Роден медленно склонила голову и уставилась на мужчину, который цитировал поэму Сугрида Лэвэ – одного из малоизвестных суирских поэтов.

– «Я верую, что все есть связи в этом мире, – произнесла она. – И там, где правит Свет, в тени нас поджидает Тьма. А если Он десница Бога, то в сумраке печалей у Смерти все же нет лица».

Хлопок. Еще один. Роден повернулась к аплодирующему Красавчику. Кажется, тот был впечатлен.

– А мне начинает нравится ваша кампания! – весело заявил он. – Кто написал эту помпезную хрень о смерти?

– Сугрид Лэвэ, – ответил Темный.

– Никогда о нем не слышал, – Красавчик повернулся к Лоскутному Одеялу. – А ты слышала о таком?

– Нет, – пожала плечами она.

– А ты, Язва?

– Пошел ты! – шикнула та.

Красавчик прищурился и наклонился вперед:

– Может еще кого-нибудь процитируешь, а, Темный?

– В другой раз, Индрих, – улыбнулся тот.

– А ты вообще с какой планеты? – продолжал напирать Красавчик.

– С дальней, – ответил он.

– Опять секреты! Мы же вроде как самые родные в этом месте. Я – олманец, – он указал пальцем на свои светящиеся голубые глаза, – только в гробу погаснут. Одеяло у нас суирянка, – он подмигнул ей, – если только не крашенная с отбеленной кожей. Язва, – он повернулся к ней лицом, – ты ведь с Ливзеры: вы все там бронзовые, по-моему. Страшила, – он указал пальцем на Роден, – ты ведь тоже суирянка? Ну, или была ей когда-то… А вот кто ты такой, Темный?

– Мать суирянкой была, – ответил он.

– А отец? – насупился Красавчик.

– А отец ее изнасиловал, – Темный закрыл глаза и отвернулся.

Повисла тишина.

– Дерьмовое происхождение! – выдала Язва и засмеялась в кулачок.

Все, включая Кашпо, уставились на нее.

– Доктор Кашпо, – произнесла Роден, – может, закруглимся на сегодня?

– В этом я соглашусь с тобой, Роден. Сеанс окончен. Встретимся завтра.

Темный первым подскочил с кресла и зашагал к выходу.

Время вечернего досуга. Роден воротило от него. Их запирали в большом зале со всякими игрушками, где они должны были хоть чем-нибудь себя занять. Хорошо, что заведение «престижное». Там был выход на веранду, где, пялясь в окна, Роден могла покурить.

Окинув взглядом унылое сборище себе подобных, она зашагала в сторону веранды. В правом углу зала Красавчик беседовал с Лоскутным Одеялом. Одеялко посмеивалась, то и дело поглядывая на Темного. Темный сидел в гордом одиночестве за столом и играл в шахматы сам с собой. На косые взгляды Лоскутного Одеяла он внимания не обращал, хотя Роден готова была поклясться, что он их заметил. Язва донимала кого-то в кататонии и радовалась этому, как дитя малое. Дура, что еще сказать. Дура обернулась и помахала рукой Роден. Вот она – оборотная сторона «групповухи». Сейчас каждый из них будет считать, что вправе кивнуть Роден, помахать рукой или, что еще хуже, подойти и заговорить с ней.

Она вышла на веранду, достала елотку и попросила одного из санитаров прикурить. Тот, естественно, не отказал и поднес к елотке зажигалку. И за это им платили. За огонек, за улыбки, за вежливость, за цепкие руки и стальные объятия. Все включено в этом элитарном заведении.

Роден присела в кресло у окна, затянулась и выпустила колечко дыма. Пачка елоток заканчивалась, а с визитами к Роден никто не спешил. Можно было дать денег какому-нибудь санитару и попросить его принести новую пачку. Одна проблема: счета Роден мать заблокировала, а наличных у нее не было. Что она вообще здесь делала? Как докатилась до полного отстоя в своей яркой и столь впечатляющей жизни? Перед глазами всплыло знакомое лицо, и Роден передернуло.

– Привет! – улыбалась Одеялко. – Могу я к тебе присоединиться? – и не дожидаясь разрешения, плюхнулась в кресло рядом.

Одеялко достала из кармана рубашки пачку елоток и щелкнула пальцами, подзывая к себе санитара. Тот подошел, хотя мог и не подходить.

– Огоньку не найдется? – кокетливым голоском пропела Одеялко.

