Но не возвращаться же. Даже если он, как обычно, сменит облик, это будет выглядеть слишком подозрительно. Снова два трупа – слишком на виду. Нет, в своем гнезде он точно гадить не будет. Это вам не Средние века… Насколько проще тогда было! Человеческая жизнь не стоила ровным счетом ничего. А сейчас руки его тряслись, как у наркомана в ломке, челюсти сводило. Он не помнил, когда чувствовал себя столь паршиво.

Белла.

Зачем она явилась? Что ей от него надо? Она никогда не являлась просто так. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой, и он вновь уставился на свои дрожащие руки.

Как и полагается рукам аристократа, они были ухожены и изящны – длинные сильные пальцы, овальные аккуратные ногти, благодаря уходу лучших маникюрных салонов. Но почему-то сегодня очень вздулись вены. Словно сизые черви. Как у старика. Бизанкура передернуло.

Нет, пить он не станет, это удел быдла – надираться, блевать, а наутро маяться похмельем. Его и так уже тошнило сегодня, хватит. И эта дурацкая попытка развеяться с помощью музыканта и проститутки. Бред. Нет, он утешится совсем по-другому…

Он вытащил из внутреннего нагрудного кармана тоненький айфон, набрал все еще пляшущими пальцами короткий номер, тихо шепнул несколько слов, нажал отбой и стал ждать. Через пять минут бесшумно подкатил темный «рэнджровер» с неприметным водителем. На заднем сиденье примостилась детская фигурка с наброшенным на голову черным шелковым мешком. Они безмолвно тронулись в путь. Ребенок, одурманенный наркотиками, слабо постанывал. Скоро он придет в себя.

Машина, выехав из города, припарковалась у заброшенного сарая. Это была одна из многочисленных точек, которая снаружи выглядела вовсе не так, как внутри. Один только взгляд на внутреннее убранство помещения изобличил бы в нем изощренную камеру пыток, оснащенную по последнему слову техники. Многие устройства были изобретены самим Бизанкуром – интерес к разного вида технике был не чужд ему с детства, и умение это ему пригодилось, когда он выдумывал новые штучки для развлечения. Не стоит их даже и описывать, чтобы уважаемый читатель мог спокойно спать по ночам…

Никто не хватится этого ребенка, не будет искать. Бизанкур давно уже позаботился о налаженной сети подобных точек – и там, где можно было достать, в зависимости от пристрастий, такого ребенка, девушку, женщину, мужчину, старика или инвалида любого пола и возраста, и там, куда можно было их отвезти для особенных развлечений. Эти точки были созданы им во многих и многих областях мира, на протяжении многих и многих лет. Веков…

– Часа через два приберешь здесь все, – негромко распорядился Жан-Жак.

Водитель безмолвно кивнул, а Бизанкур покинул машину, неся на плече почти невесомую, все громче стонущую фигурку. Внутри, на глубине нескольких этажей, куда доставил их лифт, была надежная звукоизоляция…

Через час с небольшим он вышел из неказистого здания один, снова набрал номер. Подкатил темно-серый, неразличимый в темноте, «бентли», и Бизанкур, погрузившись в него, продремал до самого дома – лучшей в Гамбурге гостиницы, «Четыре времени года». Он был удовлетворен и расслаблен. Правый обшлаг его рубашки был слегка выпачкан кровью. Впрочем, ерунда. Бизанкур, перед тем как высадиться, переоделся прямо в машине. Никто и никогда больше не увидит эту рубашку. Как и маленькое худенькое тельце…

На улицах города трех «М» в этот вечер было дождливо и немноголюдно. Жан-Жак-Альбин с утра не выходил из своего роскошного пентхауса в отеле «Four Seasons» и расхаживал там абсолютно нагим с пультом в руках, краем глаза посматривая на огромные плоские мониторы на стенах, где отряд красоток занимался показательным фитнесом на камеру. Потом он включил музыку и подошел к большому зеркалу. Увиденное его насторожило и удивило.

– Эт-то что еще?.. – нахмурился он, приблизившись к зеркалу практически вплотную. – Вчера вечером этого не было…

В отражении показались довольно заметные мешки под глазами и темные круги. Но и это не все – за одну ночь «расцвела» паутиной целая сеть морщин, которая заметно безобразила внешность. Еще вчера вечером он обратил внимание, как старчески вздулись вены на его руках. Отвратительно. Старость, увы, всегда безобразна, хоть некоторые и называют отдельные виды старения «благородными». Как бы «благородно» ты ни покрывался ее признаками, означают они только одно – скоро ты умрешь.

