В это время уже росло и укреплялось поселение на противоположном берегу Волхова немного выше по течению, на мысочке, образованном впадающей в Волхов речкой Ладожкой. Это-то поселение и называется Ладога. Что от чего произошло – название поселения от названия реки или название реки от названия поселения – неизвестно.

Мы идём туда, к устью Ладожки. Ближе всего к нам, на холме – белый, как сахарная голова, храм Иоанна Предтечи с пятью зелёными куполами и шпилем колокольни. Это единственная действующая церковь Старой Ладоги[4], сооружение XIII–XVII веков, и при этом не в меньшей степени творение её недавнего настоятеля, отца Евстафия.

Старая Ладога, Предтеченская церковь

Отец Евстафий – колоритная личность, большой оригинал и в настоящем смысле слова подвижник. Говорят, что когда-то он учился на философском факультете ЛГУ. Потом ушёл в монахи. В начале девяностых взял безнадёжный староладожский приход. Безнадёжный потому, что верующих в Старой Ладоге, кроме нескольких бабушек, не было: был музей и были жители «сто первого километра». И ещё потому, что храм, хоть и числился памятником под охраной государства, выглядел настоящей руиной. Помню ещё с семидесятых годов, как стоял он с покосившимися куполами, без крестов, опутанный, как паутиной, сетью поседевших от времени строительных лесов.

В середине девяностых я приезжал к отцу Евстафию со своими учениками, старшеклассниками, довольно большой группой. Евстафий поселил нас прямо в церкви, в трапезной, сорганизовав в одном её углу широкий настил из досок. Тогда церковь уже действовала – правда, только маленький придел. Но приход уже сложился, жизнь в храме и вокруг кипела строительством, шевелилась. Стены трапезной были недавно расписаны. Как раз над нашим лежбищем помещалась фреска «Тайная вечеря». За столом благочестиво склоняются Христос и апостолы, а Иуда – с западного, дальнего от алтаря края сидит, воровато отворотясь, прижимая к сердцу мешочек с деньгами. Ещё чуть западнее к стенке примыкает печка, и за печкой изображён бесёнок: чёрно-красными угольными глазёнками он гипнотизирует Иуду и подманивает к себе чёрной лапой.

Напротив этой поучительной фрески в углу стоял (может быть, до сих пор стоит) предмет не вполне церковный: старинное пианино. Три вечера, что мы провели в гостях у Предтеченской церкви, наша девушка играла на нём Шопена и Свиридова. И отец Евстафий в своей монашеской мантии, с длинными, ниже плеч, волосами и худым подвижническим лицом, приходил, садился, слушал, склонившись точно так же, как апостолы на фреске.

Но мы с Торой Евстафия не застали. В трапезной хозяйничали две женщины в платочках. Нам неохотно сообщили, что отца настоятеля отсюда перевели. Куда? Не знают. Видно, не поладил с начальством. Мы отдали поклон и пошли своей дорогой.

Староладожская крепость

Дорога эта, если идти к центру посёлка, проходит мимо Успенского собора, чудного памятника благородной новгородской архитектуры XII века, мимо строений Успенского женского монастыря. В нём какое-то время содержалась полумонахиней нелюбимая жена Петра Великого царица Евдокия. Говорят, что монастырь штурмовал Суворов. Командуя расквартированным здесь Суздальским полком, он однажды затеял озорство: приказал солдатам, якобы ради отработки боевых навыков, штурмовать низенькую (метра два) оградку женского монастыря. Переполох вышел большой, дошло до императрицы. Утверждают, что именно по этому поводу в ответ на высочайший выговор Суворов отшутился: «Тяжело в учении – легко в бою». Шутка понравилась императрице, а Старая Ладога подтвердила свою репутацию буйного, хулиганского места.

