Небольшое количество теории здесь смешалось с описаниями путешествий, но эта книга – не то место, где можно найти подробные рассуждения о цветовых гармониях или научные выкладки о цвете. Нет, она полна историй и описаний приключений, вдохновленных человеческими поисками красок, – в основном в искусстве, но иногда и в моде, в дизайне интерьера, музыке, фарфоре и даже, в одном примере, в конструкции почтового ящика. Большинство историй относится к периоду до конца XIX века не потому, что XX не интересен, а потому, что после 1850-х годов произошло так много событий в искусстве, музыке, науке, здравоохранении, психологии, моде, да практически в любых областях, что об этом можно написать отдельные книги.
Первая проблема при написании книги о цветах заключается в том, что на самом деле они не существуют. Или, точнее, существуют, но лишь потому, что их создает наш разум, интерпретируя колебания, существующие в окружающем нас пространстве. Все во Вселенной – «твердое», «жидкое», «газообразное» или даже «вакуум» – мерцает, вибрирует и постоянно меняется, но нашему мозгу это не кажется полезным способом постижения мира, поэтому в результате мы переводим свои ощущения в такие понятия, как «объекты», «запахи», «звуки» и, конечно, «цвета» – все это намного легче понять.
Вселенная пульсирует энергией, которую мы называем электромагнитными волнами. Диапазон частот электромагнитных волн огромен – от радиоволн, длина которых иногда может достигать более десяти километров, до крошечных космических волн, длина которых всего около миллиардной доли миллиметра. В этом диапазоне находятся рентгеновские лучи, ультрафиолетовые и инфракрасные, а также волны, передающие изображение и звук для телевидения, и гамма-лучи. Но среднестатистический человеческий глаз может рассмотреть лишь малую часть этого обширного диапазона волн – от 0,00038 до 0,00075 миллиметра. Кажется, это совсем немного, но для наших глаз и нашего разума приведенные числа – просто волшебство. Мы ощущаем этот диапазон волн как видимый свет и можем различить в нем около десяти миллионов оттенков. Когда наши глаза видят весь спектр видимого света, они воспринимают его как «белый». Когда волны определенной длины отсутствуют, луч света воспринимается как «цветной».
Таким образом, когда мы видим «красный» свет, то на самом деле наблюдаем часть электромагнитного спектра с длиной волны около 0,0007 миллиметра, при этом волны другой длины отсутствуют. Наш мозг (и наш язык) сообщает нам, что это «красный», нередко навешивая культурные ярлыки, согласно которым это цвет власти, или цвет любви, или же, возможно, цвет дорожного знака, означающий, что мы должны остановиться.
В 1983 году американский ученый Курт Нассау определил пятнадцать способов, с помощью которых может возникать цвет[3], и этот список может (если вам повезет услышать его) звучать скорее как дурацкая песенка из мюзик-холла: «вибрации, облучение, накаливание/переходы и преломления, рассеивание белого света…» – все очень сложно. Но, если сказать это простым языком, можно назвать две основные причины возникновения цвета: химическую и физическую. К порожденным «химически» цветам относятся яркие зеленые и желтые цвета на обложке этой книги, нежные или дерзкие оттенки цветочных лепестков, голубизна лазурита, цвет вашей и моей кожи.
Эти химически порожденные цвета появляются потому[4], что соответствующие краски поглощают определенную часть белого света и отражают остальное. Таким образом, зеленое стекло на обложке книги просто поглощает красные и оранжевые волны белого света и отражает зеленые – так мы их и «видим». Но главный вопрос – почему? Почему одни вещества поглощают красный свет, а другие – синий? И почему другие – «белые» – вообще не способны поглощать слишком много света?
