От поездки в Мурманск у меня остался исключительно неприятный осадок. Все время перелета меня сопровождали тягостные воспоминания о маминых заплаканных глазах и осуждающем взгляде молчаливого и задумчивого отца, и даже существенное пополнение энергетических запасов не смогло поднять градус моего безнадежно испорченного настроения. Идея отсидеться в отчем доме, пока все не утрясется, мало того, что оказалась заведомо провальной, так и повлекла за собой целую серию неприятных последствий. Во-первых, я невольно подставила Кирилла, во-вторых, практически довела бедную маму до нервного срыва, а в-третьих, вернулась в итоге на исходную позицию, и это, пожалуй, стало для меня наиболее обидным разочарованием.
У меня до сих пор не было конкретного плана дальнейших действий, но одну ключевую мысль я уяснила из сложившейся ситуации наверняка: поджимать хвост и трусливо бегать от возникающих на ровном месте проблем столь же недостойно прославленной мадам Изольды, как и члену королевской семьи негоже питаться дешевым фастфудом. Конечно, иррациональный страх перед дикой энергетикой Те Ранги в некоторой степени оправдывал мой малодушный поступок, но жизнь показала, что поспешное бегство из столицы вовсе не являлось для меня панацеей. Сейчас я была морально готова дать маори от ворот поворот и полностью расставить все точки на i. К сожалению, интуиция подсказывала мне, что цивилизованный диалог у нас с Те Ранги навряд ли получиться, для того, чтобы раз и навсегда отвадить его от своего гадального салона, я буду вынуждена действовать силой. В данном аспекте визит в город детства совсем не казался мне напрасным.
Звонков ни от Кирилла, ни от его матери мне больше не поступало. Учитывая, что отсутствие новостей априори означало хорошие новости, я также не предпринимала попыток выйти на связь, предпочитая один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я планировала без предупреждения нагрянуть в столичную больницу и, по возможности побеседовав с Кириллом наедине, получить информацию из первых уст, дабы затем оттолкнуться от рассказа моего неверного возлюбленного и выработать стратегию предстоящей «борьбы полов».
Успеть в госпиталь до истечения приемных часов мне удалось лишь благодаря бешеному темпу, который я задала себе сразу же после того, как вернулась домой. Я рысью сбегала в душ, переоделась, сжевала на ходу завалявшийся в шкафу шоколадный батончик и уже нацелилась мчаться за машиной, но вдруг бросила мимолетный взгляд в окно, и желание садиться за руль отпало само собой. Термометр показывал минус двадцать восемь, с неба безостановочно валил густой, липкий снег, а из вытяжки протяжно голосил ураганный ветер.
С таксистом мне откровенно повезло: прибывший по вызову водитель умудрился доставить меня в больницу в объезд снежных завалов и парализовавших автомобильное движение на центральных улицах пробок. По пути я узнала, что погодная аномалия длится уже вторые сутки и, невзирая на рекордное количество единиц выведенной на работу снегоуборочной техники, столичные коммунальные службы плохо справляются с натиском стихии, по причине чего самым популярным видом транспорта закономерно стал метрополитен. В подземке я не ездила уже несколько лет и совершенно не мечтала освежить в памяти сей незабываемый опыт, однако, не начни я «драть с трудящихся втридорога» за свои услуги, на собственную машину я накопила бы не раньше, чем в следующем году и до сих пор пополняла бы внушительные ряды передвигающихся на метро горожан.
Хотя расстояние от такси до парадного входа в больницу составляло считанные метры, этого оказалось вполне достаточным, чтобы моя шубка сплошь и рядом покрылась снежно-ледяной коркой. В фойе я кое-как отряхнулась и, вручив больше напоминающую драную кошку норку неприветливой гардеробщице, вступила в длительные препирательства с сотрудницей регистратуры. Похоже, Инну Матвеевну я вчера все-таки настропалила по полной программе, потому что пускать меня в палату к Кириллу Сазонову дежурная медсестра отказывалась с упорством не желающего делать уроки школьника. Пришлось набрать с мобильного номер несостоявшейся свекрови, сунуть трубку неуступчивой медичке и лишь потом получить долгожданное разрешение на посещение больного в комплекте с мятым халатом и парой ядовито-синих бахил.
К лифту я неслась с резвостью юной лани, безжалостно протыкая острыми каблуками тонкую пленку бахил. Медсестра предупредила меня о том, что на всё про всё мне отводится около пятнадцати минут, и я была твердо намерена выжать из краткого свидания с Кириллом максимум отдачи. Пока капризная Фортуна была ко мне довольно благосклонна, и удача неизменно сопутствовала мне во всех начинаниях, но я все равно находилась в постоянном напряжении. У меня весь день противно ныло под ложечкой и болезненно стучало в висках – я легкомысленно списывала отвратительное самочувствие на перемену погоды и сейчас никак не могла взять в толк, почему гнетущее ощущение значительно усилилось, как только я переступила порог столичной больницы. Волевым усилием я заткнула рот громогласно вопящей о близкой опасности интуиции и решительно шагнула в лифт, но не успела я вдавить нужную кнопку, как в кабину влетела запыхавшаяся девушка в наброшенном на плечи халате.
–Мне на пятый, в терапию, – выдохнула она и обессиленно привалилась к стене, – нажмите, пожалуйста, у меня руки заняты.
Вероника – Барби и вправду была навьючена шуршащими пакетами, будто мул поклажей. Длинные светлые волосы «рабы любви» намокли под снегом и бесформенно висели влажными патлами, хорошенький носик заметно покраснел на морозе, обветрившиеся губы тряслись от холода, а замерзшие почти до онемения пальцы с трудом удерживали огромную кипу свертков. В кукольно-голубых глазках блондинки стояли вот-вот грозящие политься по мертвенно-белым щекам слезы.
–Давайте, я вам помогу, – любезно предложила я, в очередной раз понимая, что зря игнорировала истошно орущую мне в уши интуицию, -вы совсем окоченели, вам нужно срочно выпить чего-нибудь горячего!
–Некогда, – коротко отмахнулась Вероника, мельком посмотрела на меня, естественно, не узнала в невыразительной бледной моли яркую брюнетку из гадального салона, и лишь благодарно кивнула, когда я ненавязчиво освободила ее от части явно непосильной ноши, – я должна быстрей отдать врачу лекарства для Ранги, и еще постельное белье, и одежду… Представляете, – в голосе блондинки сквозили едва сдерживаемые рыдания, – у них здесь вообще ничего нет! Все надо приносить с собой! Когда я вызывала Скорую, то не думала, что Ранги положат в такие ужасные условия, лучше бы я сама отвезла его в частную клинику… Но я так испугалась, что он может умереть…
–Вы все сделали правильно, – одобрительно кивнула я, – со здоровьем нельзя шутить.
Вероника сдавленно всхлипнула и внезапно разразилась слезами. Двери больничного лифта со скрежетом разъехались, и я без колебаний вышла на два этажа раньше положенного. В конце концов, Кирилл никуда не денется, а если принимать во внимание, что единственный человек, от которого моему неверному возлюбленному может исходить угроза, находится в соседнем отделении и физически не способен никому причинить вреда, за него пока можно и вовсе особо не волноваться. А вот упускать подвернувшийся шанс выяснить, что за болезнь вдруг одолела Те Ранги и на какой период растянется его экстренная госпитализация, было, по крайней мере, глупо.
В отделении интенсивной терапии было неожиданно шумно и многолюдно, причем устойчивый гул создавался в основном самими пациентами. Посещающие больных родственники преимущественно гремели банками-склянками с домашним провиантом и самозабвенно заполняли прикроватные тумбочки, тогда как обитатели палат красочно расписывали вслух порой довольно интимные подробности своего лечения. В большинстве своем контингент данного отделения находился на стадии выздоровления, и концентрация присущего больничной ауре негатива была здесь вполне терпимой, но ментальную стену я возвела в первые же секунды.
Мне еще только предстояло узнать, какую хворь подхватил Те Ранги, но в серьезности его незавидного положения я не сомневалась уже сейчас. Я отгородилась от маори ментальной стеной не для того, чтобы защититься от воздействия его энергетики, я всего лишь хотела оставить свое присутствие в больнице незамеченным. Те Ранги был тяжело болен, вероятнее всего, он даже пребывал в глубоком забытье – его аура превратилась в размытое пятно, пронизанное слабо искрящимися нитями. Такие картины, отражающие внутреннюю борьбу организма за жизнь, всегда внушали мне инстинктивный страх, и возможно, как раз поэтому, я принципиально не занималась целительством. Я боялась мысленного контакта с больным человеком, словно его энергетика представляла собой смертельную инфекцию, я боялась соприкоснуться с истерзанной недугом аурой, будто через это касание мне передавалась болезнь, я никогда не чувствовала в себе силы пропустить через себя чужую боль, выполнить функцию своеобразного фильтра и вернуть обратно чистую, здоровую энергию. Мне казалось, что я не справлюсь с потоком черной, ядовитой, пропитанной страданиями энергетики и тотчас слягу сама – гораздо проще было воздвигнуть непроницаемую ментальную стену и не допускать посторонних проникновений за ее пределы.
