Трудовая книжка – это основной документ, подтверждающий трудовую деятельность и стаж работника

Предисловие

Я рос достаточно обычным ребенком в среднестатистической Советской семье.

Мои отец и мать работали специалистами среднего звена в одном из столичных министерств одной из самых братских Союзных республик.

К началу 80-х мы проживали в квартире моей бабки Марии Гавриловны, которая славилась в нашей семье и за ее пределами язвительной натурой, острым языком и непродолжительными запоями, приуроченными к определенным знаменательным датам. Ей многое прощалось ввиду очевидных заслуг перед Родиной и семьей, о чем нам со старшим братом неоднократно говорилось нашим отцом с демонстрацией выдержек из газет тех лет, семейных альбомов, а так же зачитывались фрагменты воспоминаний из книг, автором, которых являлся один из крупных послевоенных политических деятелей нашей республики, который по совместительству был другом нашей семьи. Моя бабуля во время Великой Отечественной Войны служила связной в крупном партизанском соединении, комиссаром которого был мой, не менее заслуженный дед Адам Павлович. Я же, в силу своего малого возраста не видел ничего зазорного в том, что моя бабушка, выпив немного в праздничный день, могла эпично выйти на улицу в орденах и медалях, при этом попутно поддевая своих соседствующих ровесников мужского пола, по разным причинам, не воевавшим на войне или же, по мнению Гавриловны, воевавших, но по другую сторону.

Работала она в районо бухгалтером по инвентаризации и благодаря этому в нашем доме никогда не переводилось хозяйственное мыло, веники , ну и все то, что можно было списать во время ревизий по школам и садам. По роду службы она иногда приходила в школу, где учились мы с братом. Примечательным был тот факт, что я был первоклассником, а мой брат Игорь десятиклассником. В то время в среде первоклашек десятиклассники были сродни небожителям и я был очень горд тем, что один из них мой старший брат. Ввиду приличной разницы в возрасте, особой дружбы между нами не было, и мы скорее не любили, а терпели друг друга в силу кровного родства, поэтому в семье в качестве лучшего друга мною была выбрана моя замечательная бабуля, у которой ко всему прочему всегда можно было выклянчить рубль-другой на всякую ерунду, да еще в силу ее ответной любви ко мне она часто делила со мной путевку в санатории и дома отдыха, которые ей были положены дважды в год, как ветерану.

Так бы и тянулась эта идиллия, если бы не один примечательный случай: мои родители уехали отдыхать, брат готовился к поступлению в ВУЗ, а я был вынужден посещать школьный лагерь. В один из дней мы всем отрядом поехали в кино, и переходя дорогу я немного замешкавшись едва не угодил под машину. Сопровождавшая нас работница продленки испугалась так, что не придумала ничего лучше, как отхлестать меня при всем честном народе по моей детской морде, чем нанесла , как мне виделось ,непоправимо-ужасную душевную травму. Фильм уже не представлял для меня первоначального живого интереса и жизнь, в тот момент, потеряла свой смысл.

Несколько дней я пребывал в подавленном настроении, пока Мария Гавриловна за ужином не вывела меня на откровенный разговор. Я, заикаясь, в красках, жестах и лицах, весь в слезах и давясь соплями, поведал ей все подробности сего позорного действа и мне стало гораздо легче, особенно, когда бабушка произнесла фразу, которая во многом мне помогла в будущем, а звучала она так:

– Сашка , плюй на усе, беражы здароуе!

Мне порой казалось , что это ее основное кредо по-жизни.

Так вот, в один из дней баба Маруся явилась в мою школу для проведения очередной инвентаризации. Наинвентаризировавшись с завхозом школы почти до усрачки, нагрузившись вениками, мылом, а так же тазами и кастрюлями она с чувтвом глубокого удовлетворения и пребывая в приподнятом настроении духа от выполненного долга следовала по длинному школьному коридору, представлявшему собой некий живой оазис с множеством цветов, фикусов и другой фауны с развешенными по всей стене клетками с попугаями и канарейками.

