- Я понимаю, пацан бы рос. Лазил бы по заборам, дрался... Так его подзатыльниками воспитывать можно было. А ты... прямо не знаю кто... - Отец был зол, то ли просто так, то ли оттого, что на Ленке он не мог применять своих педагогических приемов. - И ты тоже хороша, Таня, между прочим, надо бы не юбку ей зашивать, а хорошенько отчитать, черт, ты же педагог!

  - Саш, я сама разберусь!

  - Она шастает днями и ночами со своей подружкой черт знает где. Приходит из школы чуть ли не за полночь, а ты сидишь над своими тетрадками! Учительские дети все, что ли, растут как трава? Сапожник без сапог?

  - Она и твой ребенок тоже! Мог бы принять участие в воспитании!

  - Я день и ночь пашу, чтоб ей было в чем по заборам лазить! - Отец уже срывался на крик. - И как ее воспитывать, когда руку на нее не поднять, а слов она не слушает?! Стоит и смотрит в пустоту, что-то там думает свое?! Как там у вас... в литературе... слушает да ест? Дурочка, она и есть дурочка!

  - Саша, это твоя дочь... ты бы поговорил с ней хоть раз по-человечески, а не орал!!!

  - Некогда мне разговоры разговаривать!!!

  Ленка знала, что сейчас скажет мама и какой это произведет эффект. Мультяшный герой отчаянно молотил лапами над пропастью.

  - А пить тебе есть когда?

  И тут отца было уже не остановить. Он кричал, что мать зачем-то выставляет его алкашом, хотя он всего лишь раз в месяц позволяет себе расслабиться после сдачи проекта. Мама, загибая пальцы, принималась подсчитывать, сколько этих 'раз в месяц' было за последние недели. Отец орал, что она и представить себе не может в своей школе, какая на нем ответственность и как ему уже все это поперек горла и что он давно бы уже уволился, если бы не надо было пахать на них с Ленкой.

  Ленка понимала, что они ее уже не видят, но ей было не легче.

  И все из-за разорванной юбки. Из-за такой ерунды. Надо было просто спрятать ее поглубже в шкаф. И все. Мама бы не нашла.

  Иркин звонок ее спас.

  - Может, выйдешь? Погуляем...

  Ленку не надо было просить дважды.

  - Мам, я пойду с Иркой погуляю... Мусор вынесу заодно!

  Быстро натянув джинсы, схватив в одну руку куртку, а в другую - мусорное ведро, Ленка вылетела из квартиры. В тапочках. А, не важно.

  - Мои пособачились. Орут друг на друга как резаные.

  Она чувствовала себя виноватой и поэтому очень хотела, чтобы ее пожалели. (Лена понимала, что это как-то неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Наверное, чем большую гадость сделал человек, тем сильнее хочет, чтоб его пожалели, думалось ей.)

  Ирка сочувственно вздохнула. У нее теперь всего-то и есть, что одна мама, так что сказать 'мои пособачились' она уже не может... Ленка разозлилась на себя: ее проблемы по сравнению с Иркиными - ерунда, но все равно продолжила - ей еще острее захотелось, чтоб ее пожалели:

  - И чего они вечно орут? Так хочется, чтобы люди любили друг друга. А не орали.

  - По-твоему, когда любят, не орут?

  - Нет, конечно.

  Ирка покачала головой.

  - По-моему, когда любят, орут и даже бьют иногда.

  - Когда любят, не бьют, - твердо сказала Ленка.

  - Бьют: когда по лицу, когда по жопе, когда по чем придется. И орут: 'чтоб ты сдохла' и всякое такое. А когда не любят, просто молчат. И уходят по своим делам, как моя мама. Бабушка ее любила. И меня. А она только себя любит. Я ей вчера так и сказала.

  - Что сказала?

  - Все. Она пришла поздно вечером. Давай котлеты какие-то жарить, заморозку. Мотя пришел, сидит рядом, смотрит. А она говорит: это же не наш кот. Я говорю: наш. А она такая: нет, не наш, у нашего носочек был на левой лапке. А я ей: нет, это наш кот. А она: я видела, нашего кота машина сбила у магазина продуктового. Он лежал на асфальте мертвый уже. В ошейнике этом, что ты на него напялила. В розовом. Я говорю: нет, это наш кот, он ошейник потерял. Он на свое имя откликнулся. А она такая: он просто запах еды от тебя почуял. И вообще, может, это кошка. А я ей говорю: это ты кошка. А это мой Мотя. Он со мной спал сегодня. Лег рядом со мной на кровать и спал. Он так всегда делал. Он сам ко мне пришел. Потому что он - мой. Потому что его бабушка попросила меня не бросать. И он вернулся. А ты... И я ее обругала прямо по-бабушкински. Даже добавила в конце 'прости господи'. У нее даже котлеты сгорели. Она плакала потом. Стояла над котлетами и плакала. Моте котлеты отдала, горелые. А он и есть не стал. Это мой кот.

  - Может, ты зря на нее так...

  - Да ну ее. - Ирка сказала это как-то по-взрослому. - Она на ночь ушла. Ей кто-то позвонил, она слезы вытерла и ушла.

  Ленка молчала. Она вспомнила, как Ирку тащил в вагончик тот строитель, а она стояла как неживая. Ленка подумала, что так, может, куда-то тащили и Иркину маму, а она и не сопротивлялась, потому что не умела.

  - Я не буду больше с ней ссориться, - сказала Ирка. - Пусть что хочет, то и делает. У меня есть Мотя и ты. С тобой нестрашно котов искать или лазить куда-то. Ты не бросишь и не уйдешь, хоть ты и красивая.

  Ленка удивилась. Она не считала себя красивой и вообще не понимала ход Иркиных мыслей. Но вывод она почувствовала ясно: теперь они обязаны всегда защищать друг друга - от крика, от физры, от утаскивающих их в другие миры строителей... Защищать, чтобы однажды не свернуть на путь, где в пыли - капля за каплей - стелется дорожка из вишен. Откуда возвращаются только кошки.