Пусть и не сразу, но всё-таки меня отпустило. Минуло десять однообразных дней, и я медленно, но верно начала оживать. Я заставила себя возвратиться в реальность, дабы исполнить данное Эйнару обещание, но что-то во мне как будто надломилось – наверное, это и наступило то самое пресловутое взросление, о котором без устали твердили светила подростковой психологии. Розовые пони и радужные тона остались в прошлом, мой новый мир был насквозь пропитан вопиющей несправедливостью, социальным неравенством и жестоким насилием над личностью, в нем больше не было места иллюзиями и мечтам. С этого момента от меня требовались лишь несгибаемая твердость, хладнокровный цинизм и готовность мужественно противостоять внешним невзгодам. Я снова посещала школу, наверстывала пропущенный из-за «болезни» материал, зарабатывала хорошие оценки, но отношения в семье у меня так и не наладились. Друзей я одного за другим растеряла после того, как у меня радикально поменялся круг интересов, странички в соцсетях предпочла удалить, и кроме Симки мне было совершенно не с кем поговорить. С мамой мы по известным причинам с недавних пор находились по разные стороны баррикад, и, хотя я очень скучала по нашим прежним беседам на любые темы, первой идти на примирение все равно не собиралась. Отец отправился в новый рейс, и я впервые за всю жизнь нарушила традицию и не вышла проводить его в дальнюю дорогу. До глубины задетая моим поступком мама предсказуемо устроила мне выволочку, но я только вяло отмахнулась и поспешно скрылась за дверью своей комнаты. Я искренне полагала, что имею право поступать подобным образом: родители добились своего, и мы с Эйнаром не виделись уже вторую неделю, но ждать от меня горячих проявлений любви и заботы – это уже откровенный перебор. Холодная война стремительно набирала обороты, я хранила олимпийское спокойствие и с невозмутимым видом проходила мимо мамы, словно мы с ней не более, чем просто делили жилплощадь. Со стороны это выглядело чуть ли не плевком в душу, и на мамино лицо все чаще опускалась черная тень, но нанесенная мне рана была слишком свежа, чтобы задумываться о моральном аспекте своего вызывающего поведения.
Ненависть к родителям значительно поутихла, но я всё также была невероятно далека от прощения. Когда отец с мамой буквально выставили Эйнара за порог, я ужасом увидела в них неведомые ранее черты, у меня не укладывалось в голове, что родители так отвратительно обошлись с парнем только из-за его текущего места жительства. Я не понимала, как можно сравнивать моего Эйнара с маргинальным населением «Живых и мертвых», и почему это так важно не допустить наших встреч на протяжении несчастных двух месяцев, оставшихся до армии. Даже вспыхнувший на набережной конфликт с участием подвыпивших гопников казался мне совершенно логичным в свете господствующих в криминальном районе нравов, и если у Эйнара получилось убедить меня в целесообразности временного сокращения количества свиданий, то позиция родителей не поддавалась рациональному объяснению, как бы я не старалась войти в их положение. Навешав на парня ярлыки, они упускали главное – невзирая на свое происхождение, он был гораздо честнее, порядочнее и благороднее всех моих предыдущих ухажеров, но маму намертво заклинило на его семье, а отца насторожила проблема с внятными перспективами нашего совместного будущего. Я ни на мгновение не сомневалась, что Эйнар сделает блестящую карьеру в избранной области, и, если уж на то пошло, я была стопроцентно уверена, что мы будем счастливы даже в отдаленном гарнизоне, однако, мне явно не стоило рассчитывать на родительскую поддержку.