      Навстречу навьюченной, как караванный верблюд бабушке двигался наш отряд из отдыхающих в летнем школьном лагере ребят во главе с той самой гнусной училкой, которая отхреначила меня на глазах у всех пару дней назад. Увидев родного человека я радостно рванул к ней и обняв ее толстые как колонны оперного театра ноги стал радостно ее приветствовать. Это крайне взбесило мою обидчицу. Не чувствуя нависшей угрозы со стороны полной и прилично поддатой пожилой женщины, она подбежала, чтобы снова вернуть меня в строй , схватила меня за рукав и потянула к себе. Мария Гавриловна посмотрела на меня и в ее глазах я прочитал вопрос:

– Это она?– и я утвердительно кивнул.

Старая партизанка с грохотом поставила на пол трофеи , схватила тщедушного педагога крепкой как стальные тиски рукой и с криком:

– А тебе так понравится, сука?! -начала методично лупить ее огромной ладонью по накрашенным неестественного цвета румянами щекам и размалеванными дешевой помадой тонким, противным губам. Потом подняла ее за грудки над собой и швырнула в диковинный куст с крупными красными цветами. Вокруг воцарилась гробовая тишина и все, включая канареек и попугаев застыли в глубоком ах.е. Двухметровый, широкоплечий физрук ,ставший невольным свидетелем экзекуции, испуганно замер с лицом человека, которому очень хотелось бы в этот момент оказаться в другом, более безопасном месте. А бабуля невозмутимо подняла с пола свои клунки , смачно матюкнулась , взяла меня за руку и мы пошли домой.

      Лагерь на этом для меня закончился, а моей бабке пришлось уволиться с работы и уйти на давно заслуженную пенсию, чтобы как то замять эту неприятную историю.

По приезду родителей из отпуска, моя мама стала требовать от отца немедленного переезда хоть куда- нибудь, от плохо влияющей и подающей неправильный пример свекрови, которая на фоне вынужденного безделья ко всему стала гнать посредством использования определенным образом тех самых тазиков, сахара и дрожжей , довольно неплохой самогон.

Как раз их министерство достроило пятиэтажный жилой дом в пригороде, куда мы и съехали от бабки в скором времени, удовлетворив давнюю мечту моей мамаши расстаться, наконец с доставшей ее своими репликами и выходками за не одно десятилетие близкой родственницы по линии мужа.

Квартира нам досталась сырая и холодная, батареи не грели, горячая вода была совсем не горячей и в добавок ко всему по вечерам могли отключить свет. Брат частенько обманным путем убалтывал меня погреть его постель в обмен на долгие и как мне представлялось чертовски интересные рассказы про космос типа:

– Э , брат, космос- это космос, он бесконечен, и там есть планеты величиной с яйцо , но с массой больше, чем у нашей Земли.

И я лежал в темноте , колотясь от дубака в своей кровати и думал :

– Ну вот как это может быть бесконечно, хотя, а что там за этим концом? Или , как такое тяжеленное яйцо не упадет на самое дно космоса и есть ли вообще это дно, если конца-то нет?

В пригородной поселковой школе городского новичка в моем лице приняли холодно и при каждом удобном случае одноклассники шипели в мою сторону:

– Гарадски пес нассау у авес.

Но это были только цветочки того самого овса, самое страшное ждало меня впереди.

Каждый вечер после уроков, а учился я во втором классе во вторую смену за 1.5 км от дома, человек пятьдесят улюлюкающих румяных детей колхозников выстраивались в две шеренги, причем в сем поганом действе участвовали и девочки и заставляли нас, детей того самого министерского дома идти по-середине, а они руками, ногами и портфелями били нас пока мы не начинали плакать, или не падали корчась от боли, размазывая кровь и слезы по лицу разодранными об обледенелую школьную дорожку руками. Так продолжалось достаточно долгое время. Моя жизнь в школе была невыносимой, каждый раз приходилось придумывать байку для родителей по поводу новых синяков и ссадин. Наконец в один из вечеров разглядывая очередной фонарь под моим глазом моя мама грозно сказала отцу: