–Никаких унижений и безобразных сцен? – подозрительно уточнила я, – никаких оскорбительных реплик, двусмысленных фраз и твоих прочих излюбленных приемов?
–Ничего это не будет, – с обреченным видом кивнула мама, – я нацелена на конструктивную беседу, и рассчитываю на симметричный настрой родителей Юлиана. Так тебя устраивает?
–Вполне, – не стала и дальше издеваться над мамой я, – я сегодня же позвоню Джулсу. И у меня к тебе еще одна просьба.
–Какая же? – заметно напряглась мама.
–Ни слова об Эйнаре, – прошипела я, – в противном случае, я за себя не ручаюсь.
–Не волнуйся, – успокоила меня мама, – это также и в моих интересах не афишировать историю с Эйнаром, и я думаю, ты прекрасно осознаешь, почему. Мы с отцом пошли ради тебя на беспрецедентный шаг, Рина, мы переступаем через свои нравственные принципы, так докажи нам, что ты уже достаточно взрослая, и умеешь разбираться в людях.
ГЛАВА VI
Как ни странно, коренному перелому в образовавшейся ситуации поспособствовала именно встреча моих родителей с родителями Джулса, хотя последние изначально и не горели большим желанием принимать приглашение, по всей видимости, до сих пор продолжая надеяться на возвращение Юлиана в лоно семьи, причем, я их в этом прекрасно понимала. Решение разменять квартиру и переехать на старости лет в малогабаритную однушку ради того, чтобы у молодоженов появилось отдельное семейное гнездышко, вряд ли далось пожилым людям легко, но любовь к сыну и стремление соблюсти приличия сослужили в итоге дурную службу. Инесса оказалась совершенно не готова к самостоятельному ведению домашнего хозяйства, ее мать беспардонно вмешивалась в жизнь новобрачных, Джулс избегал проводить время с женой, и заключенный второпях союз фактически трещал по швам, а с рождением ребенка он не только не упрочился, но и стремительно покатился к распаду. Инесса либо упрекала Юлиана в своей загубленной юности, либо обвиняла в хроническом безденежье, а ребенка все чаще использовала в качестве инструмента шантажа. Родители Джулса маленького внука беззаветно обожали, и активно подзуживаемая матерью Инесса не упускала случая подоить дедушку с бабушкой, вынужденных отказывать себе в элементарных вещах. В пылу регулярно вспыхивавших ссор Инесса неоднократно угрожала запретом на любое общение с сыном, стоило Юлиану даже вскользь упомянуть о разводе, и когда Джулс все-таки предложил расстаться, незамедлительно продемонстрировала серьезность своих угроз, а после того, как на поверхность всплыла наша виртуальная дружба, с подачи матери и вовсе заговорила о единоличной опеке. Естественно, подобный расклад категорически не устраивал ни Джулса, ни его родителей, и судебные разбирательства быстро перетекли в настоящую войну. Инесса ничтоже сумняшеся называла бывшего мужа ужасным отцом, трясла в зале заседаний распечатанными скриншотами нашей невинной переписки, якобы изображающей беднягу чуть ли не растлителем несовершеннолетних, и открытым текстом взывала к женской солидарности судьи, призывая наказать нерадивого супруга рублем. По результатам изобиловавшего грязными подробностями процесса публично выставленный крайне гнусным типом Юлиан с трудом получил право видеться с Олежкой не реже одного раза в неделю, однако, можно сказать, остался без жилья.
Так вышло, что на момент приобретения квартиры в Химпроме, Джулс с Инессой уже были женаты –краткий период совместного проживания со свекрами моментально обнажил неумение невестки идти на компромиссы, и дальше продолжать делить жилплощадь быстро стало невыносимым. Оборотистая сватья предложила вариант с разменом, пообещав добавить денег на новую квартиру, однако, так и не вложила ни копейки. И тут бы имело смысл заранее подстраховаться и оформить недвижимость на себя, но родители Джулса не иначе как по доброте душевной посчитали, что «дети» должны чувствовать себя защищенными со всех сторон, и теперь Инесса с Юлианом владели приобретенным имуществом в равных долях. Учитывая, что по решению суда трехлетний Олежка остался с матерью, после развода у Джулса была гипотетическая возможность претендовать на компенсацию или же сохранить за собой право проживания в квартире, однако, в данных обстоятельствах, и то, и другое выглядело абсолютно неприемлемым. Инессе было нечем выплатить оценочную стоимость принадлежащей Юлиану доли, а он сам не допускал и мысли, чтобы жить под одной крышей с люто ненавидящей его бывшей женой.
