Директор – мужик, конечно прикольный, ничего зря не скажешь. Но тоже, как и все в нашей школе – с прибабахом. Знаете, наверное, как выглядит начальник Питера Паркера? Ну, такой, с усами? Практически вылитый наш Виктор Фёдорович Бугров!

– Что такое, Антонина Петровна? – пробасил директор, сцепив руки в замок, и слегка подался вперёд. Он переводил взгляд с завуча со скейтом в руках на меня и ждал внятного объяснения.

– Сейчас шла… Чуть не убил вот этим… Сверху как полетит на доске и прямо мне на голову приземлился! – сбиваясь, стала объяснять Ястреб, запыхавшись от новой волны негодования и тряся моим скейтом.

– Да вы что! – возмущённо закачал головой Виктор Фёдорович. – Ты что же это, Драбин, решил нам тут людей калечить?

От взгляда директора мне стало не по себе, но Ястреб на меня явно наговаривала лишнего! Во-первых, никуда она не шла, а выскочила мне под ноги! А во-вторых, ни на какую голову я ей не приземлялся.

– Это враньё! Антонина Петровна сама попала под колёса! Если бы она не полезла, то я бы спокойно прыгнул, и никто бы не пострадал.

– Так, Драбин, ты давай не огрызайся! Антонина Петровна – заслуженный работник нашей школы, зачем ей врать. – Он оглядел пострадавший в столкновении костюм Ястребовой, и добавил: – Про голову, может, и преувеличила…

– Виктор Фёдорович! – с возмущением перебила завуч.

– Но это от шока, – как ни в чём не бывало, продолжил директор. – Ведь мог бы и так врезаться, что потом костей бы не собрали. Ни Антонины Петровны, ни твоих! Понимать же должен, что творишь! Правильно?

Я кивнул, угу, мол, правильно.

А тем временем директор, видимо, впал в своё любимое настроение. Его в такие моменты начинает нести в дебри рассуждений. Так часто случалось на линейках по всяким торжествам. Как начнёт грузить, так потом фиг остановишь.

– Мы вам уже и тут и там на уступки идём. Вот не захотели вы форму носить? Пожалуйста! Разрешили ходить, как хотите. Демократии, так сказать, немножко привнесли. Погляди теперь на себя, разве запрещаем? – Он поочерёдно стал показывать пальцем. – Кофта эта с капюшоном. Джинсы вон болтаются мешком. Кроссовки несуразные. В других-то школах сейчас бы в туфельках, в брючках, в пиджачке – красота! Но нет, мы вам позволяем! А вы…

– А что мы? – не выдержал я.

– Не цените вы! – подвёл басом итог Бугров.

Тут он прав. Единственное, что в нашей школе нормального (помимо неплохой кормёжки в столовой) – форму носить не надо. У них там какая-то договорённость по этой части, поэтому нам можно хоть в чём ходить. В пределах разумного, ясен пень. Все остальные школы нам завидуют!

– Я сразу была против этого, – взвизгнула Ястреб, да так, что я вздрогнул от неожиданности. – В Министерстве образования эксперименты в головах сплошные! А мы отдувайся с этой либеральной системой. Я ещё тогда сказала, что до добра это не доведёт.

– Ну, ладно, Антонина Петровна, так сразу не надо на министерство грешить, – отмахнулся директор. – Там, знаете… – Он постучал пальцем по столу, – Тоже не дураки сидят.

Устав держать скейт, завуч положила его на пол.

– А что же в других школах с формой порядок и дисциплина не хромает? – Ястребова уже явно завелась и решила продолжать спор. – А у нас? Что ни день, так какая-то катастрофа! Позавчера Портнова из девятого «Б» караоке устроила посреди алгебры. Сегодня этот меня чуть не убил! Им дай волю, так они нас к стенке с вами, Виктор Фёдорович, поставят.

– То есть, по-вашему, выходит, что я не справляюсь со своими обязанностями, так, что ли? – недовольно пробасив, директор со скрипом отодвинул кресло, медленно поднялся и стал ходить туда-сюда от стола к стене и обратно.

Дело набирало какой-то непредвиденный оборот.

– Я этого не говорила, – замотала головой Ястреб, – я лишь хотела указать на то, что из-за этих экспериментальных программ страдает весь учительский состав и часть учеников.