От ворот в южной стене монастыря начинается удивительная улица. Она ведёт к центру посёлка, к тому мысу, где более двенадцати столетий назад возникло первое поселение при впадении в Волхов речки Ладожки. Никак не скажешь про эту улицу, что она особенная: домики, огороды, куры бродят. В общем-то, кругом бедственный беспорядок, который так любят выставлять напоказ маленькие «населённые пункты» России. На некоторых домах сохранились номера с надписью «Краснофлотская». На других – более новые, с восстановленным дореволюционным названием: «Варяжская». Варяжской эта улица стала называться не со времён Рюрика, а со времён Рёриха: при участии великого художника-световидца в Старой Ладоге были проведены первые научные раскопки.

Возможно, это самая старая улица Северо-Восточной Европы. Заложенные археологами шурфы показали, что точно так же улица проходила и дома стояли по крайней мере с X века. Полагаю, что в жизни этой улицы за тысячелетие мало что изменилось. Разве что три вещи появились: печки вместо очагов, асфальт и электричество.

Археологические исследования на Земляном городище, самой древней части Старой Ладоги, обнаружили первое поселение, возникшее здесь в середине VIII века: по результатам дендрохронологического анализа, около 753 года. Оно имело скандинавский облик; жители его приплыли «из-за моря» с женами, детьми и предметами быта. Видимо, они заняли это удобное место ещё до прихода славян; в древнейшем слое Ладоги они оставили фризские гребни, скандинавские ножи, кожаную обувь северного типа, деревянные игрушечные мечи и прочие предметы быта, характерные для населения Северной Европы и Балтики. Но просуществовала их маленькая колония лишь пару десятилетий. Не позднее 780-х годов на её месте возникает новое, тоже совсем небольшое поселение, жителей которого и по типам построек, и по набору вещей можно смело считать славянами.

Это то самое время, когда реки и озёра Восточно-Европейской равнины превращаются в магистральные пути «из варяг в греки», «из варяг в арабы». Одно из ярких (в прямом смысле) доказательств тому – бусины из цветного стекла, так называемые «глазки», которым дивился ещё Нестор. В конце VIII – начале IX века их производство было налажено в Ладоге. Бусины эти, изготавливаемые по средиземноморской технологии, служили платёжным средством наряду с арабскими монетами – дирхемами, – которые тоже встречаются в культурном слое Ладоги этого времени. Ареалы распространения «глазков» и дирхемов в Северной Европе пересекаются на территории Ладоги. Ценности с арабского востока и каролингского запада встречались здесь. Встречались и люди – носители разных языков и культур. Постепенно население Ладоги становится более пестрым, к славянской основе примешиваются балтский и скандинавский компоненты.

В 840-х – 860-х годах Ладогу дважды постигла катастрофа. В огне пожара гибли дома, их жители, погибла и стеклодельная мастерская. Виновники первого погрома – норманны: в надпожарном слое присутствуют скандинавские подвески в виде молота Тора и другие характерные приметы норманнского присутствия. Второй пожар, видимо, связан с событиями, обозначенными в Несторовой летописи под 862 годом: изгнанием варягов, междоусобицами, призванием Рюрика. На пепелище вырастает новое поселение, значительно больше предшествующего. В его материале смешаны славянские и скандинавские черты, причём последние указывают на доминирующее положение их носителей. Свидетельство варяжского владычества – могильник в урочище Плакун на противоположном берегу Волхова: большая группа курганов, в некоторых – останки ладей и другие признаки воинских погребений скандинавского типа. Именно в это время – в 840-х – 860-х годах – в письменных источниках (греческих, латинских, арабских) впервые появляется слово «рус», «рос», обозначающее некое воинственное сообщество, распространившее свои набеги до берегов Понта Евксинского. К этому же времени Нестор относит появление наименования Русь и приход Рюрика и его братьев-варягов на княжение в Словенскую землю.

Из тысячи трёхсот лет своей истории тысячу лет Ладога была местом пограничным. Отсюда уходили «за тридевять морей», сюда приходили таинственные и опасные люди «из заморья». Только в Петровскую эпоху эту функцию у Ладоги перехватил Петербург. А в древности… Можно не сомневаться, что и Владимир Святой, и Ярослав Мудрый, оба в ходе борьбы за киевский престол вынужденные бежать в Швецию, к варягам, не миновали Ладоги на этом пути. Через Ладогу же и возвращались с варяжскими дружинами.