В Царьград Молчан добирался по-иному. Вначале его судно плыло по Оке, бывшей тогда важной торговой магистралью, обеспечивающей движение восточного серебра на Запад, а на Восток по Оке уходили западные товары. Вслед оно спустилось по реке Итиль до места высадки на берег, откуда – по знаменитой в оном краю переволоке, посуху добирались к Дону.

Дальнейший путь был тогда схож с нынешним, хотя гораздо протяженнее. Ведь дойдя до пролива, на восточном берегу коего и пребывала городом-крепостью Тмутаракань, брали курс на Кафу и Сурож, пересекая еще одно море, называвшееся у ромеев Понтийским, а на Руси – Русским, и доходя до Синопа. А уже от того двигались вдоль малоазийских берегов до славной столицы Ромейской державы, не расположенной ноне к вятичам, ибо вступила она во враждебную к ним дружбу с Киевом, сумев вовлечь его и в единоверие, а на уровне василевса Василия и князя Владимира – даже в родство…

Завершающий инструктаж от Путяты – пред самым его убытием, начался краткой характеристикой внутриполитической обстановки в Тмутараканском княжестве – формально независимом и не имеющим с Киевским четкой границы, однако, по сути, связанным с ним, словно незримой пуповиной, длиной под пятьнадесять дней верхом с поводными подменными конями. Правил там князь Мстислав Владимирович, коему еще его современники дадут прозвище Храбрый за победу в единоборстве с касожским богатырем – князем Редедей.

– Сей Мстислав, – информировал старший родич младшего, – из многих сыновей Владимира-злодея, вероотступника. Владимир и наделил тем княжеством Мстислава, склонившегося по примеру отца к ромеям. Доблестен оный князь в бою – тут не оспорю. А не наш! Хотя и зело пригодился бы во главе войска вятичей, отказавшись от веры своей, злокозненной, и повернувшись в сторону, верную.

Одну надежду таю: аще испустит дух Владимир, а кто-нибудь упокоит в битве василевса Василия – знатного, не оспорю и тут, воителя, переменится к лучшему и Мстислав. Тогда непременно поможем ему супротив самых сильных из старших его братьев – Святополка, правящего Туровским княжеством, и Ярослава, сидящего ноне в Ростове.

Пока же остерегайся его сыскных, да и держись подальше ото всех, кто входит в княжье окружение.

Сам Мстислав – благороден; те же, пользующиеся его доверчивостью, бесчестны, продажны, вороваты и безмерно любострастны, а не удалось нам еще внедрить к ним своего человека, дабы стал вровень с ними – подразумеваю – и не лыбься при мне! – место при князе…

Индуктивным путем Путята перешел от общего к частному. Открыл, что невелика тамошняя группа внешнего сыска Секретной службы Земли вятичей из оперативников и курьеров, согласно штатному расписанию для малых княжеств на территории Руси и в анклавах, утвержденному руководством. На связи же с Молчаном будет токмо один из нее – известный ему Будимир.

«А я-то предполагал Шуя!», – вельми огорчился младший родич.

Основную часть задания предстоит выполнить именно Молчану, в чье прямое подчинение перейдут в самый канун операции два пособника из местных, не раз проверенные в деле: ромей Фрол, владелец меняльной лавки, и седельник Ждан, коего занесло в Тмутаракань аж с брегов Ильменя. А допрежь – они не будут ведать о нем, и небесполезно исподволь присмотреться к сим.

Довели, наконец, до Молчана и о том, что являлось базовым компонентом «жидкого огня», предназначенным к хищению. Вещество сие называлось «нефть».

Намечалось: тайно проникнуть, преодолев полдня неспешного конного хода от Тмутаракани, на один из охраняемых складов, куда доставлялось оное с объектов добычи для подготовки к отправке морем в Царьград. И скрытно спереть пять запечатанных амфор при содействии пособников и Будимира-куратора! О деталях же будет уведомлен по прибытии…

– Перехожу к Будимиру. Он встретит тя в Тмутаракани под личиной Евпатия, начальствующего над двоими стражниками на главном тамошнем торге. – молвил, заключаясь, Путята. – Из тех, лучших в отряде скорого реагирования нашей службы, коих, опричь тебя, выбирал я на охоту за Булгаком, лишь Шуй и он выбились для выездов в иные земли; Невзор с Первушей уж упокоились при исполнении, а Берендей натаскивает новичков в том отряде.

Не налюбуюсь Шуем! Хорош он на любом задании, не отлынивая от самых трудных. Выучил уже два иных языка, ноне и за ромейский взялся. Ладит и с начальствующими, и с подчиненными. Никогда не зарывается. Не то Будимир! Слишком честолюбив и во всем вожделеет первенства – причем, любой ценой! Да и завистлив без меры! Уговорив курьера, а допускаю, что и подкупив, изловчился передать сюда хулу на своего начальствующего в Тмутаракани, явно стремясь занять его место. Взъярившись тогда на сего доносчика, хотел я его отозвать, однако заменить некем! Да и не придерешься к нему по службе: ловок, изворотлив, смел, втирается в любое доверие. А девиц и женок, представляющих оперативный интерес, обольщает едва ль не резвее, чем иной умнет с десяток блинов.

Мой тебе совет, аки младшему родичу и дорогому мне человеку: поддерживая с ним на задании ровные отношения, а у него можно и поучиться с пользой, подчиняясь ему по службе, ведь в старшинстве он, уважая и его бесспорные умения, держись от него подальше в своих досугах! Не открывайся пред ним, лукавым, вне службы, не подставляйся по простоте! Держи от него дистанцию! Иначе – не пожалеть бы тебе…

XI

– А раздобрел ты со времен Тмутаракани, раздался, – задушевно заметил Молчан, прикончив очередной кусок, отрезанный от предложенной ему к вареному меду бараньей ляжки.

– Да и ты, зрю, отнюдь не исхудал, – явил благодушие и хозяин.

Слегка смягчившись от первого ковша, оба потеплели от второго, а еще боле – от третьего. Ведь о многом вспомнилось им в паузах! И прониклись друг к другу еще боле, нежели в дни обоюдных тмутараканских подвигов.

Хозяин, лелея надежду, что гость и в самом деле размяк, захмелев, предложил осушить по четвертому разу, дабы не расслабляться!

Гость, с нетерпением ожидая, что хозяин, окончательно перебрав, свалится под стол, незамедлительно выразил солидарность с оной инициативой. И огласил, тостуя, ведь три предыдущих тоста – выслушивал:

– За тя, Будимир, пошел бы даже на трех оголодавших медведей с одним токмо кистенем, а памятуя, сколь искусно таился ты в личине старшего стражника Евпатия, в одиночку осушил оный бочонок!

Пью, весь в надежде, что люб тебе, ты же мне – и того пуще!

– Люб! Да еще сколь! – заверил тостуемый, отпив лишь наполовину.

И приметив то, Молчан осознал, что долго придется дожидаться ему, пока сей на свалится на половицы, и не факт, что свалится ноне вообще.

«Аще таковое, пора закругляться. Не до утра же лясы точить! Пора и выведать, зачем я понадобился внешнему сыску», – мигом рассудил он.

Однако дальнейший ход его мыслей прервался откровением хозяина:

– Безраздельно доверяя тебе, открою: давно уж не Будимир я – иным прозванием наречен. Однако, до поры, сие – служебная тайна, уж не серчай!

– Не серчаю, хотя и скорблю. Ведь привык к твоему прежнему именованию, – зримо огорчился гость. И вдруг, резко и без подводок, перевел беседу в совсем иной регистр:

– Безраздельно доверяя в ответ, открою и я: пора уж мне возвращаться на торг. Ненадежен там пригляд за моим товаром. Опасаюсь воров-ловкачей!

Стало быть, пора и о деле. Так что ж тебе от меня надобно?

– Не мне, а нашей службе, – сразу посерьезнел и былой Будимир, – надобно твое убытие в знакомый тебе Сувар. Объявишь ближним, что отъезжаешь на дальние торги. Дело срочное. А ненадолго! Встретишься там в караван-сарае с неким человеком для передачи секретного известия.

Столь важно для нас то задание, что отправишься с пушниной и воском из наших запасов: что ни продашь, твой доход! Еще и дирхемы получишь на дорогу. Того, как тебя отправляли в Царьград, исполнившись ложной скупости, точно не повторится! Обещаю!

Не можем возложить сие на своих доверенных людей в Булгаре. Понеже с недавней поры точно ведаем: все они выявлены булгарским сыском. Поводов для их задержания нет, да и не резон ноне булгарам обострять с нами, однако надзор отныне – самый строгий. Не оторваться! А ведь от Булгара до Сувара – всего два дня пути, и негде схорониться от надзирающих!