На следующем листе были три слова, причем у каждого свои. Мне достались: ожидание, выбор и мечта. Эти слова полагалось изобразить на оставшихся трех листах. Смысл был в том, чтобы нарисовать эти понятия.

Это видимо, был психологический или ассоциативный тест. Но не успела я начать рисовать, как дверь открылась, и позвали меня. Свои рисунки я забрала с собой.

Миссис Вацентем сидела в просторном кабинете за обычным письменным столом, на обычном стуле. Мне же было предложено занять место в кресле напротив. Как и говорил Дорджест, ничего особенного она не спрашивала, хотя постоянно что-то записывала. Перед ней лежала моя анкета. Она попросила мои задания, но я передала лишь рисунок.

– У тебя талант. Что ж тебя раньше не привели? Учитывая, что ты никогда не занималась рисованием, это хорошо, даже отлично. Глаза мужчины получились как живые, несмотря даже на то, что рисунок выполнен обычным карандашом.

Ее оценка моего рисунка мне понравилась. Видимо, предстоит мне пойти в художественный кружок. Но никаких результатов, она не сказала. Велела лишь закончить задания. В течение всего разговора в кабинете играла тихая музыка. Она была ненавязчивой, но слышимой. А перед тем как мне выйти миссис Вацентем попросила отбить ритм этой мелодии.

– Не стесняйся, можешь отбить его прямо по столу, – и она слегка стукнула пальцами по крышке стола. Я все сделала. Она кивнула головой и попросила позвать последнего.

К тому времени, как Лоренцо вышел, я уже выполнила все задания и просто ждала. Дорджест тоже закончил свои дела и вернулся к нам, бесцеремонно оставив нас здесь в начале.

Миссис Вацентем вышла через пять минут после Лоренцо для объявления результатов.

– Позже я сделаю письменное заключение и передам его директору, – эти слова она обратила к Дорджесту, – И хотя оно имеет лишь рекомендательный характер, я бы настоятельно рекомендовала прислушаться, – она сделала глубокий вздох и продолжила.

– И так, мисс Минджезо очень талантливая девушка и мне искренне жаль, что она не попала к нам ранее. Но и сейчас она многому сможет научиться в художественной школе и достичь не малых успехов. Но при этом у нее очень интересное мышление в комплекте с прекрасным чувством ритма. Я не могу утверждать, какой именно инструмент ей подойдет и понравиться, но танцы вполне будут иметь успех.

Про ребят она сказала, что несомненное чувство ритма у них присутствует, но горячий характер стоит направить на энергичные, лучше эстрадные танцы. А в идеале им следовало бы заняться какими-нибудь спортивными дисциплинами. Лоренцо не достигнет моих вершин, зато любое искусство копирования или подражания ему подойдет прекрасно. И чтобы надолго не откладывать наш выбор она назвала каждому из нас наилучшие кружки.

Я выбрала именно то, что хотела: индийские танцы и рисование. При этом театральную студию никто не отменял. Дорджест верил в то, что я все успею. Но получалось, что из четырех возможных дней в два из них у меня будет по два кружка. Но меня это устраивало. И довольная своим выбором я возвращалась домой.

В следующие дни была одна радость, отъезд Грегора в колледж. Теперь до самых рождественских каникул его дома не будет. Одним занудой меньше, и уже жить можно.

Через две недели начались занятия, как в обычной школе, так и в школе искусств.

Первые занятия, конечно же, были ознакомительными. Преподаватели знакомились с нами, мы с ними и между собой.

Так уж получилось, что лишь в одном театральном кружке я оказалась вместе с ребятами. На рисование я ходила как раз во время, когда у ребят проходили занятия по эстрадным танцам, а на восточные танцы я ходила параллельно с резьбой по дереву у Лоренцо.

Только вот все занятия проходили в разных корпусах и поэтому мы с ними виделись только по дороге в город. Да и общаться нам много не получалось. Парни!

Все полноценные оборотни ездили в город на занятия в школе искусств, поэтому из деревни в город ежедневно ходил автобус, в котором естественно водителем был оборотень, а точнее Дорджест.

