все-таки, казалось ему, бежал недостаточно быстро. "Артподготовка. Ясно. Сейчас двинутся. Ясно..." Что бы это? Начало нового наступления? Обыкновенная атака? Разведка боем?..

Несколько скачков... Осталось метров двадцать, пятнадцать, десять...

С бьющимся сердцем Андрей ввалился в блиндаж. Шумно хлопнула над входом плащ-палатка, и тусклый зыбистый свет походной лампы накрыл пол, выровнялся и снова потянулся кверху. Писарев, Валерик, связной Тимофеев, оказавшиеся здесь бойцы, кто стоя, кто сидя на корточках у стены, вобрав голову в плечи, ждали. Андрей понял: ждали его.

Кирюшкин, перепуганный, увидев ротного, поспешно повернул к нему голову:

- Товарищ лейтенант, комбат вызывал, только что... - выпалил он и растерянно смотрел на Андрея: "Что будет теперь? Что будет теперь?.." Рука лежала на трубке телефонного аппарата. Рука дрожала, и казалось, связист сдерживал рвавшийся с места ящик полевого телефона.

- Комбата! - Андрей мельком посмотрел на часы: пять сорок семь. "Пять сорок семь", - произнес про себя, будто это имело значение. Просто надо было чем-нибудь заполнить паузу, пока связист вызывал комбата.

Наконец, Кирюшкин сказал:

- Есть.

Андрей схватил трубку. Услышал голос. Комбат!

- "Земля"! "Земля"! Я - "Вода". Доношу... Противник...

Тупой, как обвал, разрыв снаряда возле блиндажа заглушил все. Андрей, съежился. Широкие струи песка с шуршанием густо потекли из-под наката на голову, обдали глаза, рот. Он отряхнулся, дернул плечами, ладонью провел по лицу. Но песок по-прежнему резал глаза, скрипел в зубах. Кажется, немного утихло.

- Противник ведет... огонь. Ведет огонь... - запинаясь, выкрикивал Андрей. Он боялся, что комбат не расслышит слов.

Еще разрыв. Ну сколько продлится эта проклятая артподготовка противника!

Андрей припал к трубке. Шумела кровь в ушах.

- Ведет... ведет... - подтверждающий голос комбата. - По всей линии нашей обороны ведет...

- Понял.

- Возможно, придется действовать. И особенно тебе.

- Понял.

- Смотри в оба. - Разрыв, разрыв. Голос комбата потерялся в грохоте. - Смотри в оба, говорю. Следи за лесом, за холмом следи. И это понял?

Все эти дни перед Андреем только и были; луг - поле - роща - холм; холм - роща - поле - луг, и только там могло происходить самое важное в его теперешней жизни.