Сначала я пыталась записывать информацию в блокнот, выданный мне Тамарой, но вскоре перестала обращать внимание на ее бормотание и вроде бы даже начала дремать. Что было неудивительно, учитывая насыщенный день.

Решив меня взбодрить, говорливая хозяйка вспомнила про баню. Я же вспомнила про свою машину, и Тамара посоветовала отправить за ней Леонида. Трактор-то он всего один раз в реке топил, так что домчит ее сюда с ветерком.

Я решила, что машине будет безопаснее в лесу, чем в объятиях Леонида, и переключила внимание хозяев на баню. Хотя с детства терпеть ее не могла. Папа № 2 всегда твердил: «Тех людей, которые нам не нравятся, мы посылаем в баню, а тех, кто нравится, зовем в сауну». С возрастом смысл поговорки перестал от меня ускользать, но стойкая нелюбовь к бане сохранялась.

Обижать хозяев я не хотела, оттого покорно потопала в добротное деревянное строение в конце огорода. Не переставая вещать, Тамара хорошенько поддала, вылила на меня пару ведер воды, отхлестала веником, натерла мочалкой из лыка, выдала мне банный халат и, оглядев дело своих рук, заявила:

– Ну вот, другой разговор. Хоть румянец появился. Пойдем, я тебя в дочкиной комнате положу.

Выделенная мне комната с бревенчатыми стенами и маленьким окном оказалась неожиданно уютной. В углу стояла старая деревянная кровать с резной спинкой и горой подушечек, прямо над ней – тоненький коврик с елочками, на дощатом полу лежали яркие половики. Я словно попала в избушку Бабы-яги и, рухнув на постель, мгновенно уснула под аромат развешанных по стенам сухих трав.

Сквозь сладкий сон мне пару раз казалось, что за окном воют собаки, но сил встать и посмотреть на улицу я в себе не нашла. А вот пробуждение мое приятным мог бы назвать только самый рьяный оптимист. Не успев окончательно проснуться, я вспомнила, где я и что со мной, погоревала, что качусь вниз по социальной лестнице, призвала себя не раскисать, села, распахнула глаза и… увидела самого черта. Прижавшись лычом к оконному стеклу, он буравил комнату маленькими глазками, а нос-пятачок резво двигался, оставлял на стекле испарину.

– Чур меня, – охнула я и поспешила опять зажмуриться. Когда я снова решилась приоткрыть один глаз, физиономия в окне отсутствовала. Привидится же такое! Глянув на часы с кукушкой, висевшие напротив кровати, я охнула: девять часов, а я дрыхну. Хорош сыщик…

В кухне послышались голоса, я торопливо оделась и покинула свою комнату. За столом сидел Леонид и вяло ковырял ложкой манную кашу. Тамара суетилась у плиты, а на скамейке у входа притулился Костик, обмахиваясь меховой шапкой. Только тут до меня дошло, что это его физиономию я видела в окне пару минут назад.

– С добреньким утречком, Дарка, – пропела Тамара, лучезарно улыбаясь, а я чуть не поперхнулась поданным мне чаем. Так по-дурацки меня еще никто не называл.

При моем появлении Костик неожиданно оживился:

– Проснулась, стало быть. А я говорю Томке, жиличка-то уж не спит, можно стол накрывать. Томка, ты бы налила, ей-богу! Мама мия, ну вот хоть за знакомство. А я Леньке сегодня помогу забор поправить.

– Изыди, пропащий. Свой поправил бы. Видишь, гостья у меня? Городская, культурная, тут понимать надо.

– Нагрянули в гости Тюха, Матюха и Колупай с братом, – заржал Костик, а Тамара дала ему подзатыльник.

– Гость – от Бога, так грузины говорят, а они врать не будут, – объяснила она заглянувшему на огонек соседу.

– Знамо дело, вино-то у них какое, а? – закивал он. – Потрясная вомен, чтоб я так жил, мама мия! И по какой нужде к нам? А я мужчина в самом расцвете…

– Я вот еще одну грузинскую поговорку знаю. Бешеную собаку где убьют, там и закопают, – рыкнула на соседа Тамара.

– Скажите, Костик, – решила и я поубавить радость этого неандертальца, – вы в отпуске или как? Это я к тому, что мужчине в самом расцвете следует не в деревне сидеть, а трудиться на благо родины и семьи. Я вот, к примеру, девушка с запросами.