Встреч с Эйнаром мне не хватало до физической боли, и отчасти я винила в нашей вынужденной разлуке себя. Тогда, в кафетерии, мне не стоило кидаться в панику в ответ на просьбу парня сделать небольшой перерыв – сейчас, по прошествии определенного времени я в полной мере сознавала, какие мотивы двигали Эйнаром в тот день, и насколько сильно волновала его потенциальная угроза моей безопасности. Парень отправился ко мне домой с единственным намерением доказать мне свою любовь, убедить меня в серьезности настроя и развеять мои смехотворные подозрения, я спровоцировала его на это отчаянный шаг и теперь сполна пожинала горькие плоды своей глупой истерики. Эйнар не выдержал моих слез, он сорвался с места и помчался делать мне предложение, только бы я не чувствовала себя обманутой, но в результате он пал жертвой предрассудков, преодолеть которые моим вроде бы достаточно прогрессивным родителям, к сожалению, так и не удалось. Мое сердце изнывало от тоски по нашим прогулкам, я засыпала и просыпалась с именем Эйнара на губах, и даже учебная нагрузка в школе и дополнительные занятия английским языком не помогали мне отвлечься. Я изнемогала от желания послать парню весточку, а иногда мне становилось до такой степени плохо, что я хотела прямо с утра поехать в «Живые и мертвые» и перехватить его на пороге печально знаменитой 12-й школы. Меня не пугали ни агрессивные молодчики, ни наркоманские сборища, ни кладбищенские кресты: сдерживал меня только страх за Эйнара, внушенный мне родителями. Как сам парень пытался оградить меня от неприятностей, так и я прекрасно помнила, что мама обещала упечь его в колонию, если кто-либо из нас посмеет нарушить установленную дистанцию.
Вечерами я в основном сидела дома. На языковые курсы мы Симкой ходили в ту же школу, где и получали образование, на посиделки с одноклассниками мама отпускала меня крайне неохотно, да и я больше не получала удовольствия ни от походов в кино, ни от шумных вечеринок – в итоге меня почти перестали куда-то приглашать, а я не особо по этому поводу расстраивалась. Однако, маме совсем не нравилось, что я превратилась в унылую затворницу, и она непрерывно искала способы вытащить меня из раковины, а ее главными союзниками в этой нелегкой миссии стали давние друзья семьи: Симкины родители и близкая мамина подруга тетя Лена Маркелова. Похоже, мама решила, что клин необходимо вышибать исключительно клином и развернула мощную кампанию по моему сближению с Игорем Маркеловым. Мне крупно повезло, что Гарик, как называла Игоря Симка, был далеко не идиотом и отлично понимал истинные причины происходящего, хотя мама с тетей Леной всячески маскировали свой замысел под обоюдные визиты вежливости.
–Я сказала Лене, что ты приболела, – в один прекрасный день сообщила мне мама и ничтоже сумняшеся добавила, – а Игорек сразу же выразил желание тебя навестить. Будет некрасиво, если я ему откажу, и перед Леной неудобно…
– Какая мне разница, пусть приходит, кто хочет, – на моем лице, вероятно, отражалась высшая степень презрения к этой мышиной возне, и, хотя мама ожидала от меня категорического отпора, демонстративное равнодушие ее явно не обрадовало.
–Я попрошу тебя вести себя прилично, – на всякий случай подстраховалась мама, – Маркеловы думают, у тебя грипп, я не стала выносить сор из избы.
–Мне все равно, -повторила я, – но не рассчитывай, что я буду безостановочно одаривать твоего Игоря улыбками. Чем скорее он сообразит, что развлекать я его не планирую, тем быстрее оставит затею ко мне наведываться.
–Это вы уже сами между собой разбирайтесь, – на удивление миролюбиво произнесла мама, и я интуитивно почуяла подвох, – только фруктами в него бросаться не надо, парень от чистого сердца о тебе беспокоится.
–Да мне плевать, – красноречиво скривилась я, – будто я не вижу, откуда тут ноги растут. Ты мне этого Игоря уже лет пять навязываешь, самой-то не надоело?
– Никого я тебе не навязываю, – судя по всему, мама была безмерно счастлива, что я наконец-то вступила с ней в диалог, и раз за разом спускала мою грубость на тормоза, -но без друзей ведь тоже жить нельзя…А у Маркеловых родственники в столице, всяко пригодятся, когда поступать поедешь. И квартиру нормальную снять помогут, и дельный совет, если надо, дадут.
–А заодно и за мной присмотрят, а потом тебе доложат, – усмехнулась я, – только ты зря стараешься, к тому времени я уже буду замужем и как-нибудь обойдусь без твоей опеки.
