– Вы в созвездиях разбираетесь? – я чуть не выронила недокуренную сигарету, когда Айк вдруг ни с того, ни с сего ткнул пальцем в грязно-серое предутреннее небо, и не дожидаясь моей реакции, печально заключил, -а, все равно уже ничего не видно, рассвет скоро. Ладно, я вам завтра покажу Нибиру, и фотографии все принесу… Во сколько встретимся? В восемь у меня пробное тестирование, в пол-одиннадцатого пойдет?
– Не пойдет, я на работе, – каждая мысль о завтрашнем (или скорее уже сегодняшнем) рабочем дне вызывала у меня физически болезненные спазмы. Может, все обойдется?
–Мазафака, не подумал, – Айк сосредоточенно наморщил лоб, – так, в три у меня прогон по брейку, потом в качалку, в шесть Дэнжера на стритболе выручить обещал, у него запасного нет, а к восьми мы с Юлькой в «Рубенсе» стыкуемся. Римма, вам на восемь удобно?
– А как же Юлька? – фыркнула я, мучительно соображая, что кроется под загадочным названием «Рубенс», – насыщенный у тебя график!
– Да это мамка все, – отмахнулся Айк, – вот, говорит, если будешь от безделья маяться, еще на наркоту подсядешь. А Юлька перебьется, я ее и так каждый день вижу. Тогда договорились, я в восемь буду вас в «Рубенсе» ждать, ноут притащу… Вместе мы откроем обратный канал связи с нефилимами, я уверен. Знаете, Римма, вы только не смейтесь, – небесно-голубые глаза в упор столкнулись с моим деланно равнодушным взглядом, – это нереально круто осознавать, что я такой не один.
ГЛАВА VII
Честно говоря, лично я видала вещи и в сотню раз покруче, однако Айку знать об этом было совершенно не обязательно, и свой богатый жизненный опыт я предпочла без нужды не демонстрировать. В знак сопричастности к общей тайне я на прощание все-таки пожала парню руку, на мгновение остановила взгляд на опоясывающей его запястье татуировке, и даже позволила себе сдержанно улыбнуться кончиками губ.
Определенное замешательство я испытала, когда Айк вытащил из кармана супер-пупер навороченный смартфон и предпринял робкую попытку обменяться со мной телефонными номерами. У меня не то, что бы не было номера – у меня банально отсутствовал мобильник. Посещала меня одно время шальная мыслишка приобрести себе самую дешевую модель из серии «главное звонит», однако идея завяла на корню по причине даже не столько нехватки свободных денежных фондов, сколько тотального отсутствия потенциальных абонентов. Таким образом, вполне себе невинные поползновения Айка пришлось без особой деликатности обломать под откровенно идиотским предлогом недостаточной продолжительности срока нашего судьбоносного знакомства. В устах потасканной особы в с вонючей сигаретой в зубах кокетливое жеманство звучало так же неуместно, как и трехэтажный мат в стенах института благородных девиц, но парень вместо того, чтобы вдоволь поржать на моими жалкими ужимками, посмотрел на меня с неожиданным уважением и моментально спрятал смартфон обратно.
Странное ощущение какой-то непостижимой интимности надолго осталось витать в воздухе даже после того, как покрытый затейливой аэрографией скутер исчез в вязком тумане зарождающегося утра. Это была настоящая отсроченная тяга, когда ты ставишься, и вначале вроде бы ничего не происходит, ты уже думаешь догнаться, и тут тебя вдруг накрывает. Расслабленное тело один за другим посылало в мозг незримые импульсы удовольствия, и я не могла заставить себя пошевелиться, чтобы достать сигарету. Я прислонилась к шершавому стволу ближайшего дерева, медленно сползла вниз и несколько минут тупо сидела на траве с устремленным в никуда застывшим взглядом.
Отпустило меня так же резко, как и вставило – внезапно, беспричинно и окончательно. Я поднялась на ноги, закурила и, машинально глянув на часы, побрела через насквозь пронизанный осмелевшими рассветными лучами сквер. К этому моменту я уже точно решила, что на работу я сегодня не пойду.
