К несчастью, как раз в этот миг мимо катилась тачка, тяжело груженная обломками скалы. Её, как всегда, с натугой толкали двое заключенных. Неожиданно единственное колесо тачки наехало на камень, она вильнула в сторону и с грохотом опрокинулась, вывалив груз. Заключенный, который налегал на левую ручку тачки, покачнулся от неожиданного толчка и тоже упал, потеряв равновесие. Падая, он налетел на ноги одного из рыбаков, молодого парня, который вытаскивал конец сети. Растерявшись от неожиданности, рыбак тоже потерял равновесие и упал в воду головой вниз.

   Надзиратель заорал и начал размахивать палкой. Его фагор, который неотступно следовал за хозяином, рванулся вперед. Он схватил вынырнувшего заключенного, подняв его в воздух, словно крысу, и грубо вытащил на берег. Надзиратель между тем подскочил к другому упавшему, вскинув дубинку. Юли одобрительно кивнул. Если кто из участников этой сцены и был в чем-то виноват, то именно этот неловкий болван, не способный справиться с тачкой.

   Но тут на шум прибежал Дравог и ещё один надзиратель. Не разобравшись, в чем дело, они принялись избивать несчастного молодого рыбака, не давая ему даже подняться. Младший надзиратель работал своей палкой без энтузиазма, но разошедшийся Дравог рьяно размахивал дубинкой, каждый раз стараясь попасть парню по голове. Поняв, что дело пахнет убийством, подбежавший Юли схватил его за руку.

   -- Оставь его в покое, -- твердо сказал он. -- Я видел, как всё произошло. Виновата упавшая тачка -- она случайно столкнула его в воду и вышло недоразумение. Он не виноват.

   -- Заключенным запрещается входить в пруд без разрешения, -- злобно бросил Дравог, оттолкнул Юли и продолжил избиение.

   Юли пришлось грубо оттащить его за шиворот -- он оказался намного сильнее толстяка-капитана. Дравог в бешенстве повернулся к нему, но поднять руку на святого отца всё же не решился, лишь его налитые кровью глаза злобно буравили юношу. Юли не отвел взгляда.

   -- Этот заключенный уже настолько избит, что не сможет работать в этот день, -- твердо сказал он. -- Я требую, чтобы его отвели в камеру и дали отдохнуть. Ты знаешь, что у меня есть право давать отдых ослабшим заключенным. В противном случае, я пожалуюсь верховному инквизитору, отцу Мллю. И, если он решит, что ты не уважаешь святых отцов... -- Юли многозначительно оборвал фразу.

   На самом деле, он отнюдь не был уверен, что ему, одному из самых молодых священников, вообще дадут возможность подать жалобу столь важному лицу. Но Дравог перетрусил. Как и у всех жителей Панновала, страх перед обвинением в ереси сидел у него в крови.

   -- Я немного погорячился, только и всего, -- нехотя буркнул он, не глядя на Юли, и крикнул остальным: -- Эй, живо гоните эту падаль в её нору!

   Заключенный, всё тело которого было покрыто водой, смешанной с кровью из разбитой палкой лейтенанта головы, с трудом поднялся на ноги. Дравог вызвал надзирателя, заведовавшего камерами, и тот немедля примчался с шипящим на дожде факелом. За ним, поблескивая в темноте розоватыми глазами, бежал его фагор, завывая от радости в предчувствии очередного развлечения. Потом вся кампания погнала полумертвого от побоев заключенного в его камеру в соседней пещере, подгоняя его ударами тяжелых сапог. Юли с бессильной злобой следил за ними. Теперь он уже ничего не мог сделать -- ведь надзиратели лишь выполняли его собственный приказ. Наконец, когда избитый рыбак оказался в камере, тюремщики удовлетворенно разошлись по своим постам. Суматоха улеглась.

   -- А мне понравилось давать отдых заключенным, -- нагло заявил Дравог, уставившись в глаза Юли. -- Это и впрямь веселей, чем наказывать. Почаще пользуйся своим правом! -- и лейтенант глумливо усмехнулся в усы.

   Юли не ответил ему, сдержав охвативший его гнев. Опять он оказался так наивен!..

   Терзаемый чувством вины, он осторожно пробрался к камере избитого заключенного. В конце концов, он был всё же священник и должен был следить за ними. В этот момент из-за дверцы соседней камеры донесся шепот:

   -- Усилк, как ты себя чувствуешь?

   Усилк!.. Юли мгновенно вспомнил это имя и просьбу матери этого парня. Теперь у него был личный мотив поговорить с беднягой. Без дальнейших размышлений он пошел в контору Дравога и забрал ключи. Вернувшись в коридор тюрьмы, он отпер дверь в камеру, взял лампу из ниши в стене и вошел.

   Заключенный лежал, растянувшись на покрытом нечистотами полу в луже воды, стекавшей с его одежды. Его разбитая голова и лицо всё ещё кровоточили и вода в луже стала розовой от крови. Усилк с усилием приподнял голову, угрюмо, но без всякого выражения взглянул на вошедшего священника. После этого его голова бессильно опустилась на камень.

   Юли ощутил вдруг неожиданно острое сострадание к этому парню, его ровеснику, ни в чем, как он знал, не виновному. Присев на корточки рядом с ним, он осторожно поставил лампу на покрытый нечистотами пол. Эта камера давно не убиралась, хотя человеческий кал был ценным удобрением. Дравог явно имел особый зуб на её обитателя.

   Юли осмотрел разбитую голову Усилка, покрытую кровью. К счастью, на ней не было более серьёзных повреждений, чем обычные ссадины и синяки. Юли облегченно вздохнул.

   -- Пошел вон, монах, -- прохрипел юноша. -- Я не звал тебя.

   -- Я хочу помочь тебе, -- сказал Юли.

   -- Конечно, ты мне поможешь, -- зло прорычал парень. -- Если уберешься!

   -- Я помогу тебе, если смогу, -- повторил Юли.

   Ответа на сей раз не последовало. Какое-то время они оставались в том же положении, не двигаясь и не говоря ни слова. Кровь медленно капала в лужу с разбитой головы заключенного.

   -- Тебя зовут Усилк, не так ли? -- наконец нарушил молчание Юли.

   Ответа не было. Исхудавшее, изможденное лицо было по-прежнему обращено к полу.

   -- Твоего отца зовут Киале, -- продолжил Юли. -- Он живет в Вакке.

   -- Оставь моих родителей в покое! -- прорычал Усилк.

   -- Я хорошо его знал. И твою мать тоже. Она присматривала за мной. Они помогли мне в трудную минуту.