Мой лучший, милейший! в каком отвратительном виде ты представил меня мне же самому. О, я понимаю, я не заслуживаю твоей дружбы; так ты благороден, так доброжелателен и вот впервые я не смею считать себя равным тебе: далеко отстал я от тебя; своему лучшему, благороднейшему другу я причинил неприятности на целые недели. Ты думаешь, что сердце мое не способно более к добру. Слава Богу: нет, не злоба умышленная, намеренная руководила мною, это было лишь непростительное легкомыслие, извратившее истинное положение вещей. О, как мне стыдно перед тобой, – не смею просить о дружбе, – ах, Вегелер, я утешаюсь только тем, что ты знал меня почти с детства, но все же позволь сказать, что я был всегда добр и старался всегда быть правдивым и честным в своих поступках, иначе мог ли ты меня полюбить? Мог ли я измениться за это короткое время сразу, в ущерб себе самому – могла ли сразу погаснуть во мне эта вера в добро и величие? Нет, Вегелер, мой лучший, дорогой, приди вновь в объятия твоего Бетховена, воздвигни на добродетелях, которые ты некогда в нем нашел, священный храм чистой дружбы, и будет он стоять незыблемо, вечно, ни бедствия, ни бури не смогут поколебать его основ – крепка – вечна наша дружба! – прощение – забвение – оживи умирающую утопающую дружбу – О Вегелер, не отвергай эту руку примирения, протяни мне свою – О Боже, – ни слова более, – я сам иду к тебе, бросаюсь в твои объятия, прошу о возврате утраченной дружбы, и ты возвращаешься ко мне, раскаявшемуся, любящему тебя и никогда не забывающему

Бетховену.

Только что получил твое письмо, потому что я только сейчас пришел домой.

Вена, май 1797 г.

Здравствуй, мой друг!

Я в долгу пред тобою: за мною одно письмо; ты получишь его вместе с моими новейшими пьесами. Дела мои идут хорошо и, могу сказать, постоянно становится лучше. Если думаешь, что поклон мой может кого-нибудь обрадовать, то передай его.

Прощай и не забывай твоего Людвига ван Бетховена.

Можно предположить, что поводом к раздору были слишком нежные письма композитора к своей бывшей ученице, невесте Вегелера, которой молодой композитор посвятил тогда несколько лучших своих произведений. В письмах этих Бетховен упоминает своих боннских приятелей: Мальхуса, впоследствии министра финансов в Вестфалии, Параквина, контрабасиста в оркестре курфюрста, красавицу Кох; при первом из писем этих, видимо, были приложены посвященные ей вариации на тему Se vuol ballare из «Свадьбы Фигаро» Моцарта; но главной темой писем остаются чувства композитора к Элеоноре, способные возбудить ревность жениха.

Вена, 2 ноября 1793 г. Глубокоуважаемая Элеонора!

Милая подруга!

Только по истечении почти целого года, проведенного мною здесь, в столице, посылаю вам первое письмо, но будьте уверены, что непрестанно думал я о вас. Неоднократно приходилось мне беседовать с вами и вашею дорогою семьею, хотя весьма часто не с тем спокойствием, какого я желал бы, так, например, во время рокового спора, которого никак не могу забыть, и во время которого поступок мой представляется мне вполне достойным презрения. Но дело это прошлое, и я много заплатил бы, если бы в состоянии был совсем загладить мое тогдашнее, позорящее меня и совершенно противное моему характеру обращение. Конечно, было немало обстоятельств, которые уже раньше вызывали в нас враждебное отношение, и, как полагаю, главной помехой к взаимной гармонии нашей явились сплетни о том, что каждый из нас высказывал о другом. Каждый из нас думал во время спора, что говорит по убеждению, между тем как это было лишь следствием внушенного нам гневного настроения, и оба мы оказались обманутыми. Ваш добрый и благородный характер, моя милая подруга, порукой мне в том, что вы уже давно простили меня. Но говорят, что чистосердечное раскаяние состоит в собственном сознании проступка, чего я и желал. Забудем же все это и выведем отсюда лишь нравоучение, что поспорившие друзья не должны прибегать к посредникам, а должны покончить все непосредственно между собою.