– Да, да, целились в программы, а попали в меня! – Бугров ткнул себя в грудь и продолжил гнуть свою линию: – Это же я согласился, чтобы у нас была экспериментальная школа.

– Нууу…

– Вот вам и ну, Антонина Петровна! Между прочим – это и прибавки к зарплате… Вашей зарплате в том числе! Или забыли? – повышая голос, директор остановился на полпути и грозно взглянул на завуча. Он выше её на целую голову, а потому смотрел сверху вниз, и это внушало ещё больший страх.

– А при чём тут моя зарплата? – отбила атаку Ястреб. – Мы здесь не мою зарплату обсуждаем, а катания на этих досках! – Она легонько пнула скейт носком туфли.

Прозвенел звонок на урок.

Похоже, что в порыве разборок директор про меня напрочь забыл. А вспомнив, сильно смутился, и быстро проговорил:

– Так, Драбин, выйди пока за дверь, нам с Антониной Петровной надо серьёзно поговорить о твоём поведении.

Не став дожидаться окончания скандала, я вышел из кабинета в коридор и от усталости прижался к стене. Все разбрелись по классам. У нас же было окно, так как учительница литературы отпросилась по срочному делу, а нового урока нам не придумали. Медленно сползая по стене, я гонял мысли о возможном наказании. То, что родителей вызовут – это сто процентов. Но дальше что? Домашний арест? Скорее всего. А это означало, что катаний в парке я могу не увидеть ещё очень долго… Эх, а как красиво пролетел!

– Ну, чё? – подбежав и рухнув рядом со мной, зашептал Витёк. – Чё сказали-то?

– Да пока ничё, – лениво отозвался я.

– Решают судьбу?

– Угу.

Внезапно я вспомнил, как поругались Бугров с завучем и, тихонько посмеиваясь, стал пересказывать Витьку. Тот пришёл в полный восторг и время от времени затыкал себе рот, чтобы громко не заржать.

Я уже в третий раз повторял фразу: «А при чём тут моя зарплата?», передразнивая Ястреба, когда Витёк толкнул меня в бок и показал взглядом в другой конец коридора.

– Твои идут, – быстро шепнул он. – Лан, бро, держись. Я слиняю, а то мало ли. – Хлопнув меня по плечу, Витёк подскочил, сбежал по лестнице и скрылся за углом.

Я стянул с головы шлем, снял наколенники, повернулся к родителям и виновато развёл руками.

– Здрасти, – натянуто улыбаясь, поприветствовал я предков и поднялся с пола.

– Довыёживался? – спросил отец, но продолжать не стал. Мама забрала шлем и наколенники, убрала всё в сумку и молча метала молнии в мою сторону.

Антонина Петровна вышла из кабинета директора и пригласила нас войти.

Дальше, как вы понимаете, проходила форменная головомойка. Меня сделали чуть ли не главным зачинщиком всего, что связано со скейтами в школе. За мои попытки возразить мать меня одёргивала и повторяла только: «Замолчи!» Отец слушал завуча с директором, попутно качая головой. Скейт уже лежал на расстеленных на столе газетах. Директор, показывая пальцем то на него, то на Ястреба, рассказывал о моём полёте на заднем дворе. А завуч-то! А завуч! Стояла, как бедная жертва чуть ли не бандитского нападения! Всё обрисовали так, будто я свалился на неё на тракторе! Это ж надо так врать! Но высказать мою версию произошедшего мне не дали. Конечно, кто будет слушать какого-то там подростка? Они ведь взрослые, им якобы видней, что произошло. Родители меня разочаровали своим поведением. Разве можно так слепо верить всему, что говорят в школе? Ну и что, что директор и завуч? Что они, врать не могут? Но этого следовало ожидать. Взрослые всегда договорятся между собой. Есть и такие, спорить не буду, которые за своих деток горой. Причем дети их, как правило, те ещё придурки, достающие всех так, что житья от них нет. Но родители их защищают и они у них всегда невиноватые. Где, спрашивается, справедливость? Решительно непонятно!

Чем всё это тогда закончилось? Скейт родители конфисковали. Меня обрекли на домашний арест. Мне, в свою очередь, пришлось извиниться перед Ястребом. Она сделала вид, что прощает меня из величайшего чувства благородства.

– Пойми, Тимофей, – вкрадчиво заговорила она, – я ведь не за себя, я за тебя… Я за всех вас тут переживаю. Чтобы вы шеи себе не свернули.