Мама улыбается и качает головой. И поворачивается в мою сторону.
Я быстро закрываю глаза, чтоб не догадались, что я подсматриваю.
-- Совсем девочка с лица спала! Аж прозрачная! Ладно, пойду я...
Несколько шагов, и -- шлепанье босых ног по полу:
-- Ма-а-м, ма-а-ма!
-- Ну что ты босая вскочила! Иди, иди ложись! Хорошая моя девочка!
И много-много чмоканий в щеки и тихого смеха.
Перед сном я съела два пирожка -- с гречей и рисом. Хоть какая-то нормальная еда.
Ночью -- мы все проснулись от грохота. Бойкая бабка вскочила первой и зажгла свет.
Оказалось, что тихая бабушка запнулась обо что-то и растянулась на полу.
Кое-как совместными усилиями -- а бабушки, даже самые худенькие, очень тяжелы -- мы подняли ее и посадили на кровать.
-- Почему ты не зажгла свет? -- допытывалась бойкая. -- Так ведь можно было упасть и удариться головой о спинку кровати -- и все!
Тихая бабушка только трясла головой:
-- А я... а я... а я не хотела никого будить...
-- Да все спят как убитые... -- ворчала бойкая бабуся.
-- Я... я в туалет...
-- А днем тебе не сходить было, старая? -- не унималась боевитая.
-- А днем... а днем мне стыдно... -- вдруг сказала тихая бабушка и заплакала. -- У меня на спине дырка!
-- Да видели, видели...-- вторая бабуся похлопала ее по плечу. -- Не реви! Я своим скажу: принесут чего-нибудь, ты поменьше меня, всяко в мое влезешь! Бедолажная, вон какой синяк на ноге набила!
Тихая бабушка виновато куталась в одеяло.
-- Да, -- сказала бойкая старушка, -- вроде носишь-носишь ночнуху, и износу нет, а потом повернулась резко -- и дырка во всю спину. Хотя раньше-то шили лучше, чем сейчас.
На следующий день мне стало чуток легче. Жар стал ослабевать.
Девочку с соседней кровати выписали немного раньше, потом настал черед шумной бабуси, потом -- мой.
Перед отъездом бойкая бабка даже поругалась с тихой из-за того, как правильно солить огурцы. Тихая бабушка оказалась на удивление упрямой.
-- Нет, Мария Феофилактовна, резаные огурцы в банки класть неправильно. -- Она теперь не стеснялась и сидела на кровати в новенькой ночнушке в цветочек.
-- Так место-то пропадает! -- горячилась буйная бабуся. -- Я вот тебе принесу банку огурцов, и увидишь, что мои не хуже твоих будут!
-- Надо просто заполнять банки разными огурцами -- и побольше, и поменьше, и совсем пупочками, тогда и резать ничего не надо будет: мелкими огурчиками все пространство между большими и заполнится...
Потом выписали меня.
Я вернулась в общагу. Пришла и -- сварила огромную кастрюлю борща. Правда, без мяса, но зато с фасолью, капустой, картошкой и всем полагающимся. Съела одну тарелку. Потом другую. Потом третью -- и... побежала обниматься с унитазом.
Желудок стал аскетом, отвергающим столь щедрые дары.
Я постепенно стала себя откармливать. День за днем. Потихонечку.
Снова появились на моем лице щеки. Потом -- улыбка.
Жизнь становилась прежней, а жопа -- толстой.
А однажды я приготовила замечательное блюдо -- тушеную морковку. Я стушила ее в молоке, с кучей приправ, солью и перцем, и обнаружила, что не так уж все и плохо. Нормальная еда.
Давно это было.
Девочка -- маленькая графиня -- уже, наверное, оканчивает вуз. Замуж, поди, собирается.
И я очень надеюсь, что обе бабушки живы и ходят друг к другу в гости.
Жизнь набивает банки разными огурцами. И все человеки.
Шашлык
У моей соседки был сын, потом он умер.
Его звали Димка, он был немного старше меня. И немного отличался судьбой -- больной СПИДом наркоман. Когда я его увидела, поняла, что выражение "землистый цвет лица" -- это не художественное преувеличение.
Сразу после моего вселения в коммуналку случился прорыв труб отопления, и мы с соседкой вместе убирали воду -- и как-то незаметно сдружились.
И когда пришел Димка, соседка сказала ему:
-- Это Людочка, она мне много помогает, доченька моя.
И Димка улыбнулся мне и сказал:
-- Ну привет, сестренка!
Я потом рассказала об этом подругам, вот, говорю, смотрите, какая у меня "родня". А они мне:
-- Да уж стоило в Петербург ехать ради того, чтобы тут породниться с наркоманом!
Я даже разревелась. Думаю: да, вот действительно нашла себе семейку. Поднялась в жизни. Пришла к успеху.