При сем посылаю мою пьесу, посвященную вам, к сожалению, не столь значительную по объему и не вполне вас достойную. Меня принудили здесь издать это маленькое произведение, и я воспользовался случаем, чтобы представить вам, глубокоуважаемая Элеонора, доказательства моего к вам почтения, дружбы, постоянной памяти о вас и о вашей семье. Примите эту безделицу от глубоко почитающего вас друга. О, если она только доставит вам удовольствие, то я буду вполне удовлетворен. Да будет оно слабым отражением того времени, когда в доме вашем я проводил лучшие дни моей жизни. Быть может, безделица эта и в вас сохранит обо мне память до тех пор, пока я опять навещу вас, чего, конечно, нельзя ожидать в близком будущем. О, какая радость ожидает нас тогда, моя милая. Вы найдете в вашем друге веселого человека, в котором время и счастливые обстоятельства изгладили морщины, вызванные прошлыми неприятностями.

Если встретите Б. Кох, то прошу вас сказать ей, что нехорошо с ее стороны вовсе не писать мне. Ведь я уже два раза писал ей; Мальхусу же писал я три раза, и – никакого ответа. Скажите, что если ей писать не хочется, то пусть, по крайней мере, принудит к этому Мальхуса. В заключение моего письма, позволяю себе еще одну просьбу: я желал бы вновь иметь счастье получить жилет из заячьей шерсти, вязанный вами, моей милой подругой.

Простите своему другу нескромную эту просьбу, она исходит из особенной склонности ко всем работам вашим; сверх того, скажу вам по секрету, что в основании этой просьбы заключается маленькое тщеславие: мне хотелось бы показать, что обладаю подарком от одной из лучших, достойнейших девиц в Бонне. Хотя у меня еще имеется первый жилет, подаренный вами в Бонне, но он, благодаря новейшей моде, сделался уже настолько немодным, что я только могу хранить его в шкафу, как дорогой подарок от вас. Велика была бы радость моя, если бы вы осчастливили вскоре меня письмом. Если мои письма доставляют вам удовольствие, то обещаю по возможности служить вам ими, так как мне весьма приятно пользоваться всяким случаем, чтобы доказать вам, насколько я ваш верный, вас почитающий друг Л. Бетховен.

Р. S. Вариации покажутся несколько трудными, в особенности трели в Coda. Но это не должно вас пугать. Они написаны так, что вам следует только играть трель, остальные же ноты можете пропустить, так как они заключаются и в скрипичной партии. Никогда не мог бы я предполагать того, что теперь неоднократно приходится мне замечать в Вене: иногда, по вечерам, я фантазирую за роялем, а на следующий день кто-нибудь, подхватив значительную часть этих фантазий, уже щеголяет ими в рукописи. Так как я предвидел, что то же самое будет с этими вариациями, то решил предупредить такой случай. Сверх того, имел я в виду привести в смущение здешних пианистов, из коих некоторые – мои смертельные враги; таким образом хотелось мне также им отомстить, потому что я знал заранее, что в некоторых домах господам этим предложат мои вариации, при разыгрывании которых им непременно несдобровать.

Бетховен.

Чрезвычайно обрадовал меня прекрасный галстук вашей работы. Подарок этот вызвал во мне грустное настроение, несмотря на удовольствие, доставленное мне самим предметом. Он возбудил во мне воспоминание о прошедшем времени, а великодушие ваше пристыдило меня. Признаюсь, не думал я, что вы еще считаете меня достойным вашего воспоминания. О, если бы вы могли быть свидетельницей моего вчерашнего настроения, то, наверно, не нашли бы преувеличенным того, что хочу я сказать вам: отношение ваше ко мне тронуло меня до слез и сильно опечалило. Прошу вас, несмотря на малость доверия, которого я в ваших глазах заслуживаю, не сомневаться в том, моя подруга (позвольте мне и впредь вас так называть), что я сильно страдал и до сих пор страдаю, лишившись вашего расположения. Вас и вашу дражайшую мать я никогда не забуду. Вы ко мне были так добры, что потеря дружбы вашей для меня не так скоро может быть возмещена; я глубоко сознаю, что мною потеряно и чем вы для меня были. Но для выяснения всего этого пришлось бы возвратиться к сценам, о которых вам неприятно было бы слышать, а мне напоминать.