<p>

  Дул ветер, сыпал мелкий противный дождь. Моя куртка быстро промокла. Я возвращался пешком в свою неухоженную берлогу, просидев день в сомнительной компании, проиграв в карты последние гроши и перессорившись со всеми за их нечестную игру. Впрочем, компания была сомнительной, наверно, также из-за моего присутствия в ней. Я ведь тоже не ангел.

  С обеих сторон пустынной улицы торчали девятиэтажные громадины. На лоджии одной из них заметил одинокого мужчину; он докурил сигарету, бросил окурок вниз и с мрачным видом наблюдал за ним. "Сейчас сам бросится", - успел подумать я. И, точно, вот он уже летит вниз, с пятого этажа на асфальт. Видимо, в полёте он передумал и успел прокричать: "Нееееет!" А я успел подумать, что живу ещё выше - на двенадцатом этаже.

  Не люблю подобных зрелищ - в итоге получается неэстетично. Я перешёл дорогу. Из-под арки выскочила девочка и неясно залепетала. Но я понял. Она предлагала зайти в ближайший подъезд, где она сделает "миньет". Так она выговаривала. Однако я не дурак. Не бывает таких бабочек-одиночек. Ушлые ребята их быстро к рукам прибирают. Я смекнул, что в подъезде будет караулить парочка мордоворотов, которые пожелают меня грабануть или начнут шантажировать, обвиняя в насилии над ребёнком.

  - Кто тебя послал?

  - Я сама. У меня мама больна. Ей лекарство нужно.

  Нашла, чем разжалобить. Ясно, заготовили легенду. Я недружелюбно глянул на неё.

  - А губы зачем накрасила?

  - Я играла. Мамина помада.

  Ага, ещё и тени навела под глазами. Отмыть бы тебя как следует, да в школу к хорошим учителям. Небось, читать и писать ещё не научилась, но древнейшую профессию уже освоила. Видя, что я нахмурился, она залепетала что-то совсем бессвязное и схватила меня за рукав. Освобождаясь, я сильно толкнул её, и она полетела на мостовую. На секунду приостановился: плечики трясутся, плачет навзрыд - значит, ещё жива.

  Подъезд встретил меня противным скрипом железной двери. На кабине лифта висела табличка "Ремонт". Я потащился на свой этаж. Где-то уже с шестого поднимался под душераздирающее мычание скрипки. Это Стасик, соседкин ребёнок, упражняется. Я знаком с его мамой Верой Павловной, танцовщицей из заведения вряд ли угодного богу. Одно время находился с ней в близкой связи. Но она надоела мне, днём много спала, а проснувшись, начинала рассказывать несуразные сны о будущем с хрустальными дворцами, в котором якобы нет стриптиз-баров. Помнится, я сильно её обидел, когда откомментировал:

  - То есть, ты там осталась без работы?

  Чёрт, опять заел замок. Насилу открыл. Квартирку мне оставила тётя, без ропота ушедшая в мир иной. В углу комнаты до сих пор висит довольно большая картина. Или, может, икона - я не разбираюсь. На ней - тёмный лик христианского бога. Я всё гадал, что выражает его лицо. Покорность? Страдание?

  Тётю оказала на меня влияние, когда я ещё студентом проживал здесь. Одно время, с её подачи, занялся богоискательством, но потом плюнул на это дело. Слишком много в нашем мире случайностей, часто самых нелепых, чтобы видеть за ними управляющую, обладающую большими полномочиями силу. Между прочим, тётя вела аскетическую жизнь и питалась хлебными корочками, получая приличную пенсию. Может, оставила заначку? Эта мысль и раньше приходила мне в голову, и я искал её заначку не с меньшей одержимостью, чем истину. Заглядывал и за икону. Увы, за ней была голая стена - прямоугольник, не заклеенный обоями. Сие творение неизвестного художника можно продать. Интересно, сколько дадут? А как быть с бурым пятном? Впрочем, можно повесить зеркало из тёмной прихожей. Свет там давно не горит, неизвестно почему.