Жан-Жак-Альбин никогда не был беспечным, ну разве что по молодости. Конечно, он помнил, сколько лет ему полагалось по договору – шестьсот шестьдесят шесть, но он также знал, что и эта цифра конечна, и порой в тревоге задумывался о том, что же будет с ним потом. Сколько бы лет человеку ни было, умирать не хочется никому и никогда. Человеческая природа такова, что пока он живет, то не думает постоянно о своей конечной точке. Думать о ней ежедневно значит сойти с ума, а кому же хочется сойти с ума.

Благо Бизанкуру это не грозило, но он все же изначально имел человеческую природу. А любое человеческое существо, как это ни прискорбно, имеет свое начало и свой финал.

– И что теперь? – спросил он у собственного отражения.

– А все, – рассмеялась Белла, соткавшись, как всегда, из воздуха.

Белла. Адская тварь.

Нет, не Белла. Демон лени и праздности, Бельфегор, от начала времен умеющий принимать образ соблазнительной красотки. Сейчас она сидела на его постели и подпиливала ноготки.

– Часики твои дотикали, малыш. – Дива оторвалась от своего увлекательного занятия и подняла на него невинный взгляд. – Ведь ты же понимал, что когда-нибудь это случится. – Понимал, но…

– Шестьсот шестьдесят шесть лет – число, безусловно, внушительное, – перебила она, беззаботно посматривая на то, что у нее получалось. – Но и оно конечно. Как раз сегодня утром начался твой последний год. И за этот год ты пройдешь все фазы увядания, на которые обычному человеку отводится лет пятьдесят, ну или сколько там у вас, людей, это обычно занимает. Представляешь, какие мы молодцы, что не стали растягивать этот процесс?

– Молодцы?! – в гневе рванулся к демону Бизанкур.

– Но-но! – моментально отреагировала красотка.

Не вставая с постели, она вытянула руку, и та удлинилась ровно до того места, где стоял Жан-Жак. Ладонь Бельфегора охватила его горло, а безукоризненно подпиленные ноготочки впились в кожу. Коготки оказались металлическими и донельзя острыми, и он в ужасе почувствовал, как по спине стекает что-то теплое. Повернувшись – он по-прежнему стоял возле зеркала, – Бизанкур увидел, что спина его украшена красными ручейками. Это была его собственная кровь. – Хочешь, мы сократим процесс старения до нескольких минут, а? – сладко улыбнувшись, предложила Белла. – Зачем тебе мучиться целый год, правда?

Он знал, что демон шутить не будет. Жан-Жак никогда не был особо умным, но и дураком он не был тоже. Ручейки крови смешались с ручейками пота. Разумеется, он испугался. И мозг его лихорадочно искал решение.

– Я прошу прощения… – прохрипел Бизанкур. – Я был очень напуган! И я прошу… прошу…

– Извинения принимаются, – усмехнулась Белла, разжимая руку, и Жан-Жак рухнул на ковер. – Так чего еще ты просишь у меня, смертный?

– Продлить договор! – горячо заговорил Жан-Жак, потирая горло. – Я могу стать и политиком, и…

Демон расхохотался так, что затряслись стены.

– Продлить договор? Политиком?! Наивный глупец! Да люди без всяких ухищрений и антуража, вроде вызова дьявола на дом и продажи души с кровавой подписью, вершат на земле такое зло, что в аду только облизываются! Особенно нынешние политики. Настоящие, заметь. Они работают на нашей стороне совершенно бесплатно и с удовольствием. Зачем мне теперь договор с тобой? Сейчас уже не Средние века. Уж больно много развелось таких, как ты.

Голос Беллы был холоден, и Жан-Жак с внезапной беспощадностью осознал: все. Он проиграл.

Когда мы покупаем новый нож, мы чистим его, точим, стараемся оградить от влаги просто потому, что он нужен нам для определенных целей, – и только-то. Это удобный и полезный для нас инструмент. Таким инструментом и был Жан-Жак. Раньше он об этом не задумывался. А думал только об одном: сколь милостивы к нему его покровители, как балуют его, как потакают любым его прихотям и защищают от всех напастей. Мысль о том, что его, как инструмент, могут просто выбросить, если он сломается или заржавеет, просто не приходила ему в голову.