– Не трудящийся я, – мгновенно заскучал Костик, погладывая в окно. – На инвалидности.

– Что так? – искренне изумилась я, потому как никакой болезни у него не наблюдала: румян, бровями союзен. Да и косая сажень хоть и с натяжкой, но имелась. Разве что уже успел опохмелиться. Но алкоголикам инвалидность, насколько я знала, не положена.

Тамара, язвительно кивая в такт словам страдальца, вмешалась, внеся сумятицу в мою гудящую после самогона голову.

– На мозги он хворый. Ты его не слушай. Это мамаша у него была на инвалидности, тетка моя двоюродная, а он за ней присматривал. А теперь уже год как мамаши нет, а он все в образе. Вот, терплю. Какой-никакой родственник, хоть и седьмая вода на киселе.

Заслышав про почившую мамашу, я застыдилась, обижать Костика уже не хотелось, и я сочувственно заметила:

– Да-а…

Тут с улицы послышался звук подъезжающей машины, хлопнула дверца, а через минуту кто-то зычным мужским голосом стал звать Костика. Видимо, строго следуя инструкции на бумажке. Навострив уши и враз сделавшись похожим на филина, инвалид по разуму быстро схватил шапку – и был таков.

– Костику про наше дело лучше ни-ни, растреплет по всему району, – многозначительно произнесла Тамара, а Леонид что-то хрюкнул под маской.

– Конспирация превыше всего. А что, много тут жителей у вас вне сезона? – сурово сдвинула я брови и решила поддержать светскую беседу.

– Да нет, в основном пенсионеры. А они почти все перемерли от такой-то жизни.

Тамара вздохнула и принялась загибать пальцы:

– В конце деревни Лизавета живет, что коз держит. Но она не сказать что старая. Лет на десять меня моложе. Отец у нее был в колхозе главный, так жила, как царица. А сейчас все жалуется. Бабка Мальвина, Настасья Павловна, Райка с мужем, еще у реки пара домов жилых. А молодежи мало, вот летом да, все дома, почитай, заняты. Ребятишки туда-сюда на велосипедах гоняют, у реки не протолкнуться. У нас, кстати, по вечерам посиделки, пока огород не начался. Так, что-то вроде клуба пенсионеров. Собираемся друг у друга по очереди: чаепитие, лото, домино. Со мной, может, пойдешь?

Я содрогнулась, представив себе эту дикую и безудержную вечеринку, а Тамара продолжила:

– Будет тетка Елисеевна с дедом Фомой, хромой Елизар с бабушкой Сергеевной. С пригорка они. Сегодня собираемся у Райки-ботаника, она все цветы разводит разные. У нее как раз именины были, вот и отметим по маленькой. Они тебе тоже про Марфу порасскажут. Леньку я с собой не беру, вдруг заразу подцепит. И так весь исхудал, почти не ест. Он у меня, точно птаха божья, клюнет пару зернышек…

Наскоро позавтракав под рассказы про птаху, я решила отправиться за машиной, всерьез опасаясь найти ее на ободах. На улице включила телефон, заранее ужасаясь последствиям моего поступка. Так и есть – восемнадцать пропущенных вызовов. Отцы, Славик, а остальные четырнадцать от мамули. Пробормотав себе под нос «Ой, мамочки», я набрала Славика, но он взял трубку и прошептал, что отдыхает на электрофорезе.

Возле ворот соседа стояли старые оранжевые «Жигули», а рядом маячил радостный Костик уже в новой лисьей шапке и шортах в горох. Как видно, голова была его слабым местом, оттого всегда мерзла.

– Дарка, радость-то какая! У меня тоже гость. Вот, пожаловал на постой, так сказать. Уже второй раз приезжает, и все у меня останавливается. Хороший мужик, рыбалку уважает. Правда, пьет мало, а это странно… Места ему наши нравятся. А я сейчас в магазин смотаюсь, борщеца сварю. Один-то жил, как волк бродячий: что поймаю, то и съем. А с гостем – другое дело. А если под борщец налить…

Тут Костик блаженно закатил глазки, а из двора показался гость, но радость Костика все еще оставалась мне непонятной. Мы с гостем немного поразглядывали друг друга: он с интересом, а я без удовольствия. Потому что разглядывать там было нечего. Коротышка в синем трико, лет пятидесяти от роду, выглядел, безусловно, пройдохой. Судя по всему, он стеснялся своей лысины и безуспешно пытался маскировать «озерцо надежды» на темечке редкими волосами.