– У тебя есть что ответить по существу? Ну, кроме этого твоего дурного смеха? – величественно поинтересовался паладин. Один косой взгляд на мальчишку – и Вэл заткнулся и опустил голову, явно стыдясь своего неподобающего поведения.

Но чтобы пронять меня, нужно что-то посерьёзнее грозных глаз и нахмуренных бровей.

– Вот ты же паладин, так? Самый сведущий специалист по борьбе со злом и чернокнижниками? – Я мотнула головой, в очередной раз отбрасывая с лица непокорную чёлку, и с наивно-внимательным видом во все глаза воззрилась на своего похитителя.

– Ну? – полувопросительно-полуутвердительно буркнул он, явно не понимая, к чему я клоню.

– Спёр ты, значит, чернокнижницу из её домишка. Силу свою показал да и рамки сразу обозначил. Помоги, мол, подобру-поздорову, а не то плохо тебе будет, – продолжала как ни в чём не бывало рассуждать я, жеманничая и кривляясь.

– Ну?! – уже куда более грозно и нетерпеливо гаркнул паладин.

– Как я вам помогать-то буду? Без книг, без добра своего, а главное – без посоха? В хате ведь всё осталось, вы ни странички не прихватили! – Я смотрела на своего похитителя кристально чистыми и наивными глазами, старательно скрывая злобную улыбку и ехидный смех.

Мужчина коротко ругнулся. Ученичок его тоже.

Я вновь запрокинула голову и захохотала. Мне действительно было очень смешно.

Даже несмотря на моё более чем сомнительное положение.

Идея вернуться к избёнке чернокнижницы Вэлу сразу не понравилась. Наставнику Арвину, конечно, виднее. Но, будь его, вэлова, воля, не подошли бы они к этому одинокому лесному домику и на требушетный выстрел. Логово чернокнижницы – это вам не ёжик начихал. Ничего хорошего там не сыщешь. Проблемы одни.

Вэл всегда был парнем приглядливым и внимательным. Многое видел, многое подмечал и запоминал. Не стеснялся делиться своими наблюдениями с окружающими. Пару раз за это был бит сверстниками, после чего в дополнение к вышеперечисленным положительным качествам ещё и научился держать язык за зубами.

Старая избушка, стоявшая на опушке, не понравилась ему сразу. За невысоким забором (в пику крестьянской привычке, на нём не были развешаны треснутые горшки с намалёванными на них рожами, а сушились пучки трав и цветов) раскинулся небольшой, заботливо прополотый огородик – огурцы, перцы, помидоры; ни картошки, ни репы – основных овощей в селянском рационе – там не виднелось. Дом радовал глаз новёхонькими, выкрашенными в светло-голубой цвет ставнями. Какое-то ненужное баловство; горожане любят так свои жилища украшать, добавляя ещё и резьбу или роспись какую затейливую, а вот крестьяне относятся к ставням куда более практично: не скрипят – и ладно. К слегка покосившемуся крыльцу с трухлявыми ступенями (и не боится же эта чернокнижница в один прекрасный день переломать на них ноги!) вела слабо протоптанная тропинка. В траве с негромким квохтаньем копошились пёстрые чёрно-рыжие куры. Петуха рядом с ними не было, и поминутно оглядывающиеся квочки казались здорово растерянным, потерявшими смысл своей куриной жизни.

Домик производил впечатление любимого заботливыми хозяевами жилья, но на «мой дом – моя крепость» не тянул.

На первый взгляд.

Сюрпризы начались с калитки.

Чернокнижницу, связанную по рукам и ногам, растрёпанную, скалящуюся, вели пешком. Шли долго – она вздыхала, стонала, пыхтела, ахала, сквернословила, падала и не прекращала жаловаться на верёвки. Ноги её, обвязанные только для вида (лишь бы шагала мелко да в бега не пустилась), постоянно заплетались. Порой женщина делала пару-тройку бестолковых прыжков вперёд, скорее замедлявших, чем ускорявших продвижение, и угрожающе кренилась набок. Приходилось поддерживать её под руки с обеих сторон. В конце концов наставник Арвин не выдержал и с руганью развязал чернокнижнице ноги – сил выслушивать бесконечное нытьё и препятствовать очередному падению у него уже не было.

