Две недели ожидания официального заключения показались вечностью. Каждый день по многу раз я смотрела на фотографию своего будущего шестилетнего сына, читала его скудные анкетные данные и мысленно просила: «Подожди немного, Матвейчик, скоро я тебя заберу!» Каждый день ожидания был настоящей мукой, потому что мой сын был не дома, был без меня. Он даже еще не знал, что у него появилась мама, которая любит его и ждет. Хотелось скорее, как можно скорее забрать ребенка домой. И вот, наконец, заключение готово, с заветным номером, печатями.

Мы – официальные усыновители!

С замиранием сердца я набрала телефонный номер единого справочного центра сайта Усыновите.ру:

– Здравствуйте, можно узнать информацию про ребенка? Да, официальные усыновители. Номер заключения продиктовать?

– Не надо, скажите номер анкеты ребенка.

Я продиктовала странный код, состоящий из случайных букв и цифр. На том конце провода раздались равнодушные звенящие щелчки клавиатуры.

Томительные секунды ожидания показались мне минутами…

– Да, ребенка можно усыновить, – равнодушно сообщила оператор новость, которую я ждала сейчас больше всего на свете.

Но внутреннее ликование продлилось буквально пару секунд, до следующей фразы:

– И у него есть брат, на год младше. Детей делить нельзя, усыновить можно только обоих сразу.

А дальше словно ушат ледяной воды:

– И они дети-инвалиды. Умственная отсталость и эпилепсия. Если хотите, – обыденно продолжила женщина на том конце провода, – приезжайте в Новосибирск, познакомитесь. Вот номер новосибирской госопеки, запишите.

Она продиктовала цифры, которые тут же на бумаге в буквальном смысле оказались залиты моими слезами.

– Записали?

– Да…

– Всего хорошего. До свидания.

– Спасибо, вам тоже. До свидания.

Слезы независимо от моего желания текли ручьем и падали крупными частыми каплями вниз. Как же так? Неужели я не заберу еще ничего не знающего обо мне, но уже каким-то непонятным образом ставшего мне воображаемым сыном, детдомовского зеленоглазого мальчика из казенных стен в теплый уют дома? Неужели эти напуганные глаза, так призывно просящие помощи с фотографии, не засияют радостью и счастьем?

Сил сдерживаться не было, и я начала громко, со всхлипами рыдать.

Рядом игравшие дети-погодки Ася, Гоша и Сева испугались и подбежали ко мне.

– Мамочка, что случилось? Почему ты плачешь? – три пары испуганных вопрошающих глаз замерли в ожидании ответа. Дети окружили меня и притихли.

Я не могла говорить, только горькие рыдания вырывались из груди.

– Мамочка, почему ты плачешь? – спрашивали по очереди Ася и Гоша с разными интонациями. Сева в два годика говорил плохо и решил на всякий случай тоже заплакать. Тут же к нашему плачу присоединился трехлетний Гоша, а потом, не дождавшись от меня ответа о причине слез, заплакала и пятилетняя Ася.

И вот свежий летний день, теплое солнце пробивается лучами сквозь высокие корабельные сосны в окошко нашего деревянного, стоящего в лесу дома, и все хорошо, все здоровы, дома тихо, чисто и уютно, а мы сидим на низком деревянном подоконнике, я и трое детей, и плачем. Все вместе. Без каких-либо видимых в нашей жизни причин.

– Мама, а почему мы плачем? – Гоша сквозь слезы попытался понять происходящее.

Я все еще не могла говорить. Гоша снова присоединился к общему хору.

– Ася, а почему мы все плачем? – через какое-то время спросил он уже у сестры.

– Не знаю, ыыыыыыыыы, – снова затянула в тон мне дочка.

Минут через пять я смогла говорить и сразу позвонила мужу на работу:

– Дорогой, мы не сможем усыновить Матвея, – и я снова зарыдала.

– Почему? – муж дал мне поплакать и потом, когда я немного успокоилась, начал задавать вопросы.

– У него есть брат. Усыновить можно только обоих, – я снова заплакала.

– Ну ничего, можем усыновить обоих, – Виктор неожиданно для меня проявил заинтересованность и поддержку в этом все же не до конца принятом вопросе.

– У них умственная отсталость… – я продолжала всхлипывать.

– Этот диагноз ставят многим детям из детдомов – с ними же там не занимаются. Вообще не проблема.

– У них эпилепсия…

– Эпилепсия лечится, – в голосе мужа были такие спокойствие и уверенность, что я воспряла духом. Что угодно я ожидала услышать от него, в принципе прохладно отнесшегося к идее усыновления даже одного здорового ребенка, а тут двое, дети-инвалиды с умственной отсталостью и эпилепсией, а муж спокоен и позитивно настроен.

– Они в Новосибирске… – собственно, это уже имело мало значения, но все же.

– В Новосибирске? Мне как раз нужно слетать туда по работе. Полетели.

Вот так буквально за несколько минут сложилась наша поездка в детский дом Новосибирска. И ровно на следующий день в это же время мы уже разговаривали с женщиной из органов опеки, которая выдавала разрешение на посещение детских домов.

– Вы знаете, что это дети-инвалиды? – словно сообщая нам о нашей ошибке, она подняла брови и посмотрела на нас поверх очков. – С эпилепсией и умственной отсталостью, – она снова выразительно посмотрела и продолжила изучать папку. – Их уже два года назад усыновляли, но, когда поняли все диагнозы, привезли в городскую больницу с вещами и документами и бросили там. Второй раз дети такого не переживут. Подумайте. Зачем вам инвалиды? – женщина с удивлением оглядывала нас с мужем буквально с головы до ног, пытаясь понять происходящее. – Знаете, – она заговорщически понизила голос, – у нас есть чудесный здоровый мальчик, есть две хорошие девочки, хотите фотографии посмотреть? – как контрабанду предложила она. – Может быть, познакомитесь с ними?

– Спасибо, но мы прилетели именно к этим детям.

Женщина отложила бумаги и рассматривала нас уже с нескрываемым любопытством.

– Это дети-инвалиды, – еще раз повторила она, видимо, думая, что мы чего-то не понимаем.

– Да, мы знаем.

– Вы хотите усыновить детей-инвалидов? – она словно не верила происходящему.

– Да, но сначала мы все же хотели бы с ними познакомиться…

– Хорошо, – удивляться и переспрашивать в пятый раз было просто неприлично, но ей явно хотелось сделать и то и другое. Приложив усилия, женщина взяла себя в руки и написала нам адрес.

– Вот, покажете таксисту, он вас отвезет.

– Спасибо! – мы взяли заветные адрес и сопроводительные бумаги и пошли к выходу.

– Туда ехать минут сорок! – уже вдогонку крикнула она. Ей очень хотелось нас отговорить хоть чем-то от этой странной, на ее взгляд, затеи.

Обещанные сорок минут пролетели незаметно. С асфальтовой дороги машина съехала на грунтовую и еще минут десять петляла по небольшим проселкам, пока не подъехала к открытым настежь воротам. Из большого грузовика выгружали и заносили в детский дом какие-то ящики.

Сказать, что нас удивил коррекционный детский дом для детей-инвалидов, – значит, не сказать ничего.

– Знаешь, дорогой, – прошептала я на ухо мужу, – если мы все-таки усыновим этих детей, у нас дома они будут явно в более худших условиях, чем здесь!

Большое здание детского дома скорее напоминало санаторий с зеленой прогулочной территорией, разными игровыми площадками, были даже фруктовый сад и грядки. Внутри – высокие потолки, сияющий свежестью ремонт, занавески на окнах, цветы в горшках, дорогие деревянные развивающие игрушки, модульные городки… Мы и представить не могли, что детский дом может быть таким красивым!