Ни следователь, ни Стас никак не отреагировали на это ее предположение. Она замолчала, переводя испуганные голубые глаза с одного на другого, и поспешно подвинула пепельницу Стасу, заметив, что столбик пепла грозит сорваться на кружевную клеенку. Наконец опомнившись, Стас резко поднялся и произнес механическим голосом:

– Извините, мне пора домой. Если возникнут вопросы, у вас есть все мои телефоны, домашний, мобильный и служебный. Всего доброго. – Он направился в прихожую, на ходу заправляя мятую рубашку в брюки.

– Погодите, Станислав Владимирович, мы только начали разговор, – громко и удивленно произнес следователь, – пожалуйста, постарайтесь вспомнить, были какие-нибудь угрозы? Может, у вас произошел конфликт с кем-то? Поймите, это важно!

– Я плохо себя чувствую, – ответил Стас и, не оборачиваясь, поднял руки, как будто сдавался, – голова болит, понимаете ли, мне надо побыть одному.

– Инфекция! – воскликнула Галочка. – Надо температуру померить, у меня тоже все началось с головной боли, а потом уж горло… Стасик, миленький, подожди!

Но он уже сунул ноги в ботинки, руки в рукава кожаной куртки и через секунду несильно хлопнул входной дверью. Щелкнул английский замок. Следователь уткнулся в протокол и поспешно, нервно писал. В кухне минуты три стояла глубокая тишина, было слышно, как шлепаются капли в раковину. Галочка подошла и принялась закручивать кран, краснея от усилий. Но вода продолжала капать.

– Надо вызвать сантехника, иначе будет потоп рано или поздно. Сток забьется и будет потоп. – Она упала на табуретку напротив следователя, достала сигарету, и когда он, оторвавшись от протокола, щелкнул для нее зажигалкой, она поймала его взгляд и прошептала странно тихо: – Сделайте что-нибудь, приставьте к нему охрану, найдите заказчика. Если его убьют, я умру.

Будильник щебетал, словно живая птичка, которой прищемили хвост. Юлия Николаевна Тихорецкая, не открывая глаз, принялась шарить по тумбочке, чтобы заткнуть несчастного пискуна, и нечаянно сшибла его на пол. Он жалобно звякнул и затих.

Юлия Николаевна перевернулась на другой бок, укрылась с головой одеялом и решила, что можно еще минут десять просто поваляться в постели, не спать, а так, подремать с открытыми глазами, но провалилась в сон и вскочила только в восемь, когда во дворе под окнами загремел мусоровоз.

В соседней комнате спала ее четырнадцатилетняя дочь Шура. Юлия Николаевна кинулась ее будить, и обе заметались по квартире в дикой спешке, рявкая друг на друга. У Шуры первым уроком была алгебра, самый нелюбимый предмет, и отношения с учительницей математики по прозвищу Гюрза оставляли желать лучшего.

– Вот увидишь, она потащит меня к директору, если я опоздаю, – хныкала Шура, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.

– Ты не опоздаешь, – Юлия Николаевна помогла ей натянуть джинсы, – сейчас только десять минут девятого.

– А если мы застрянем в пробке? И вообще, мамочка, я не пожарник, мне надо спокойно позавтракать, причесаться, привести себя в порядок. Смотри, какая я страшная, отечная. Можно я сегодня прогуляю? У меня послезавтра контрошка по физике, я буду целый день сидеть, готовиться, ну пожалуйста, мамочка, я в кухонных шкафах наконец разберусь, приведу в порядок дом, а то мы с тобой грязью заросли.

Юлия Николаевна кинула Шуре в рюкзачок банан и яблоко, надела пальто и сняла с вешалки Шурину куртку.

– Все. Хватит ныть. Поехали.

– Мамочка, ну ты что? Гюрза меня обязательно вызовет, и будет пара. – Шура шмыгнула носом и заплакала так выразительно, что сердце Юлии Николаевны сжалось, однако она решительно потащила дочь за руку к машине, подвезла к школе за три минуты до звонка, зареванную, надутую, и даже не поцеловала на прощание, рванула по переулку на недозволенной скорости, поскольку спешила на работу.

Юлия Николаевна работала хирургом-косметологом в крупной частной клинике эстетической хирургии.