В общагу я намеренно возвращалась со скоростью хромоногой черепахи, утяжеленной свинцовым панцирем. Мне элементарно требовалось хоть немного разгрести беспорядочное нагромождение мыслей в потрескивающей, словно разряд статического электричества, голове и явиться домой в более или менее нормальном виде, но даже пройденные на своих двоих километры, мне отчего-то совсем не помогли. Уже на подходе к родным пенатам я вспомнила, что вчера у тетки Василисы было очередное «мероприятие», и после веселого застолья в компании своей великовозрастной подруги, она, скорее всего, мертвецки дрыхнет с открытым ртом. Данный факт сам по себе можно было рассматривать исключительно с оптимистичной точки зрения, если бы не одно ключевое «но» – добудиться почивающую похмельным сном тетку представляло собой весьма значительную сложность.
Подвох здесь заключался главным образом в том, как бы я не лезла из кожи вон, доказывая свою благонадежность, ключей мне так никто до сих пор и не доверил. Не скажу, чтобы вышеуказанное обстоятельство вызывало у меня глубокую скорбь, но вот обострение комплекса неполноценности оно периодически, однозначно, провоцировало. Что касается объективных неудобств, до сегодняшнего дня я их не почти не ощущала: уходя на работу ни свет, ни заря, я по обыкновению захлопывала дверь, а вечером дома уже в любом случае кто-то был. Сейчас же мне оставалось лишь уповать на сознательность Нюрки и отчаянно надеяться, что в официальные выходные закон подлости, в отличие от коммунальщиков, тоже не работает, и бурно проходящая «зубрежка тестов» не заставила мою сестренку заночевать по месту проведения трудоемкого учебного процесса.
Лифт в общаге вышел из строя еще до моего приезда в Перовск, и я сильно сомневалась, что малообеспеченные в общей массе жильцы одноподъездной десятиэтажки когда-нибудь соберут необходимую для покупки украденного неизвестными ворами силового кабеля сумму. На протяжении трех месяцев я ежедневно поднималась по заплеванной лестнице на седьмой этаж, и не переставала удивляться причудливости принимаемых несправедливостью окружающего мира форм. Насколько нетерпимо общество было к наркоманам, в равной степени оно проявляло поразительную лояльность к алкоголикам.
В Губаревской общаге пили все, кто-то больше, кто-то меньше, кто-то чаще, кто-то реже, но абсолютные трезвенники встречались разве что среди имеющих колоссальные шансы пойти по стопам родителям детей, «нежный возраст» которых заканчивался примерно годам к тринадцати. Были еще древние, словно египетские пирамиды, пенсионеры, что называется, выпившие свое, но и те пропустить рюмашку никогда не отказывались. Работяги с заводов, разномастные калымшики, а также всякого рода праздношатающиеся личности без конкретного вида занятий – они жили так десятилетиям, пили так десятилетиями, и устоявшийся образ жизни вовсе не казался им маргинальным. Бытовое пьянство в нашей стране было морально узаконено: если оно и осуждалось, то лишь в случае приобретения угрожающих масштабов, а традиционные пятничные попойки и прочие вечерние посиделки, неизменно перерастающие в утренний опохмел, морального порицания, в принципе, ни у кого не вызывали. Те, кого условия работы вынуждали сохранять трезвость, научились «культурно выпивать» по пятницам, а не стесненные жесткими рамками вольнонаемные работники в большинстве пребывали в хроническом состоянии опьянения, но всех их объединяло одинаковое брезгливо-пренебрежительное отношение к наркоманам. В том числе, и к бывшим.
Самое парадоксальное, что за время принудительного лечения в стационаре я наблюдала прямо противоположную картину: там, наоборот, наркоманы, считали алкоголиков людьми второго сорта. И это при том, что последние, в сущности, обладали гораздо менее атрофированными душевными качествами, и если, кому-то из них удавалось пронести в больницу спиртное, они не только охотно «соображали на троих», но и порой могли даже поделиться с пытающимся снять выпивкой абстиненцию наркоманом. Лично я и вообразить не могу, чтобы разжившийся ханкой наркоман раздавал ее направо и налево. Да что далеко ходить, я сама еще недавно готова была за дозу кому угодно глотку в клочья порвать. Вспомнить хотя бы, какие мы со Стасом побоища устраивали…Местные же алкаши только что не плевались мне вслед, а я, в свою очередь злорадно ухмылялась при упоминании теткой Василисой «Катькиного мужика, который как в отпуск уйдет, так на месяц в запое».