Если вы, как и я, не являетесь ученым, то, вполне вероятно, у вас появится желание пропустить этот раздел, но вам стоит остаться, потому что это удивительная история. Говоря о «химическом» цвете, важно помнить, что свет действительно влияет на объект. Когда свет падает на лист растения, мазок краски или кусок масла, он фактически заставляет предмет перестраивать электроны в процессе, называемом «перескок электрона». Вот все электроны спокойно парят внутри атомов, как вдруг на них падает луч света. Представьте, что певица выпевает высокую ноту «до» и разбивает бокал, потому что голос попадает в резонанс с его естественным колебанием. Нечто подобное происходит и с электронами, если луч света попадает в резонанс с их естественным колебанием. Он сталкивает их на другой энергетический уровень, и этот кусочек света, эта разбивающая стекло «нота», расходуется и поглощается. Остальное отражается, а наш мозг воспринимает это как «цвет».
По какой-то причине легче понять идею действия электромагнитных волн, фактически изменяющих то, на что они попадают, говоря о невидимых волнах, таких как рентгеновские лучи. Трудно поверить, что свет – прекрасный, доброжелательный белый свет – также изменяет почти любой объект, на который падает, а не только те, что содержат хлорофилл и ожидают лучи света того подходящего спектра, который запустит в них процесс фотосинтеза.
Лучший способ понять это – думать не столько о том, что что-то «является» цветом, сколько о том, что свет «делает». Атомы в спелом помидоре заняты тем, что дрожат – или танцуют, поют; используемые метафоры могут быть такими же радостными, как и цвета, которые они описывают, – и, когда на них падает белый свет, они поглощают большую часть синего и желтого спектра и отражают красный. Парадоксально, но это означает, что «красный» помидор на самом деле поглощает все длины волн, кроме красной. Неделей раньше эти атомы танцевали бы немного другой танец – поглощали красный свет и отражали остальные, а в результате мы бы видели зеленый помидор.
Я видела то, что, как я понимаю, является переходным цветом, только однажды, во время поездки в Таиланд, во время моего десятидневного поста. Мне было хорошо (хотя я никогда не думала, что можно почувствовать запах шоколадного мороженого за двадцать метров), а на девятый день, прогуливаясь по саду, я вдруг в изумлении остановилась. Передо мной был куст бугенвиллеи, покрытый розовыми прицветниками, только они не были розовыми, они мерцали – как будто сердцебиение стало видимым. Я вдруг поняла глазами, а не только умом, что феномен цвета связан с колебаниями и излучением энергии. Я простояла так минут пять, прежде чем меня отвлек какой-то звук. Когда я оглянулась, бугенвиллея стала цветущим кустом, а природа снова вернулась в исходное состояние: это обычно упрощает жизнь. После того как я возвратилась к приему пищи, это состояние никогда не повторялось.
Существует несколько «физических» причин возникновения цвета, но одна из них нам всем знакома – это радуга, появляющаяся в небе, когда свет отражается от капель дождя и разделяется (это называется «преломляется») на отдельные длины волн. Это объяснение было найдено в 1666 году молодым человеком, сидевшим в темной комнате с двумя маленькими стеклянными пирамидками (призмами). В ставнях окна он просверлил отверстие шириной около сантиметра, через которое в комнату проникал тонкий солнечный луч. И в один знаменательный день студент Кембриджа, которого звали Исаак Ньютон, поднял призму и увидел, как на противоположной стене она создает то, что позже было им описано как «цветное изображение солнца». Он уже знал, что это произойдет, но гениальность Ньютона заключалась в том, что он догадался перевернуть вторую призму таким образом, чтобы этот разноцветный свет проходил через нее. Он обнаружил, что на этот раз радуга исчезла и на выходе снова возник луч белого света. Так впервые ученый показал, что белый свет состоит из лучей всех цветов спектра. Когда Ньютон наконец опубликовал свои открытия – через тридцать восемь лет [5], – это оказалось первым реальным описанием того, как луч каждого цвета, проходя через призму, изгибается под определенным фиксированным углом. Красный луч изгибается меньше всего, а фиолетовый – больше. В той же книге Ньютон назвал пять других цветов, лежащих между этими крайними цветами. Один из его вариантов был совершенно исключительным, о чем я расскажу в главе «Индиго».
