—Так, мой повелитель?
—Милая… Да… Да… сделай, как умеешь!
Губы, как лепестки, упавшие на изваяние каменного истукана, расступились, облепили мокро, облекли. Скользнули по куполу, остановились, не достигнув даже границы сдвинутой кожицы. Вернулись, смыкаясь на кончике. Повторили все медленнее. И еще раз, еще медленнее…
—Алинушка! Рыбка! Птичка! Искусница моя!
Она выпустила член мужа изо рта подобравшимся, крепким и поблескивающим, как отполированная слоновая кость. Прошлась языком по уздечке, кулаки мужа сжали, скомкали простынь.
—Алик, радость моя…
Ладонь подхватила снизу мягкое. Сжимая, взвешивая, массируя.
—Да, сердце мое?
—А не потому ли ты так героически настроен…
Другая ладонь сжалась под набалдашником трости в тугую манжету. И бескомпромиссно надавила вниз.
—…что по звукам вообразил происходящее за стенкой? Или увидел?
—Я… да как ты… могла.
Обе руки теперь двигались сообща. Алина за годы супружества прекрасно узнала, как подвести мужа к черте. И как удержать его на острой сладкой грани, подобрав нужный ритм. А еще она всегда различала его ложь.
—Расскажи!
—Алина!
Она коротко накрыла крайнюю плоть мужа ртом, и тут же отступила.
—Расскажешь?
—А-а-а…
Руки и не думали прекращать движения. «Между жерновом и молотком»,– так она для себя назвала найденную опытным путем сексуальную технику.
—Я не слышу нужного ответа,– губы смачно чмокнули, всосав и резко отпустив головку. Они оба знали, что при желании, Алина могла подвергать мужа сладострастной пытке долго.
—Не заставляй меня!
—Ну же!– Алина умела быть настойчивой.
—Ты уснула… Я пошел попить…
—Это было до или после «трехминутки»?
—После.
—Так,– поощряя рассказ, она нырнула вниз, едва коснулась воспаленной кожи губами, и вновь взмыла, откидывая волосы. Алик было сделал попытку силой прижать ее затылок, но тут же его текстикулы оказались в жестких тисках. Жена умела дать понять, кто главный в постели.
—И…
—Увидел ее.
—Кого?
—Ленку,– обреченно признался муж.
—Ленку? Нашу Ленку?
То ли от последнего Алининого маневра, то ли от моральных терзаний, орган мужа стал утрачивать твердость. Алину же, напротив, образ Алика, вечно благопристойного, сдержанного, да что там греха таить,– пресноватого Алика, застигнутого со стояком на собственную дочь, взвинтил невероятно.
—Что ты видел?
—Алин… Мне стыдно…
—Что … Ты… Видел?
В каждую паузу рот женщины обрушивался, язык успевал обвить член от головки до основания, успешно возвращая тому утраченные позиции.
—Ее… Совсем голую… в лунном свете… она пила воду… и капля… стекала … от краешка губ … теряясь между грудей.
—Она тебя заметила? – внезапно она поставила себя на место Алика. Среди ночи. Наедине с красивой полногрудой девицей. Девицей, с которой всего четверть час назад занимались любовью… Ароматной, еще не просохшей…
—Нет, в коридоре же темно было.
«Ну да, из кухни лесенка на второй этаж, в спальню молодых. И надо немного нагнуться, чтобы не задеть головой притолоку. И раз он рассмотрел каплю, то женские прелести Ленки в такой позе, тем паче!»
—Ты не должен ничего утаивать от меня,– сказала тихо, скрывая из последних сил лезвия похоти под мягким покрывалом семейной идиллии.– Это всего лишь наваждение. Сон. Химера, которая развеется ранним утром. Будоражащий воображение мальчишеский ночной мираж, тающий без следа. Останемся только мы. Только ты и я!
Алина оседлала мужа. Возбуждение оказалось невероятным. Не помнила, как Алик оказался в ней, не помнила и не понимала, что было после. В голове, чередуясь с абсолютной, космической чернотой космоса, вспыхивали ярчайшие картинки, одна развратнее другой. Напряжение росло, калейдоскоп кружился все быстрее, ложе ходило ходуном под ее неистовым натиском, пока все звуки, все эмоции и образы не вспыхнули ярчайшей звездой, схлопываясь в точку.
5.
Встали все по-воскресному поздно. Женщины готовила завтрак, мужчины сидели на дворе за грубо сколоченным столом под тентом и потягивали пиво. Позже поехали на место вчерашнего купания, вновь избрав водителем Алину.
Троица плескалась вовсю, а сама Алина загорала, подтянув подол легко сарафана, спустив бретельки с плеч и надвинув на лицо широкополую соломенную шляпу, найденную накануне в кладовке. Потом она задремала, и проснулась от мелодичного перезвона. Она повернула голову влево. Рядом лежал Артем, прекрасный как Адонис, и азартно резался в электронную игрушку на телефоне. Алина поморщилась: двадцать, а ведет себя…
—А где Алик с Леной?
Артем неопределенно махнул рукой в сторону реки. Ей пришлось приподняться на локтях, чтобы за зеленой порослью увидеть мужа и дочь, перебрасывающих друг другу большой надувной мяч.
Повернувшись к парню, Алина пару минут молча наблюдала за игрой.
—Интересно?
—Да,– зять не соизволил даже оторваться от экранчика.
—У нас в детстве гаджетов не было,– протянула женщина, интонацией подтрунивая над соседом.
—Сочувствую,– безразлично отозвался парень.– Скука была, наверно, смертная.
«Ах ты чурбан неотесанный, ни к женщине внимание проявить, ни разговор поддержать! Ну ладно!»
—Другие игры случались,– ровно отозвалась Алина.
—Например?
Она сорвала травинку, знатно опушенную сверху. Сжала пальцы под верхушкой, и провела вверх, пряча содранную со стебля нежную метелку в кулаке.
—Петушок или курочка?
—Какой петушок? Какая курочка?
Арием все же отвлекся от смартфона.
—Маленький гребешок—курочка,– она продемонстрировала содержимое кулака.– Большой гребень— петушок.
Алина повторила манипуляцию, на этот раз намеренно вытягивая в длину хвостик метелки.
—И что?
—Нужно угадать.
—Всего-навсего?
