Что ж, справедливо. Заварил кашу – расхлебывай. Вот только тут, как ни поступи, все равно будет плохо, причём всем. Самое верное – не обострять раньше времени.

– Насть, я понимаю, ситуация некрасивая. Мне, так же, как и тебе, все это не по душе, –  пытаюсь донести до неё свою позицию. –  Олька – самое дорогое, что есть в моей жизни. Как отец, я, конечно же, не хочу, чтобы она почувствовала себя обманутой, преданной и посмотрела на меня однажды с отвращением, НО! Дело не только в этом. Я не пытаюсь за твой счет хорошо устроиться, просто не вижу смысла накалять сейчас обстановку. Через полгода вы разъедетесь, поступите в университеты, и тогда без лишних нервов, и шума эта дружба сойдет на «нет». Так зачем создавать проблемы, которые можно избежать? Чего ради, Насть? Тебе станет легче, если ты обрушишь нам на голову всю нашу жизнь?

– Не станет, – устало признает она мою правоту и, втянув с шумом воздух, добавляет. – Но и так тоже невыносимо.

– Понимаю. Но потерпи эти несколько месяцев. Обещаю, к лету все изменится.

Настька хмыкает и нехотя соглашается:

– Надеюсь, так и будет.

– Не сомневайся. А теперь давай уже, наконец, доедим и пойдём. Закажи себе что-то другое, – резюмирую, дивясь, как мы с десерта перескочили на такие серьёзные темы.

– Ой, это ещё на полчаса затянется, – отмахивается Настька.

– Ну, давай тогда махнемся, мой вроде должен быть без орехов, – предлагаю, пододвигая к ней нетронутый десерт.

– Но я в своем уже поковырялась ложкой, – предупреждает она.

– И?

– Негигиенично как-то…

– Правда что ли? – не могу не сыронизировать. – А когда я вас вылизывал, Анастасия Андревна, нормально было? – уточняю доверительным шепотом, отчего она, конечно же, краснеет, но взгляд не отводит.

– «Нормально» – это не совсем то слово, Сергей Эльдарович, – шелестит в ответ.

– А какое тогда то? – подавшись слегка к ней, ласкаю взглядом её губы. Настька, соблазнительно прикусив их, тоже перегибается через стол, и чувственно выдыхает мне на ухо:

– Ох*енно.

От ее горячего дыхания, сладкого аромата и этого грязного шепота, кровь моментально вскипает.

– Ты в курсе, что за такие словечки хорошим девочкам моют рот с мылом? – повернув к ней лицо, интересуюсь насмешливо, почти касаясь губами ее губ.

Несколько долгих секунд смотрим друг другу в глаза. Сам не замечаю, как провожу по ее нижней губе большим пальцем, который она коротко целует, а после, приблизившись вплотную, обводит языком контур моих губ и дразняще прикусив, мурчит:

– Мой рот в вашем полном распоряжении, Сергей Эльдарович.

Естественно, от такой заявочки у меня тут же встал.

Моментально, бл*дь, по стойке смирно.

Эта же паскуда, все поняв, с довольной улыбкой отстраняется и, поменяв наши креманки, снимает ложкой крем. А после, стреляя смеющимися глазками, облизывает ее своими влажными, бл*дскими губищам с таким вкусом, что я просто стервенею от нахлынувшей жаркой волной похоти.

– Ты нарываешься, Сластен, – предупреждаю хрипло. Но ей хоть бы хны. Продолжает своё порно – шоу в мою честь. А я, как завороженный, смотрю. Нет. Жадно жру каждое движение ее языка, откинувшись на спинку дивана.

– Да? И на что же? На газосварщика? – игриво уточняет меж тем Настька и, медленно скользя языком по ложке, довольно жмурится.

Несмотря на то, что ей не хватает раскованности, чтобы поминутно не краснеть, все равно то, как она посасывает, облизывает и просто обхватывает своими сочными губами ложку, выглядит охренительно настолько, что я едва сижу на месте.

–На неотесанного чурбана, – парирую с плотоядным смешком и демонстративно, расставив ноги, поправляю член, а после для полноты эффекта несколько раз провожу по нему, не отрывая пристального взгляда от ее лица.

У Настьки округляются глаза, и на мгновение она зависает с приоткрытым ртом.

Да, пирожечек, мне глубо похер, где мы и сколько вокруг народу.  Учитывай это, когда начинаешь свои игры.

– И что это должно означать? – поняв мой посыл, прочищает она горло и, напустив на себя невозмутимый вид, поспешно проводит салфеткой по губам, стирая с них остатки крема.  Жаль, было красиво.

– Это означает, что еще чуть-чуть, сладкая, и так же старательно ты будешь сосать мой член в ближайшем туалете, – обещаю тихо, представляя её на коленях с размазанной под глазами тушью и опухшими, растраханными до кровавой красноты губами. – Отсосешь мне, Настюш?

Она снова краснеет, а во мне просыпается оголодавшее, похотливое зверье. Я не просто хочу отыметь её на все лады. О, нет! Я хочу с ней таких диких, отбитых вещей, которые у многих баб вызовут приступ адского негодования. Но мне до многих нет никакого дела, главное, чтобы позволила она. А она позволит. Более того, ей понравится. Я это нутром чую, в глазах её читаю, когда она почти беззвучно отвечает на мою провокацию:

– Да.

Будь она хоть чуточку поматёрей, я бы не стал себя тормозить. Но, несмотря на все смелые выкрутасы, передо мной не заведённая на максимум бабёнка, которой неважно где, лишь бы уже где-нибудь, а девчонка, ещё не вошедшая во вкус. Понятно, что она не столько хочет секса, сколько произвести впечатление. Поэтому в туалете я просто мою руки, а после мы с Настькой идём гулять.

Поначалу кажется смешным бродить по улицам, держась за ручки. Последний раз я такое практиковал в классе десятом и то с огромной неохотой. Не круто это было. Сейчас вроде бы тоже как-то глупо выглядит. Но я смотрю на счастливую улыбку моей Сластенки, слушаю её смешные рассказы, вдыхаю суетной столичный воздух, и понимаю, что мне по-настоящему хорошо.

Хорошо с ней строить дурацкие рожицы в объектив камеры на Красной площади, вспоминать детство, гуляя по Патрикам, хорошо жевать яблоки в карамели на ВДНХ и жадно целовать липкие, сладкие губы, зажав Настьку в какой-то подворотне и, как малолетний, ошалевший от возбуждения, пацан шарить по ее груди холодными руками, пока она коленом поглаживает мой пах.

 Даже сходить с ума от желания рядом с ней, делясь своими довольно банальными мечтами о спокойной жизни и «домике у океана» в Хэмптонсе, тоже хорошо. Но еще лучше молчать, встречая закат на Воробьевых горах, обнимая ее и вдыхая нежный аромат её духов. А после, перебрав за ужином вина, с пьяной улыбкой любоваться, как она, заливаясь смехом, танцует на Арбате под гитару каких -то уличных музыкантов.

Видел ли я что-то или кого-то красивее?

Может, и видел, но глядя на неё, забыл весь мир. Его просто не существовало.

Только она и это щемящее чувство, от которого внутри все как-то так слегонца подрагивает. Я и не знал, что так вообще бывает, что можно быть настолько счастливым рядом с женщиной.

Бабы в моей жизни вообще были не про счастье, скорее, про удовольствие и удобство. Она же… Она такая одна. Не «особенная», не «любимая», вообще без сравнительных степеней. Просто единственная, как бы нелепо это ни звучало в сложившихся обстоятельствах.

Такая вот романтичная фигня крутится в голове весь вечер.

В Ритц мы приезжаем глубокой ночью, все еще пьяные и на кураже. Регистрация, заселение и прочая суета немного отрезвляют, поэтому, как только за нами закрываются двери президентского люкса, веду себя вполне цивилизованно и не набрасываюсь на Настьку голодным зверем.

Может, и зря. Разобрав чемодан и взглянув на нашу кровать размера King, моя девочка как-то в миг робеет, смотрит на меня застенчивой ланью, неловко улыбается, а потом и вовсе, протараторив что-то, сбегает в душ.

Удивлен ли я? Да ничуть. Вполне в духе Анастасии Андреевны: сначала насасывать ложку, как заправская минетчица, а потом краснеть при виде кровати. И хотелось бы посетовать, за что меня так боженька любит, но в том и дело, что есть за что.

С такими мыслями иду во вторую ванную, чтобы хоть немного остудить пыл. Не будь Настька вчерашней целкой, никаких проблем бы не было. Я не из брезгливых, никакие дни меня не смущают. Уж кровищи я в своей жизни навидался, да и вариантов помимо традиционного секса хватает. Я в принципе и сейчас могу раскочегарить Настьку так, что она забудет о смущении и позволит трахнуть ее, куда угодно, но градус, как говорится, надо повышать постепенно, иначе можно сдохнуть от похмелья. А мне бы не хотелось, чтобы моя девочка стыдилась, переживала, зажималась. У нее и без того загонов хватает.