<p>
Если ты ангел, то почему у тебя такие крылья - перепончатые?</p>
<p>
Сомнения новообращенного</p>
<p>
Оказалось, так просто забыть о тебе, мой герой:</p>
<p>
Пропустить пару кружек воды из источника мая,</p>
<p>
Пересечь Патриаршие вкось на учебном трамвае,</p>
<p>
Закурить "Беломор" и забыть о тебе, мой герой.</p>
<p>
Зоя Ященко</p>
<p>
Рояль в кустах</p>
В самом начале сентября тёть Ева уехала погостить к Алику в Жодино. Ключи от квартиры Саше оставила. Чтоб та фиалки поливать приходила. И она приходила...
Вообще тёть Ева не была Саше тетей, правильнее было бы назвать ее бабушкой, а точнее - двоюродной бабушкой, но как-то не сложилось. В Сашином понимании бабушка - настоящая бабушка - это круглое, доброе, пахнущее домашними пирогами, как ее родная баб Люся, а отнюдь не отстраненно-строгое, величественное, как Ева Теодоровна. Тёть Ева - сводная сестра Сашиной бабушки, их родители - тёть Евина мама Гелена Стефановна и отец баб Люси Степан Иванович - познакомились в Польше во время войны. К тому моменту Степан Иванович уже знал, что жена его умерла от воспаления легких и десятилетняя Люсенька живет у сердобольных соседей, письмо которых и отыскало его на фронте. Муж Гелены Стефановны был убит еще в 1939 году, оставив молодую жену с малюткой Евочкой на руках.
Прабабушка, которая пережила прадеда на целых 20 лет, уже после его смерти говорила (Саше запомнилась эта странная польско-белорусская фраза, звучавшая для ребенка как заклинание.): "Чарно жыцье было, чловеки злы, а ён слом'яны, от и покохала" (Черная жизнь была, люди злые, а он соломенный ( т.е. светлый), вот и полюбила).
Саша прабабушку любила - она была очень высокая, немного сутулая (Саша слышала, как соседки между собой называли ее "горбатой бабой"), всегда в темной одежде - траур по мужу - трудолюбивая, аккуратная (шутка ли: прожила в деревне до 89 лет, при этом поддерживая хозяйство и дом в полнейшем порядке, из живности, правда, последние лет десять держала только нескольких кур, петуха и вороватого вида рыжего котяру), строгая и...добрая-добрая (детскую интуицию не проведешь!). Маленькая Саша обожала прабабушкин дом: она чувствовала, насколько он стар (прадед построил его сразу после войны, когда приехал с молодой женой в родные Борки) - это просто витало в воздухе - и в то же время все в нем было так правильно, так строго, так чисто, что сердце замирало от ощущения легкой святости. Какие салфетки вязала прабабушка! До чего замысловатые узоры! Теперь, повзрослев уже, каждый год, прогуливаясь по городу во время Новогодних праздников, Саша смотрит на приклеенные к оконным стеклам снежинки и думает всякий раз одно и то же: "Ну, прабабка, ну "горбатая баба", как ты своими корявыми пальцами с крючком управлялась? А мы, неумехи, руки с маникюром, а растут из задницы, ножницы держать не умеем!". А еще прабабушка была ревностной католичкой, каким-то невероятным образом сохранившей свою веру во время всеобщего атеизма, но так и не сумевшей передать ее дочерям - ни родной Еве, ни приемной Люсе. Именно она настояла на Сашином крещении, мало того, отыскала (а это было почти нереально: найти в Гомельской области в 1987 году католического священника!) ксендза, который и окрестил Сашу. Девочке было четыре года, прабабушке - семьдесят шесть. Сейчас Саша ничего, ну просто ничегошеньки не помнит об этом событии, и это ее огорчает: кажется, что забыто что-то невероятно интересное, удивительное, увлекательное, забыто первое приключение ее детства, которое просто обязано было намертво отпечататься в памяти...
Самым раннее воспоминание: в зеленой-зеленой траве кое-где виднеются желтые одуванчики, но она знает, что никакие это не одуванчики, потому что они...ходят, чего настоящие цветы делать никак не могут, это - маленькие желтые цыпы, которых она, Саша, сторожит от посягательств вон той хитрой рыжей морды, которая, выглядывая из приоткрытой двери дома, так внимательно следит за блуждающими в траве желтыми комочками... Почему, ну почему ей запомнились эти цыплята, этот кот - такая обыденность - а собственное крещение - происшествие из ряда вон - прошло незамеченным памятью?! Она знала только, что прабабушка велела крестить ее не Александрой, как назвали ее родители, а чудным польским именем Ангелика, потому что именно это имя было написано в старинном прабабушкином календаре напротив даты рождения девочки - 4 января.
А еще Саша помнила, как однажды она, находясь в гостях у соседской девочки, спрятала в кармашек чем-то особо приглянувшееся ей круглое зеркальце в красной пластмассовой рамочке и принесла его домой. Прабабушка, уличив ребенка в таком жутком преступлении как кража, мало того что выпорола отчаянно ревущую правнучку тонкой и хлесткой ивовой веткой, так еще и заставила отнести соседям это дурацкое зеркальце и попросить прощения, что было в тысячу раз страшнее порки. И вот вечером того дня, совершенно измученная, окончательно усвоившая, что чужого брать "н'е можна", Саша сидела рядом с не менее измученной усердной воспитательной работой прабабушкой на крыльце дома и смотрела на небо.
Загорались звезды. Сашиным хорошенько промытым слезами глазам они казались особенно яркими.
-Баб, а звезды - они чьи? - вдруг спросила она.
-Бозькины, дзецко...
Саша взяла это на заметку.
Баб Люся называла прабабушку не "мамой", а теть Гелей, но любила ее, как родную мать, и прабабушка с одинаковой добротой и одинаковой строгостью относилась к обеим дочерям. Теть Ева очень похожа на прабабушку. Такая же высокая, только совсем не сутулая, а наоборот - с гордо расправленными плечами, величественной походкой. Ее взрослый сын Алик, очень любящий насмехаться над теть Евиной важной статью, шутит: "Чтобы так ходить, нужно лом проглотить". И она...смеется. Потому что на самом деле не холодная и надменная, как может показаться, а добрая-добрая, как и прабабушка. Теть Ева всю жизнь проработала врачом в детской поликлинике, и маленькие пациенты совсем не боялись ее - чужую строгую тетю в белом халате. Иногда, когда они с Сашей гуляют по улице, к ним подходят женщины с детьми - обеспокоенные мамы просят совета ("Может, не стоит эти памперсы использовать? "), а малыши что-то лепечут на своем счастливом языке. Это теть Ева любит повторять, что детский лепет - самый счастливый язык на свете: в нем нет слова "смерть".
