Как долго он простоял на берегу?.. Минут сорок пять? Час? Во всяком случае, было уже поздно – в таверне за его спиной царила тишина, – и следовало возвращаться в свой номер. Полногрудая служанка, наверное, его ждала.

После свежего ночного воздуха в таверне показалось ужасно душно. Когда же Джервейз, поднявшись по лестнице, попытался отыскать свой номер, у него снова закружилась голова. Черт бы побрал это виски! Да и все эти строения заодно… Постоялый двор на протяжении веков беспорядочно перестраивался, поэтому напоминал какой-то лабиринт с неровными полами и непредсказуемыми углами. Хозяин оставил для него в прихожей масляную лампу, и теперь, когда Джервейз шел с ней, на стенах мелькали и качались странные тени…

Стоя в коридоре на втором этаже, Джервейз довольно долго размышлял, в какую сторону идти. В поездке по Шотландии ему доводилось останавливаться и в других постоялых дворах, похожих на этот, и сейчас все они казались одним и тем же замысловатым строением. В конце концов Джервейз решил свернуть направо. Дойдя до комнаты в конце коридора, он кое-как вставил ключ в замочную скважину, но то ли ключ и замок были скверные, то ли сам он действовал слишком неловко, – во всяком случае ему пришлось долго повозиться с дверью, прежде чем она наконец открылась.

При виде округлых очертаний женской фигуры на его кровати, Джервейз воодушевился, тотчас же забыв о своих мелких неприятностях. Тревога, что виски могло понизить его способности, испарилась. Чувствуя предвкушение, Джервейз поставил лампу на небольшой столик возле кровати и быстро снял верхнюю одежду. Когда же скользнул под одеяло, оказалось, что служанка дремала. На ней была одна только тонкая льняная рубашка. Проводя ладонью по ее телу, Джервейз смутно осознал, что она сейчас казалась менее пышной, чем он ожидал. Зато она, похоже, помылась, и свежий аромат женского тела усиливал его возбуждение. Виски и похоть почти полностью отключили рассудочную часть его сознания, и Джервейз надеялся, что девушка скоро проснется. За деньги, которые заплатил шлюхе авансом, он, конечно, имел право рассчитывать на ее активное участие, тем более что внизу, в таверне, она казалась весьма охочей до таких развлечений. Задрав ее рубашку выше талии, он с удовлетворением заметил, что она открыла глаза. Джервейз наклонился над ней, чтобы поцеловать – ее мягкие губы тотчас открылись под его губами, – но реакция девушки была какой-то вялой, к тому же… почему-то не чувствовалось опыта. Он провел рукой у нее между ног, и она на мгновение точно одеревенела, но потом вдруг начала энергично двигаться, воспламеняя Джервейза до такой степени, что он совсем потерял голову. Он стал целовать ее в шею, но девушка почему-то завизжала. Сначала не очень громко, но затем так пронзительно и так близко от его уха, что он невольно отпрянул. «Надо было как следует ее разбудить», – подумал Джервейз. Стараясь успокоить девушку, он произнес:

– Милая, расслабься, это всего лишь я. Давай потише, не то разбудишь весь постоялый двор.

Поцелуй казался единственным надежным способом ее утихомирить, и он снова попытался ее поцеловать, но она отвернулась от него и снова завизжала. Тут Джервейз осознал, что женщина под ним очень уж худая, ее тело совсем не походило на зрелые округлости той служанки. И в тот момент, когда он наконец-то понял, что произошла ужасная ошибка, дверь распахнулась и раздался гневный голос:

– Грязные развратники!

Джервейз вздрогнул и повернулся лицом к незваному гостю. В дверях комнаты стоял высокий костлявый мужчина, одетый во все черное. Ошеломленный произошедшим, Джервейз молча таращился на него. А тем временем в коридоре, за спиной незнакомца, появился хозяин постоялого двора со своей пышнотелой женой – оба в наспех надетых халатах, с выражением испуга на бледных лицах.

