-Ты куда? А раздеваться? И ботинки не сняла! Сашка, ты в своем уме?

   -Баб, извини, но...Откуда Тамара Гольдман знает Валер Валерьича?

   Бабушка на минуту отвлеклась от бурлящего в кастрюле борща.

   -А как ты узнала о Тамаре Гольдман?

   -Это неважно.

   -Так вот там, где ты узнала о ней, и спрашивай об ее отношениях с твоим дедом. Двоюродным. - уточнила баб Люся.

   -Баб, послушай...мне кажется, это важно...

   -Саша! Я не буду обсуждать с тобой эту тему - это раз. Иди разденься и разуйся - это два. Сейчас будешь обедать - это три.

   - Я не сдвинусь с места, пока ты мне не расскажешь о Тамаре Гольдман.

   Саша стояла в дверях кухни, опершись плечом о косяк.

   - Чертов характер! Вся в покойного Вовку! - в сердцах воскликнула баб Люся. - И еще стала так, как он тогда... Сядь! - бабушка выдвинула из-под стола табуретку.

   Саша села:

   -Кто - он?

   -Дед твой, Володька мой бестолковый. Муж. Когда болел он уже, язвой этой проклятой, ему многого есть нельзя было: жареного, соленого, острого. Как-то стою я вот так у плиты, вожусь с какими-то парными котлетками, ругаю его на чем свет стоит. Сердилась я, знамо дело, он же как эту язву заработал: пьянством своим. Хоть бы одну пятницу после работы домой пришел вовремя! Нет! Всегда за полночь являлся, да не сам, а дружки под белы рученьки приводили...Сами-то до сих пор живы, ироды, а он, бедолага, самый слабый оказался. Так вот, я тогда стою над плитой и бурчу: "Носило его, идиота по кабаком да по блядям, а я теперь мучайся!.. " И тут он в дверях появляется, ему тогда плохо было совсем, измученный такой, прислоняется так к косяку, как ты только что, и говорит мне: "А вот на счет блядей, Люсенька, ты не права... Я не Валера". - баб Люся вздохнула. - Ты уже достаточно большая, чтобы понять, причем тут Тамара Гольдман.

   Саша сидела понурившись.

   -Валер Валерьич...изменял теть Еве? С Тамарой Гольдман?

   -Оставь свои догадки при себе. Попробуй поговорить с тем, кто в этой истории был замешан - рассказывать подробности я не имею права.

   -Теть Еве не захочется посвящать кого-либо в свои семейные тайны... Неудобно ее расспрашивать...

   - Саша, окна кухни выходят во двор. И я не раз видела, как одна девушка садится в машину к одному мужчине. И этой девушке нужно подумать о том, что она делает. Поговори с Евой, она послезавтра возвращается...

   Возвращается... Значит, встречаться в ее квартире они больше не смогут.

   Возвращается... Значит, надо сделать так, чтобы исчезли не только материальные свидетельства всего происходившего там, но и сама аура их любви, витавшая в воздухе вместе с пухом из сбитых ими подушек...

   Возвращается... выходит из поезда... Саша бросается ей на шею...выхватывает из рук чемодан... они ловят такси...едут домой...входят в подъезд...поднимаются по лестнице...Саша отдает ей ключи...дверь квартиры открывается...

   -Здравствуй, мой дом! - теть Ева улыбается. Она не догадывается. Она не в силах даже представить.

   -Теть Евочка, миленькая! - Саша стаскивает с нее пальто. - Нам о стольком надо поговорить!

   - Пойдем на кухню, Сашенька, чаю поставим...Я так рада, что вернулась! Алик не хотел отпускать. А меня домой тянет, не могу...

   -И к нему тоже тянет? К этому? - Саша кивнула на рояль.

   -И к нему, Сашенька... К нему, наверное, в первую очередь...

   - Но...он же тебя предал! Он же...

   Улыбка тети в одно мгновенье увяла, а глаза блеснули испугом:

   -Откуда?.. Кто?..

   -Не важно. - Саше было стыдно. Она бросалась с места в карьер, отравляла теть Еве праздник возвращения домой, но ей нужно было узнать до конца эту историю. Нужно.

   -И про улицу Клары Цеткин?

   -Нет. Про это я хочу услышать от тебя, теть. Я пойду, чайник поставлю, а ты пока переоденься...

   - Ты жестокая Саша. Очень жестокая. Не нужно никакого чайника. Ничего не нужно. Валера умер от кровоизлияния в мозг, находясь в квартире...находясь в постели...этой...она писала стихи...улица Клары Цеткин, девять...Она мне позвонила...Когда я пришла, она еще была в комбинации...или ночной сорочке? Белой с кружевами...А он остыл уже. Умер мой Валерочка, - голос теть Евы звонко-истерически надломился. Она помолчала секунду и продолжила более спокойным, задумчивым тоном. - Мы неважно жили, ругались постоянно, я его по началу к музыке ревновала - дура! Не догадывалась об этой... Он уйти хотел, развестись... Творчеством мотивируя - дескать, он весь посвящен искусству, семья для него обуза... Почти ушел...Нет, не ушел... - она решительно подошла к роялю и опустила ладонь на его крышку. - Стоит. Не играет, но стоит. Навсегда. Ты, когда была маленькая, постоянно спрашивала, как его внесли. Не знаю и знать не хочу: заплатила и всё. Я другое знаю: его отсюда не вынесут. При моей жизни, по крайней мере. Алик знаешь что сказал, после того, как какая-то услужливая сволочь ему сообщила, как папа на тот свет ушел? Он сказал: "Так ему и надо, проститутке!" - это прозвучало холодно и зло, хотя в глазах теть Евы стояли слезы.

   "Ночная бабочка..." пролетела перед мысленным взором Саши и растаяла среди прочих мыслей.

   Горьким теплом сострадания затомилась душа.

   - Не плачь...я не хотела...но я не могла иначе...теть Евочка...пожалуйста...