Отец другого моего дедушки, Даниил Головин, был бригадир хитников из Белоярского. Хитник – это авантюрист, по общепринятому значению этого слова, но на Урале хитниками называли тех, кто искал минералы и добывал их без официальной лицензии. В 1830 г. крестьянин из Белоярской волости Максим Стефанович Кожевников, работающий вместе с товарищами по сбору смолы, нашёл изумруд и сообщил в Екатеринбург. 23 января 1831 Яков В. Коковин, командир Екатеринбургской Гранильной фабрики, вместе с работниками находит камни в местах, которые становятся первыми изумрудными копями на Урале и в России. Много новых камней было здесь найдено помимо изумрудов, в том числе впервые в мире были обнаружены александрит, гинзбургит и клинобехоит. Был найден гигантский изумруд, который сейчас хранится в Музее А.Е. Ферсмана в Москве. После первых активных 20 лет разработки, добычи прекрасных экземпляров камня прииски стали простаивать, и в 1862 г. они переданы в аренду в частные руки, однако и после смены нескольких хозяев прииски в основном простаивают. В 1891–1892 гг. местные крестьяне получили право на их разработку на 8 лет в связи с голодом, который охватил Россию. Государство оказывало различную помощь, в том числе выделяло ссуду в виде зерна, и, видимо, в каждой конкретной местности что-то ещё добавлялось. В 1899 г. прииски были проданы англо-французской компании. Однако академик А.Е. Ферсман говорит об уникальной ситуации до революции: что на Урале мастера, которые издавна славились камнерезным делом, не могут заполучить уральские камни, а вынуждены закупать плохого качества камни везде по миру, поскольку англо-французская компания ничего не продаёт в России – всё отправляет в Европу. Любая добыча в российской компании – государственная, и почти вся уходит в Санкт-Петербург, оставшееся достаётся Екатеринбургской гранильной фабрике; а вот местным кустарям, ювелирам – ничего. И тут Ферсман пишет о лазейке, которая спасала любителей камней и ювелиров. Он пишет о районе Белоярского: «Часть камней сбывалась рабочими асбестовых копей, часть – продавалась у некоторых определенных лиц в Белоярском, но большую часть можно было купить только в самом лесу и через знающего ямщика; если удастся заслужить его доверие, можно легко попасть к тем центрам хитных работ, где продается камень. Этот путь покупки изумрудов хорошо был известен Екатеринбургским ювелирам, часто навещавшим этот район и здесь в лесу скупавшим хороший камень». 1917-й был годом суперактивности для хитников, поскольку никаких владельцев не существовало. С 1920-1921 г. начинается советский период в разработке приисков.

Еще расскажу и о семейной легенде: как-то прадед, выпив, решил спрятать добытые недавно изумруды и закопал в огороде – время видимо было уже тревожное, после революции, не ровен час, тебя ограбят или все добро экспроприируют. А наутро не смог вспомнить, где закопал (я думаю, точнее – не смог найти), перерыл весь огород. Очень он расстраивался, что подвёл товарищей, и семья была вся расстроена так, что до сих пор мой дядя, его внук, считает, что если плохие события происходят с его потомками – то это результат вот этой вины. Я, конечно, не следователь, но думаю, что видел кто-нибудь, что он что-то закапывает, тем более, чужой народ постоянно здесь толкался, покупал камни, и откопали ночью. Легенда, может быть, и не очень прекрасная, однако я её привела, поскольку мы можем судить о морали, нравственности той эпохи, что-то можно сказать о моём простом предке, жившем ещё до революции. Исчезли изумруды – во-первых, он их не брал; во-вторых – не врал, мог бы сказать, что украли, тем более, годы были лихие, и это мог быть вполне возможный вариант; в-третьих, очень переживал не за себя, а за других, что подвёл товарищей (была община, все старались не подводить соседей).

Однако хитническая деятельность прадеда имела и одно преимущество, возможно, решающее. Крестьянским хозяйством он занимался меньше, то есть было меньше голов скота, инвентаря, что была большая удача, поскольку они посчитались бедняцким хозяйством в 30-х. Кроме того, как бедняк, его сын, мой дедушка, пошёл учиться в «Школу красных директоров» в начале 1930-х, а уже после этого работал только на руководящих работах – и на строящемся Уралмашзаводе, и директором нескольких мелких заводов – электролампового, кирпичного, заместителем директора крупного мельзавода, в войну занимался поставками фронту из Средней Азии. А в 1948 г. сел вместе с 100 000 других хозяйственников на 4 года. Жили они просто, без роскоши, была своя корова, на которой настояла мама моей бабушки, и которая очень пригодилась во время войны.

Исаев Михаил Павлович (на фото стоит)

Кочегарка, конец 20-х ХХ века. Исаев стоит (первый слева)

Исаева Мария Даниловна

Исаева Татьяна Михайловна

Головин Степан Данилович (1909–1979)

Головин Валерий Степанович

Медякова Зинаида Михайловна

Мои родственники участвовали в Великой Отечественной. Погиб брат бабушки, Пётр, а другой брат, Василий, в июне 1941 г. окончил геологический факультет и сразу ушёл на фронт, дважды был тяжело ранен, вернулся после войны и работал начальником и старшим геологом геолого-поисковых партий на рудное золото в Свердловской области. Горный институт заканчивал мой папа и двое из троих моих дядей; конечно же, Урал – как здесь быть без тяги к камням?!. А третьего дядю, видимо, потянуло на родину далёких предков – Мещёру, поскольку работал он в Рязани, а на пенсии живёт в сельской местности около Рязани.

Я немного расскажу и о моей семье в моем детстве. Бабушка жила с нами и занималась моим воспитанием 24 часа в сутки, как тогда было принято у бабушек. Я могу сказать, что это была полная самоотдача. Бабушка была очень доброй, заботливой, не очень разговорчивой, вызывающей большое уважение, сама любила читать и меня приучила к этому, а еще я помню, мы смотрели с ней телевизор, особенно чемпионаты по фигурному катанию и хоккею – наверное, их тогда смотрела вся страна. Бабушка была человеком интеллигентным, и не барыней, а большой труженицей, а ещё она знала очень много пословиц и поговорок (папа, я помню, даже пытался их записывать). Домашним хозяйством она моим родителям заниматься не давала – всё сама. Бабушка готовила хорошо, любила печь тортики по праздникам; вкусно готовила и моя вторая бабушка, а какие русские пироги она пекла – и с рыбой, и с урюком и клюквой, и с маком» – и приглашала свою очень дружную родню, они любили попеть народные песни. Мой папа, Валерий Степанович Головин, был очень спортивный. Каждый вечер летом бежал на теннисные корты, потом он даже стал председателем теннисной секции, где у него была очень замечательная компания друзей-теннисистов. Меня папа тоже вовлекал в теннис, но хорошего игрока из меня не получилось. Папины теннисные друзья издали книгу о теннисе на Уралмаше, где в том числе говорится много о папе. А зимой папа (иногда со мной) ездил кататься на горных лыжах в Чимган вместе со своим близким другом Михаилом Львовичем Катин-Ярцевым, который жил в Ташкенте и происходил из известной семьи. Его отец работал вместе с Николаем Вавиловым, который послал его в Омск, когда начались репрессии в 30-х; а дед папиного друга был врачом знаменитой полярной экспедиции, сторонником Плеханова, удалял гланды царским детям и был даже личным врачом В.И. Ульянова-Ленина.