В комнате слышалось шумное дыхание человека в черном. В одной руке он держал свечу, в другой – пистолет со взведенным курком. Оружие уже само по себе взывало к осторожности, но еще бо́льшую тревогу вызывали глаза этого мужчины: белки виднелись со всех сторон вокруг радужной оболочки, – а на его узком худом лице было выражение безумца… или яростного фанатика. Несколько мгновений, показавшихся нескончаемыми, он молча смотрел на молодых людей, лежавших в постели. Потом, обращаясь к Джервейзу, сквозь зубы процедил:

– Значит, ты клюнул на приманку этой шлюхи? Она, Мэри, была моим наказанием. – Мужчина в черном прошествовал к кровати; шотландский акцент придавал его словам какую-то особую силу. – Меня зовут Гамильтон, и я слуга Божий. Я старался как мог держать мою дочь в чистоте, но даже мои молитвы не могут спасти женщину, которая была проклята еще до того, как родилась на свет. Я видел, как она смотрит на мужчин, как они шныряют вокруг нее, принюхиваясь. Она как сука в течке – послана искушать мужчин им на погибель. Видит бог, я пытался уберечь ее от ее же собственной порочной натуры, но с этим покончено. Теперь она твоя. – Он понизил голос до зловещего шепота и со злобным удовлетворением повторил: – Да, она твоя.

Гамильтон остановился возле кровати, да так близко, что на грудь Джервейза упали капли горячего воска его свечи. Как ни странно, наряд Гамильтона был одеждой джентльмена, несмотря на цвет и строгий покрой. Джервейз в растерянности заморгал, потом ущипнул себя за руку. Последние десять лет его мучили кошмары, и он на мгновение подумал, что все это очередной кошмарный сон. Но человек, называвший себя священником, с силой ткнул его дулом пистолета в грудь, и металл оказался слишком холодным и твердым, так что едва ли все происходившее могло быть сном.

– О да, мой прекрасный лорд, она твоя. – Эти слова прозвучали почти ласково, но потом священник вдруг взорвался: – Аристократ проклятый! Ты не мог сдержать свою похоть, и теперь она твоя на всю жизнь, во всей своей испорченности! – На губах Гамильтона появилась слюна. – Вы друг друга заслуживаете! – со злорадной усмешкой заорал он. – Да, заслуживаете! А я теперь смогу снова вести благочестивую жизнь!

От страха сознание Джервейза начало проясняться, а затем страх сменился яростью.

– Приятель, я понятия не имею, как эта женщина оказалась в моей постели, – заявил он. – Не беспокойся, с твоей маленькой шлюшкой ничего не случилось. Она такая же, какой была, когда я ее тут обнаружил. Если она твоя дочь – забирай ее отсюда немедленно.

Глаза фанатика вспыхнули, и он направил дуло пистолета прямо в сердце Джервейза.

– Ну нет, сын шлюхи, – сказал он резким жутковатым голосом. – Ты на ней женишься. Может, у нее душа потаскухи, но в глазах мира она невинна. – Безумец сделал паузу, потом с едким сарказмом продолжил: – Даже таким джентльменам, как ты, не позволено портить девушек благородного происхождения. Не моя вина, что ты поддался на ее хитрые уловки. Ты на ней женишься – и сделаешь это прямо сейчас, в этот самый час. И тогда я от нее освобожусь.

Тут в голове Джервейза словно что-то щелкнуло, и все в этом кошмаре прояснилось. Во всяком случае, он осознал два факта, которые никак не мог игнорировать. Во-первых, Гамильтон – совершенно безумный фанатик, одержимый человек. А во-вторых, он со всей хитростью безумца очень ловко устроил ловушку и застал его, богатого англичанина, в компрометирующей ситуации. Джервейз проклинал себя за глупость. Отец, не баловавший его вниманием, все же один совет постоянно повторял: главное в жизни – остерегаться ловушек. Богатые молодые мужчины, у которых похоти больше, чем здравого смысла, уязвимы к козням желающих получить долю от их богатства. Именно по этой причине Джервейз в своих похождениях ограничивался девушками не очень строгих принципов: вроде сегодняшней пышногрудой служанки, – девушки же из благополучных семей были опасны. А может, служанка участвовала в заговоре? Слишком уж смелой была она в своем заигрывании… А когда он проглотил наживку, ей оставалось только отойти в сторону. И, конечно же, она получила за это куда больше денег, чем за обычную ночь с мужчиной. А он, Джервейз, спьяну не заметил подмену. Как-то раз в одном загородном доме с ним уже случилось нечто подобное, но тогда он был трезв, поэтому прогнал потаскушку еще до того, как их могла «случайно» обнаружить ее мать.