– Они никогда не позволят тебе иметь столько власти, сколько ты хочешь. – Мои слова продиктованы завистью, и мне интересно наблюдать за тем, как Арья колеблется: продолжать ли ей играть свою роль или принять мою откровенность? Она наклоняется ближе, и я чувствую ее запах: это типичный сладкий аромат любой чернокожей девушки – масло жожоба, лосьон с ароматом розы, кондиционер для волос «Блю Мэджик».

– Откуда тебе знать? Ты по-прежнему выпускающий редактор, уже три года, – отвечает она. Я могла бы сослаться на то, что опыта у меня все-таки побольше, но это было бы нелепо. Наши годовые зарплаты различаются ровно на сумму месячного платежа по образовательному кредиту.

– Нам только что прислали корректуру той серии книг о купании. Сможешь ей заняться? – говорю я, отворачиваясь. Я проверяю телефон, надеясь увидеть сообщение от Эрика. Какое-то подтверждение того, что первое свидание и впрямь прошло хорошо, или свидетельство, что ему не терпится увидеть меня сегодня. Я раздумываю, не отправить ли ему исчерпывающий список того, что ему разрешено со мной делать, чтобы мы были на одной волне, но получившийся черновик выходит слишком в стиле Хельги Патаки[3]. Несколько раз я пытаюсь его переписать, но потом сдаюсь и отправляюсь на поиски Кевина, который и купил права на рукопись, спровоцировавшую этот пиар-кошмар – иллюстрированную книжку по истории для юных консерваторов, лирическое рассуждение на тему радикализма либеральных медиа и мученичества земледельческих штатов.

Справедливости ради, стоит отметить, иллюстрации в этой книге – это что-то. Угрюмые гуашевые закаты над лагерем конфедератов. Насупленное облачко над головой Линкольна, когда он вглядывается в будущее, разочарованный состоянием своей партии. До жути похожие на фото сцены городских преступлений.

Кевина я нахожу расхаживающим по своему кабинету в одном носке и говорящим по телефону, в то время как его политическую агитку без возрастных ограничений сметают с полок магазинов. А потом я вижу Марка. Своими дальнейшими действиями я похвастаться не могу – я вылетаю на лестничную клетку и задерживаю дыхание. Из всех мужчин, с которыми я переспала на работе, этот обошелся мне дороже всего. Утверждение, что не стоит гадить там, где ешь, имеет силу только в том случае, если тебе платят столько, чтобы на еду хватало. Офисные отношения были, по большей части, главным бонусом моей работы.

Майк – маленькие пальчики, жаргон младшего сотрудника отдела кадров – вводит меня в курс дела в первый день на работе, пока я уговариваю его снять штаны. Джейк из айти поднимается по лестнице ровно в 18:00 и дышит мне в шею, сообщая о привилегиях системного администратора, которыми он воспользуется, когда будет рассматривать мою заявку в службу поддержки насчет замены сломанного монитора. Хэмиш, который занимается контрактами, – синяя прядь, волосатые бедра – нежно спрашивает меня в комнате матери и ребенка, не могла бы я называть его Господом. Тайлер, выпускающий редактор из отдела лайфстайла, – пафосные глянцевые журналы, подтяжки для носков – притягивает мою голову ниже, пока говорит по телефону с дублинским офисом. Влад из отдела доставки с его ломаным английским; вокруг нас по полу раскиданы шарики пенопласта, которыми набивают посылки. Арджун из британского отдела продаж, – гладкие черные волосы, руки как у мультяшного злодея – весь на взводе оттого, что «Схоластик» переманивает к себе лучших сотрудников его команды. Снова Джейк из айти, потому что местные компьютеры – полный отстой, а у него самый красивый член, который я когда-либо видела. Тайрелл из производственного отдела со своей обычной полуулыбкой – в кабинке офисного туалета во время рождественской вечеринки, свет гирлянд отражается в его темных глазах. Мишель из юридического сидит на копировальном аппарате с колготками на шее, неоновая лампа мигает над нашими головами. Киран из отдела романтической драмы берет меня сзади и что-то твердит про то, чтобы оторвать мне конечности; все это время я смеюсь сама не знаю почему. Джерри, скупающий права на подростковые книжки, где все крутится вокруг онкобольных героев, занимается со мной любовью в зале для совещаний с панорамным видом на Рокфеллер-плаза, 30; я плачу сама не знаю почему. Джо, который занимается детективами и сам вообще ничего не читает, кончает быстро и громко и называет меня ниггершей, а потом мамочкой. Джейсон, выпускающий научно-популярные книги, хочет, чтобы я плакала с ним так же, как с Джерри – и я действительно плачу, только от этого опыта и дома. Адам, работающий с христианской эротикой, кончает мне на лицо, и я ничего не чувствую. А потом снова Джейк, потому что у меня сломалась клавиатура, но это оказывается не Джейк, а Джон, который кончает, просунув мне руку под блузку, и говорит, что Джейк попал в серьезную аварию и дела у него совсем плохи.