Езды до клиники оставалось минут семь, не больше, но по закону подлости на проспекте Мира она застряла в пробке, занервничала и тут же принялась пилить себя за то, что не разрешила Шуре остаться дома. После такого сумасшедшего утра, да еще на голодный желудок Шура не сумеет сосредоточиться на первом уроке, и если Гюрза ее вызовет к доске, то будет пара в журнале. Юлия Николаевна никогда в жизни не ругала своего ребенка за двойки, но Шура сама расстраивалась до слез.

Пробка рассосалась довольно скоро. Юлия Николаевна не опоздала, но пришлось расстаться с надеждой на чашку кофе, бутерброд и сигарету до начала приема.

«Конечно, Гюрза ее вызовет! – с раздражением думала Юлия Николаевна, паркуя свою вишневую «Шкоду» на стоянке перед клиникой. – Сегодня все будет происходить по закону подлости. После такого нервозного дурацкого утра ничего хорошего случиться не может. Вот, пожалуйста, уже началось!»

«Шкода» поцеловала бампер новенького белоснежного «Форда», который принадлежал главному врачу клиники Петру Аркадьевичу Мамонову. Юлия Николаевна вышла из машины, убедилась, что никто не пострадал, однако представила, сколько желчи выльется на нее вечером, когда Петр Аркадьевич увидит интимную близость двух бамперов. Но никакой другой дырки для парковки не было, да и времени совсем не осталось. Юлия Николаевна махнула рукой и побежала к подъезду.

На просторном крыльце перед стеклянными дверьми ей преградила дорогу высокая, прямая дама лет сорока в распахнутом бежевом пальто, с безупречной прической и макияжем.

– Простите, вы доктор Тихорецкая?

– Да, я вас слушаю.

– Здравствуйте, Юлия Николаевна, – лицо дамы расплылось в голливудской улыбке, – очень приятно познакомиться. Меня зовут Нина Федоровна. Это моя дочь, Светлана. Мы от Валерии Евгеньевны.

Дочке было не больше восемнадцати. Она сильно сутулилась и потому казалась ниже мамы на голову, хотя была одного с ней роста. Пепельные прямые волосы прядями свисали на лицо. Ветхие голубые джинсы мешком висели на ее худосочной фигуре, черная мужская куртка из плащовки, явно на пару размеров больше, болталась на ней.

– Простите. – Юля мягко отстранила даму, стеклянные двери разъехались. Кивнув охранникам, она побежала через фойе к лестнице, но бежевая дама вновь возникла у нее на пути.

– Валерия Евгеньевна удивительно точно вас описала. Она сказала, что вы высокая интересная шатенка с короткой стрижкой. Я узнала вас сразу, как только вы вышли из машины.

Юля могла поклясться, что не знает никакой Валерии Евгеньевны. Но бежевая дама, словно прочитав ее мысли, тут же сообщила:

– Валерия Евгеньевна год назад делала у вас подтяжку лица, получилось необыкновенно удачно. Я раньше не верила, что в нашей стране, при нашей отвратительной медицине, такое возможно, пока не убедилась собственными глазами. Валерия Евгеньевна помолодела лет на двадцать, и никаких рубцов, отеков, а главное, никаких отрицательных эмоций от самой операции.

– Я очень рада. – Юля прибавила скорость, понеслась по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Ей все-таки обязательно надо было перед началом приема глотнуть кофе и что-нибудь съесть, иначе через полчаса начнет урчать в животе так громко, что это будет слышно посетителям.

– Вы меня ради бога извините, Юлия Николаевна. – Дама обогнала ее и прошептала с легкой одышкой: – Не могли бы вы уделить нам несколько минут?

– Я бы с удовольствием, но у меня прием, я очень спешу. У вас что-то срочное?

– А мы как раз к вам на прием! – радостно сообщила дама.

– Ну тогда подождали бы в холле у кабинета. Там удобней, чем на улице.

– Видите ли, хотелось бы сначала поговорить с вами в неофициальной обстановке, у нас особый случай, Валерия Евгеньевна очень вас рекомендовала, она сказала, вы не только великолепный врач, но и тонкий, тактичный человек, что в наше время встречается редко.

Они успели подняться на третий этаж и добежать до кабинета.

– Подождите, пожалуйста, здесь. – Юля кивнула на ряд мягких кожаных кресел в холле. Там уже сидели четыре женщины разного возраста и полный молодой человек в черном костюме.