Санитар молча дал прикурить. Одеялко затянулась и вложила бумажку ему в руку.

– Благодарю!

– Всегда к вашим услугам, – ответил довольный сотрудник, пряча деньги в карман и тут же удаляясь.

– Почему я тебя раньше здесь не видела? – поинтересовалась Одеялко.

– Потому что раньше меня здесь не было, – ответила Роден, отворачиваясь к окну.

– Я разговаривала с Язвой. Оказывается, она многих здесь знает. И Красавчика помнит, и тебя…

– Да что ты? – улыбнулась Роден. – И что же Язва обо мне рассказала?

– Что ты сука, каких поискать.

– У Язвы распад личности. Не советую слишком много с ней общаться.

Лоскутное Одеяло прищурилась, глядя куда-то в сторону.

– Красавчик сказал, что Язва бывала здесь раз пять минимум.

– Будет и шестой, – вздохнула Роден.

– Почему? – Одеяло повернулась к ней и изобразила на лице неподдельный интерес.

– Она зависима. Здесь ее кормят одним, на воле она ест другое. Как только передоз – родственнички запирают ее здесь. Круг замыкается. А от постоянных передозов мозги начинают плавиться. У нее уже почти расплавились.

– Как у тебя это получается?

– Я просто наблюдательна, – Роден затушила окурок.

– Эй, девчонки, вы не скучаете?

– Легок на помине, – буркнула Роден.

Красавчик придвинул стул и присел напротив, едва ли не касаясь ее коленями.

– Скажи, ты вся такая… – он задумался, подбирая слово, – …яркая?

– С какой целью спрашиваешь? – Роден пыталась сохранить хладнокровие и случайно не подправить его аристократический нос.

– Страшилка, не обижайся. Я любя!

– Так вот в чем твоя проблема… – понимающе кивнула Роден. – И давно на уродство тянет?

Красавчик засмеялся и подмигнул.

– Люблю баб с характером!

– Так иди и поищи себе бабу. А мы с Одеялком, как дамы благородного происхождения, тебя здесь подождем.

– Простите, дамы! – он поднял руки. – Обознался!

Роден схватила его за ладонь и выкрутила руку.

– Если хочешь свести счеты с жизнью, – улыбнулась она, показывая запястье Красавчика с белесым рубцом Одеялку, – резать нужно продольно, а не поперек. Чем глубже, тем лучше. А вот это, – Роден отбросила ладонь, – показуха чистой воды.

– Тебе виднее, шлюха, – бросил в ответ Красавчик и удалился.

Роден достала елотку, отобрала из рук Одеялка дымящийся окурок и подкурила от него.

– Бойся этого урода, – произнесла она. – Он из нашей группы самый конченый.

– Ты что-то знаешь? – прошептала Одеялко, явно испуганная замечанием Роден.

– Я таких тварей чую издалека.

Лоскутное Одеяло поежилась и отвернулась.

– А Темный наблюдает за тобой, – произнесла она.

– Не за мной, – вздохнула Роден. – Он наблюдает за тобой.

– Нет. Как только ты мимо него прошла, он то и дело на тебя поглядывал.

– Это потому что ты рядом сидишь, – и подловив очередной взгляд черных глаз с воодушевлением помахала Темному рукой.

Темный тут же отвернулся.

– Расслабься, – Роден затянулась, – сегодня он на тебя больше смотреть не будет.

– Злая ты, – вздохнула Одеялко.

– Сука просто, вот и все. Ты только не расстраивайся. Ты нравишься Темному. Если и он тебе нравится, можешь закрутить.

Одеялко поморщилась.

– С Темным?

– А почему нет? – хмыкнула Роден.

Одеялко огляделась по сторонам и встала.

– Хорошо поболтали. Завтра курнем вместе?

– Завтра будет видно.

Лоскутное Одеяло зашагала в зал, прошла мимо одиноко сидящего Темного, потом остановилась, обернулась и вернулась к его столу. Дальше Роден не подглядывала. Не прилично это, вроде как… Хотя, кому она заливает?

– Уже девять. Пора отдыхать, – объявил санитар.

– Пора, – вздохнула Роден и бросила дымящийся окурок в пепельницу.

– Эй ты!

Она обернулась, точно так же, как и все остальные, собравшиеся у выхода.

– Вернись и затуши окурок! – кричал санитар.

– Сам затуши. Или за эту услугу я не заплатила?