И где-то между ними – Марк. Марк, начальник художественного отдела, где воздух благоухает теплой бумагой и все счастливы. Там высятся стопки шелковистой бумаги размером восемнадцать на двадцать четыре дюйма, а из пасти разгоряченных принтеров ритмично выходят листы глубокого, похожего на водную гладь, черного или синего цвета, такого насыщенного, что кажется, дотронься до свежей краски, и почувствуешь прохладу воды. Сотрудники художественного отдела перемещаются по зданию улыбающимися группками, зажав под мышкой эскизы будущих работ. В лифте они горячо спорят о тиснении и шрифтах Verdana и Courier New. У них свои часы работы и свой дресс-код; глядя на их странноватый шик, сразу понимаешь: это художники. Все, чего я хочу – это быть одной из них. Хочу брать пельмени навынос из кафешки напротив и засиживаться в офисе до десяти, проверяя переход оттенков позади Лиса Фрэнка от ультрамарина до лазурного и бирюзового. Я трижды откликалась на открывшиеся вакансии. Дважды проходила интервью. В обоих случаях меня попросили еще поработать над базовыми навыками рисования человека. Марк сказал, что они сохранят мое резюме и будут иметь меня в виду, так что я пошла и завалила вечерние занятия по рисунку, потому что ямочки на щеках и плюсневые кости стопы мне не давались никак – впрочем, уроки мне были все равно не по карману. В качестве материала я выбрала уголь, надеясь, что в отличие от цвета, он даст мне больше контроля, но рисунки только размазывались у меня под рукой.

Когда я об этом думаю, то не могу избавиться от ощущения, что проживаю тот вариант жизни, который возник из-за одного-единственного взмаха крыльев бабочки. Я имею в виду, с разницей всего в полградуса все, чего я хочу, могло быть моим. Я талантлива, но недостаточно, что еще хуже, чем быть посредственностью. Это посредственность с приставкой «почти». Так что сложно не думать о том, что где-то в параллельной вселенной существует другая версия меня – толще, счастливее, стоит в собственной студии с пятнами краски за ушами. Но каждый раз за последние два года, когда я берусь за кисти, меня будто парализует.

И не то чтобы Марк по-уорхоловски крут или расписывает потолок капеллы, лежа на спине. Это взрослый мужчина, который носит плащи, выращивает орхидеи в офисе, коллекционирует фигурки и перерисовывает «Сон жены рыбака»[4] в стиле Грейнинга[5]. Однажды шел дождь, на часах было восемь вечера, и мы вместе оказались в лифте. Он показал мне рисунок осьминога, делающего куннилингус, и тщательность прорисовки усадила меня прямо на его член. Но с ним все не так, как с другими, когда есть только экстатическое спаривание и мягкая обволакивающая пустота после. Я как будто действительно в нем нуждаюсь. Потому что существуют мужчины, которые являются ответом на биологический императив, я их прожевываю и глотаю, а есть те, которых держу во рту, пока они не растворятся. Это авторитетные лица. В общем, Марк был очень любезен, вывел меня в ресторан и расширил мою вкусовую палитру, заказав разные вина на пробу. После мы отправились к нему в квартиру, существование которой на рынке нью-йоркской недвижимости кажется невозможной, – залитую светом и размерами напоминающую студии из лживых голливудских ситкомов.