Я осталась наедине с Шаманом. Он ничего не делал, лишь вглядывался в мои глаза, будто бы все еще пытаясь понять, что скрывается за милых личиком ребенка.

– Почему ты такая сматт, Майя? – вдруг спросил он.

– Что такое сматт? – тяжело дыша, спросила. Он в ответ указал двумя пальцами себе на лоб, а затем мне. – А-а, умная! Я умная, да!

– Но как? Такие маленькие дети только учатся ползать, а ты… Ты ведь не просто повторяешь слова, да?

– Майя понимает и учится. Мне нравятся слова и хлеб с рыбой.

Шаман улыбнулся, глядя на меня, а затем залился басовитым смехом. Как раз в этот момент в дом ворвалась мама, расплескивая колодезную воду во все стороны, и подбежала к нам.

– Вот. – поставила бадью с тряпицей на боку.

Шаман грубыми, сильными руками вымочил и отжал ткань. Холодная, нет, ледяная ткань прикоснулась к моему лбу. Возмущенно зашипела, зажмурившись:

– Ай!

– Тише, все хорошо, Майя. Посмотрим…

Он отошел от кроватки, оставив холодную тряпку на лбу. Подойдя к столу, он поставил наплечную сумку из плотного светлого материала и принялся рыться в ней. Вскоре достал связку каких-то трав и на тоненькой веревочке подвесил к потолку.

– Огонь, огонь… – повторял про себя, подходя к печке.

Короткой палочкой с пояса поковырялся в тлеющих углях. Она тускло загорелась. Шаман поднес ее к связке трав под потолком, зажигая их, и тут же потушил, задув. Теперь они просто тлели, выделяя едкий дым, запах которого ударил мне в нос смесью полыни, цветов и чего-то еще.

– Это поможет. Но еще… – он снова стал рыться в своей сумке. – Только для Майи, другим бы не дал.

Протянул маме маленький мешочек.

– Это чай. Пусть пьет горячим два раза в день. Начните сейчас.

– Спасибо вам, Хьялдур, спасибо… – со слезами на глазах, мама крепко обняла Шамана. – Спасибо!

В ответ он лишь засмеялся и похлопал женщину по спине могучей ладонью.

– Блё фрисса снарт, Майя! – сказал на прощание, выходя из дома.

Ярко горел в очаге огонь. Не перестаю удивляться тому, как ловко устроена вся система. По сути, это костер прямо дома. Он обложен камнями, а над ним находится самая настоящая вытяжка с трубой! Очень умно для людей, которые пользуются каменными орудиями.

Над пламенем висит почерневший от копоти котелок. Он явно достался нам не от местных – еще ни разу не видела, чтобы хоть кто-нибудь в деревне обрабатывал металл. Слышу, как в нем закипает вода, пар поднимается вверх, и его затягивает в вытяжку. Травы под потолком почти полностью истлели, но дым от них заполнил комнату и никуда не денется добрую неделю.

Мать посадила меня и поднесла к губам глиняный стакан. Было видно, что ей горячо держать посуду, но она не обращала никакого внимания на боль, отчаянно желая помочь своему ребенку.

Запах, кстати, у чая был отвратительным.

– Бе! – высунула язык.

– Майя, пожалуйста, попей… – взмолилась мама и стала дуть на горячую жидкость, остужая ее. – Ну же, тебе станет лучше.

Тяжело вздохнула и подняла взгляд на потолок, но послушно стала пить эту гадость. Вкус был ничем не лучше запаха. Дико хотелось отрыгнуть все выпитое, но в глубине души понимала, что это – единственное доступное лекарство, и от него зависит моя жизнь.

Всю ночь меня лихорадило. Мать не отходила от кроватки и все время вытирала лоб холодной мокрой тряпкой, а потом стала обтирать меня всю.

Второй раз пить эту бурду не пришлось. Проснулась в отличном самочувствии и смогла, наконец, дышать обеими ноздрями, не чувствуя литров соплей в носу. Мама спала прямо на полу, положив голову на кроватку. Было видно, что она сильно устала за эту ночь.

Поднявшись со спины, подползла к ней, обняла за тонкую шею и поцеловала в щеку. Мать медленно разлепила глаза, просыпаясь, и улыбнулась.

– Спасибо, мама, – прошептала ей на ухо, и она обняла меня в ответ.

Прошел еще месяц, и мои опасения в какой-то мере подтвердились.