Родители Джулса презирали себя за непростительную доверчивость и жестоко корили на непоправимую ошибку. Почувствовавшая себя хозяйкой положения Инесса вспоминала о том, что у ребенка есть родные дедушка с бабушкой, лишь когда Олежке срочно требовалась дорогостоящая одежда и обувь, а в остальное время вела себя надменно и заносчиво. «Ваш сын поступил со мной по-свински, я плачу ему той же монетой», – безустанно повторяла Инесса, – «зачем ребенку нужен отец, который путается со школьницами? Чему он может научить Олежку?». Но тем не менее она не забывала исправно озвучивать неуклонно растущие суммы, необходимые на содержание малыша, и, как правило, ни в чем не получала отказа, а Джулс терзался нестерпимыми угрызениями совести, замечая, как родители всё больше урезают свои потребности в угоду непомерным аппетитам снохи.
Экзамены в колледже парень сдавал весь на нервах и едва не завалил базовые дисциплины, но впервые за долгое время капризная фортуна повернулась к нему лицом. Диплом о средне-специальном образовании, был у Джулса на руках, но ближе к лету почти все его ученики ушли на каникулы, и в репетиторской деятельности наступило сезонное затишье. Будущее казалось Юлиану пугающе безнадежным, ему претило брать деньги у родителей, и он нацелился на переезд в столицу, но, если бы парень пересилил себя и удержался от визита ко мне домой, ему было бы гораздо проще начать все с нуля в мегаполисе. Поддавшись моему напору, Джулс опрометчиво ввязался в новые отношения и значительно осложнил свою задачу, но чего я точно не могла предсказать, так это внезапно возникшей симпатии между нашими родителями, хотя до того судьбоносного ужина моя семья и была настроена к потенциальным родственникам достаточно враждебно.
Отец с мамой явно не надеялись, что к нам в гости придут такие милые, спокойные и исключительно приятные в общении люди, как Ираида Семеновна и Юрий Денисович. В сравнении с хабалистой Светланой Грищенко и ее ближайшим окружением родители Юлиана выигрывали вдвойне, и имевший несчастье лично познакомиться с обитателями барака на Пятой Линии отец сходу почувствовал очевидное различие между представителями двух миров, а мама, в свою очередь, довольно быстро избавилась от предубеждений, покоренная интеллигентными манерами наших гостей и высоким уровнем их внутренней культуры. Несомненно, с позиции материального благосостояния семья Шуваловых находились на ступеньку ниже нас, а бесконечная эпопея с квартирами, кредитами и судебными издержками поставила Ираиду Семеновну и Юрия Денисовича на грань выживания – мама Джулса много лет трудилась на скромной должности в городском архиве, а отец учительствовал в одной из школ и, как следствие, больших денег у них отродясь не водилось, а единственный капитал заключался в неосмотрительно разменянной двушке. На рынке недвижимости типовая хрущовка в спальном районе котировалась крайне низко, и в довесок к относительной терпимой однушке в Химпроме, где сейчас прочно обосновалась Инесса, удалось получить только убитую халупу без ремонта, расположенную пусть не в «Живых и мертвых», но на внушительном отдалении от центра. Добираться на службу Шуваловым отныне приходилось с пересадками, а о том, чтобы привести свое нынешнее жилище в относительно божеский вид они теперь могли только мечтать. К молодоженам благополучно отправилась даже вся более или менее добротная мебель, а старшее поколение разместилось на шестнадцати квадратах малогобараритки в практически голых стенах. Братьев и сестер у Джулса не было, и родители убежденно считали, что если даже единственному сыну они не способны помочь с квартирой, то грош им тогда цена. Ни во что хорошее подобное самопожертвование предсказуемо не вылилось, и последствия своих необдуманных действий Шуваловы расхлебывали и по сей день, а еще они явно стыдились своей наивности, испытывая перед мной и моей семьей неловкость за эту кричащую бедность.