Кстати, он не является нам родственником, но достаточно близкий друг семьи. Даже не смотря на то, что отношения с Грегором у него с детства не сложились, Дорджест всегда старался находить общий язык. Иногда мне кажется, что Фросту он заменил отца, поскольку наш настоящий отец даже не смотрит на него, будто его и нет. У меня с Дорджестом сложились тоже достаточно доверительные отношения. Жаль только, что своих детей у него не было.

Первым моим занятием оказалось не актерство, а рисование. Мистер Растен был тихим и неразговорчивым мужчиной лет сорока пяти. Его маленькие серые глаза не гармонировали с высоким и открытым лбом. И смотрел он на меня как-то странно. Может быть, он всегда так смотрит на новеньких?

Конечно, меня представили перед классом, хотя эта была скорее именно студия. Я такие видела в книгах. Помещение было не круглым, как мне это представлялось, а квадратным, но углы были сглажены и незаметно. В центре был небольшой помост, на который ставили предмет изображения. Вокруг него естественно были установлены мольберты и стулья. Но большинство ребят стульями пренебрегали.

– Сегодня мы вспомним технику рисования натюрмортов, – проговорил мистер Растен, – перед вами я выложил шесть фруктов. Ваша задача самостоятельно составить из них картину.

А через пару минут, обведя предварительно каждого студента взглядом, он подошел ко мне.

– А вам я разрешаю нарисовать то, что есть и как можете. Для начала этого хватит. Я хоть буду знать, от чего отталкиваться. Рисунок, кстати, должен быть выполнен гуашью. Вы знаете с чего начинать?

– С контура я полагаю, – спокойно ответила я. И все-таки что-то в его взгляде мне было катастрофически неприятно.

– Верно. А чем вы собираетесь его наносить?

– Карандашом, – вновь ответила я.

Его толстая и короткая бровь немного приподнялась, он кивнул и пошел прочь от меня. У меня возникло огромное желание воспротивиться ему и нарисовать все точно также как и остальные ребята. Но немного подумав, передумала. Для чего мне с первого же занятия портить отношения с преподавателем, хоть он мне и не нравиться? Это не разумно.

Все занятие я немного подглядывала к другим ребятам. Я все-таки никогда не пользовалась гуашью и настолько длинно заточенными карандашами.

– Я Моник, – шепотом представилась девушка, стоявшая рядом со мной. Она была высокой девушкой с неплохой фигурой и каштановыми волосами, окрашенными в черный. Ей было не больше меня, но она орудовала карандашами и красками как настоящий профессионал.

– Я Ламия, – тоже шепотом назвалась я, хотя преподаватель демонстративно сделал это пять минут назад перед всем классом. Но так полагал этикет.

В карих глазах девушки появилось любопытство. Пахла она нормально, никаких ноток агрессии или жестокости. Вот от моего отца частенько веет жестокостью, а если сказать что-то поперек его слова, появляются нотки агрессии. Я не знаю, как описать их, но различать научилась еще до первого превращения.

– Не бойся. Он всегда настороженно относится к новеньким. Многие не оправдывают его надежд и остаются только самые стойкие, – говорила Моник.

– Спасибо, а то я уж подумала, что не нравлюсь ему!

– Ему никто не нравиться. Его уважение надо заслужить. У меня этого пока не вышло, может быть, тебе удастся.

– Ух ты! Спасибо за надежды, но я никогда раньше не училась рисовать, поэтому очень сомневаюсь, – проговорила я, пожимая плечами. Я только успела взять в руки карандаш и поднести к холсту.

– Ты не правильно его держишь, – снова сказала Моник, поднимая в руке карандаш. И правда, я его держала совершенно не так, – легкими движениями води по холсту, чтобы нанести контур и светотени. Чуть сильнее надавишь, и он сломается, оставив яркий след на рисунке. Были случаи, когда и вовсе проделывали дырки, – посмеивалась она.

– Мисс Флоренц, вы уже закончили свой рисунок, что посчитали возможным разговаривать? – через весь класс громко спросил мистер Растен.