  Заглянул в холодильник. Засохший сыр, банка консервированной фасоли. На столешнице - батон в хлебнице. На стене - разделочная доска и никелированный топорик с насечкой на заднице. Чёрт его знает, зачем он тётке был нужен, мясо им отбивала, что ли. Для меня - вещь абсолютно бесполезная. Ладно, вскипячу чаю, согреюсь. Чиркнул спичкой; газовая горелка не вспыхнула пламенем. Мне же грозили отключить газ за неуплату; но как они умудрились? Наверно, во всём доме газа нет. А свет? Нет, пока ещё лампочка горит, и то ладно. Вернувшись в комнату, включил компьютер: хотел посмотреть вакансии на работу. Он долго, натужно загружался, потом на весь экран возникла надпись: "Hello, gay", - и мерзкая рожица идиота.

  Опять я подцепил вирус! Осталось только проворчать: "Тем же салом мне по сусалам". Каюсь, раньше баловался взбросом в сеть подобных прикольных программ. Да ещё, оправдывая себя, считал благим делом. Дескать, своими действиями подталкиваю необразованную публику не только смотреть порнофильмы, но также изучать матчасть. И вот теперь сам нарвался. Придётся перезагружать Оську. А надо ли? Очевидно, лень имеет свойство прогрессировать. C последней работы меня сократили за то, что я не выдал ни одной "плодотворной идеи". Да туфта всё. Никаких идей им и не требовалось.

  Итак, что осталось на вечер?

  Правильно, перекурить. Я редко курю, но на балконе, в шкафчике, всегда лежит пачка сигарет.

  К сожалению, оказалась пустая. Я посмотрел вверх. Дождь временно перестал, но тяжёлые облака надолго накрыли город ватным одеялом. На небе - ни звёздочки. Но это даже к лучшему. Небесные светила всегда навевали на меня скверные мысли о дурной бесконечности Вселенной. Объясните мне, на кой ляд она существует, неограниченная в пространстве и времени? Как мог Иммануил Кант, глядя на звёзды, приходить в восторг? Разве что выйдя из пивной в благодушном настроении?

  Дразня, в разрыве облаков вдруг выглянула нахальная жёлтая звёздочка. Сколько до неё? Да уж наверняка парсеки. Ясно, что ни туристом, ни прогрессором я там побывать не смогу. Истлею, а она всё также будет посверкивать и провоцировать восторженных философов на радость.

  Посмотрел вниз, в тёмную бездну под домом. Может, тоже броситься вниз головой? Дурной пример заразителен. Только не могу выполнить ритуал, которым мужик воспользовался. Сигарету-то я так и не выкурил. Ладно, отложим. Вот завтра разживусь деньжатами. Сплавлю икону. Уж тридцать сребренников за неё всяко можно урвать.

  Вернувшись в комнату, плюхнулся на потёртый диван. Уснуть бы скорей и пробудиться утром, которое вечера мудренее. Ну и дальше... по намеченной программе. Однако сон не шёл ко мне. Вдобавок я почувствовал сильный озноб. Чёрт побери! Моя последняя ночь будет некомфортной. Я надел свитер, на голову натянул шапчонку. Скрипка за стеной завыла особенно жалобно и надсадно. Да когда же Вера Павловна поймёт, что из её мальчика музыканта не выйдет? Записала бы в хоккейную секцию, что ли. Ей-то легче; дала задание малышу, а сама танцует у шеста, вызывая восторги ошалевших мужиков.

  О, боже! К одной скрипке прибавилась вторая. И повела свою партию ещё более надрывно... хотя нет, это, кажется не скрипка, а бродячая кошка откликнулась на игру Стасика. У меня стало стрелять в голове, будто там расположился взвод автоматчиков. Нашёл в аптечке снотворные пилюли, оставшиеся от тётушки, и проглотил пару штук.

  Стреляющая боль превратилась в тупую, постоянную. Хлопнула дверь подъезда; спустя пять минут послышались перестук женских каблуков на лестничной площадке. Кажется, Вера Павловна вернулась. Сейчас похвалит сынишку, и оба угомонятся, лягут спать. А что же мне? Ждать утра, идти за сигаретами, потом на балкон с последним перекуром. Долго, нудно. И потом... я что, тоже закричу, как тот мужик? Нет, стрёмно, негуманно. Эдак потревожу сон ещё не выспавшихся соседей. Есть другой способ, незамедлительный! Я высыпал в ладонь таблетки, оставшиеся от тётушки, проглотил их, запив водопроводной водой. Теперь я буду спать долго, спокойно, может быть, вечно...