У нашей деревни была еда. Но в один из дней мать с головой укрыла меня шкурой, когда я проснулась от громкого и настойчивого стука в дверь. Стараясь оставаться незамеченной, слегка приподняла шкуру и смогла выглянуть наружу. Оттолкнув мать, в дом нагло завалились трое людей в клепаных кожаных доспехах и с тяжелыми деревянными палицами. Мысленно уже готовилась к худшему, но, судя по тому, что я услышала, все было не так плохо, как могло бы быть.

– По приказу ярла вы обязаны отдать три кунн’мол. Где кладовая, женщина?

– Нет, пожалуйста! Вы не… вы не понимаете! – взмолилась мать. Воины уже переворачивали все в доме с ног на голову в поисках, видимо, зерна.

Один из них подошел к кроватке и сорвал шкуру.

– Смотрите! – сказал он и грубо поднял меня за подмышки, отчего я невольно начала брыкаться.

– Нет, пожалуйста! Это всего лишь ребенок! – мама бросилась в ноги к одному из солдат.

– Никто ее и не… – начал говорить воин, что держал меня в воздухе. Прежде, чем он успел договорить, я уже привычным движением горла вызвала рвоту и заблевала ему руки. – Твою ж… мать!

Пусть я и всего лишь ребенок, но хоть что-то сделать могу. Когда мужик посадил меня обратно в кроватку, я весело засмеялась и стала показывать ему язык.

– Прибью крысу! – закричал он и схватился за палицу.

Сразу же ему на плечо руку положил другой воин, качая головой.

– Это дитя. Оставь, пустое.

– Крысеныш меня заблевал!

– А ты хотел забрать у нее и ее матери еду. Хватит. А вы, – он повернул голову к матери, рыдающей на холодном полу. – Одну кунн’мол. Ярл освобождает вас от налога на поход.

Женщина тут же утерла слезы грязным рукавом платья и бросилась в ноги к этому воину, унижаясь перед грабителем и искренне благодаря его за доброту и щедрость. Я же не могла ему даже улыбнуться и лишь морщилась, скрестив руки на груди, пока мама доставала из погреба огромный мешок зерна.

– Идем. – махнул рукой один из захватчиков. Они вышли из дома, оставив нас наедине с перевернутой мебелью и парой новых седых волос у висков мамы.

И так собирали “налог” со всей деревни. Когда они ушли, слышала крики и мольбы, доносившиеся откуда-то с улицы, и громкое, тяжелое пыхтение каких-то животных, которых привели с собой эти воины. Не знаю, насколько законными были их действия, но большинство мужчин из нашей деревни ушло еще несколько месяцев назад, поэтому мы были в проигрышном положении. Думаю, что повезло хотя бы в том, что у нас забрали не все зерно, а только один мешок. Учитывая, как благодарна была за это моя мама.

На этом, правда, проблемы не кончились.

Воины уехали в тот же день, оставив деревню переживать зиму почти что на подножном корму. Весь день с улицы доносился женский плач, а иногда к ним присоединялись и детские голоса. Мать тоже плакала, но тихо, скрывая слезы. Сразу было видно, что ее приучили быть сильной, хоть она и была ничем не лучше остальных девушек деревни.

– Мама, все хорошо, – тихо сказала ей, сидящей у очага. – Все хорошо, Майя тоже хорошо.

Женщина оглянулась в мою сторону и мягко улыбнулась. Видимо, мои слова и вправду придали ей сил, потому что после них она утерла слезы рукавом и взяла меня на руки, укачивая ко сну. Ни разу еще не получилось сопротивляться этому. Как же легко усыпить младенца…

Так я проспала до следующего утра.

Проблемы, которые я предчувствовала, начались спустя еще месяц.

У меня начали прорезаться зубы. Все. Разом. И это чертовски неприятно, потому что десна чешется, не переставая.

Один раз снова поднялась температура, теперь уже из-за зубов. Шаман сказал, что тут не о чем беспокоиться, и это нормально. Уходя, оставил небольшой подарок – фигурку зайца из мягкого дерева.

Игрушки не были мне особо интересны, но фигурке быстро нашла применение. Начинаю понимать, почему дети тащат в рот все подряд – не только из интереса перед чем-то незнакомым, но еще и из-за этих сраных зубов! Теперь мне уже не хотелось болтать с окружающими, а только грызть несчастного зайца круглыми сутками напролет.