Вэлу пришлось отдать ей свои запасные сапоги – выволоченная из постели добыча была босиком. Нет, без обуви она, конечно, шла (ещё б попробовала заартачиться!), но очень медленно, да ещё и ежеминутно разражалась визгливыми жалобами и не стеснялась охать так надсадно, что терпеть не было никакой возможности. А к сапогам пришлось и носки пожертвовать… Хорошо хоть на плащ женщина не претендовала – завернулась в одеяло, прихваченное вместе с ней из избушки. Вещи, видимо, потом придётся сжечь – ну не обувать же будущему паладину сапоги, осквернённые нечестивой чернокнижницей!

Лошади, привычные ко всему, неспешно шли сзади. Они, кстати, паче чаяния не стали шарахаться, бить копытом и истошно ржать, хотя, судя по учебникам паладинов, именно так надлежит вести себя любой домашней скотине в присутствии злокозненного чернокнижника. Что ж, Вэл всегда знал, что теория порой радикально отличается от практики, и потому лошадиному равнодушию совсем не удивился.

По дороге ученик паладина поминутно настороженно косился на изловленную добычу. Вид она имела столь неприглядный и подозрительный, что оставалось удивляться: и как её до сих пор не повязал первый же попавшийся стражник? Женщина выглядела… странно. Необычно. И не слишком приятно. Лицо у неё было бледное, породистое, скуластое, с тонким хищным носом и узкими губами. Глаза откровенно пугали – один зелёный, другой небесно-голубой, они злобно сверкали из-под длинной чёлки, как два разноцветных фонаря. Кроме того, чернокнижница была горбата. Когда она давала себе труд выпрямить спину, этот изъян был почти незаметен. Но хорошей осанкой женщина похвастаться не могла, потому и сгибалась у неё спина, и одно плечо постоянно оказывалось выше другого. Телосложения эта неприятная особа была стройного, если не сказать хрупкого, если не сказать даже тощего – и руки, и ноги выглядели слишком тонкокостными, готовыми сломаться от одного неловкого движения. Оба её запястья наставник Арвин бы легко одной рукой обхватил, шея толщиной вполне могла посоперничать с цыплячьей, а длинные пальцы и вовсе походили на ветви молодого деревца. Кожа была такой тонкой и бледной, что под ней просвечивали все сосуды, хоть анатомию изучай. Единственное, что оказалось по-настоящему красивым у чернокнижницы, – это волосы. Прямые пряди цвета воронова крыла (густые, шикарные, с синевато-фиолетовым отливом, словно вобравшие в себя все краски, отпущенные Всесущей это женщине) спускались ниже колен и, казалось, оттягивали голову назад своей тяжестью. Правда, заплетены они были в растрёпанную косу, и потому выглядели неопрятно и неухожено. А ещё у пленницы, как подметил зоркий Вэл, одна нога оказалась короче другой – ровно настолько, чтобы хромота была заметна, но не мешала довольно резво передвигаться.

Так вот, калитка. Перед нападением на мрачную хозяйку лесной избушки Вэл и Арвин перелезли через забор. Наставник что-то там пробормотал, хлопнул в ладоши, и дурная волшба, защищавшая доски, испарилась без следа. Отступали с бессознательной пленницей так же, хотя, видит Луноликая, перевалить через забор замотанное в одеяло тело чернокнижницы оказалось очень непросто. Теперь же процессия неспешно подошла к калитке, и Вэл уже протянул руку… В разноцветных глазах Дженлейн (а именно так представилась женщина) появилось что-то уж слишком неприятное, и ученик паладина поспешил отдёрнуть ладонь.

– Уууууумный мальчик… – медленно произнесла пленница, растягивая и словно смакуя первое слово. Лицо её исказилось, и Вэл не сразу понял, что женщина всего лишь улыбается. Как правило, искренняя усмешка красит человека и делает его привлекательнее, но это, видимо, относится лишь к нормальным людям. Чернокнижница же теперь выглядела ещё неприятнее, чем раньше: правый уголок её губ поднялся куда выше, чем левый, и такая недоулыбка-полугримаса придавала бледному востроносому лицу совсем уж омерзительное выражение.

Сама Дженлейн, кстати, толкнула калитку безо всякого страха, потом аккуратно придержала её, как рачительная хозяйка, привечающая дорогих гостей. И, разумеется, ничего не произошло. Калитка без скрипа открылась, рука, лежащая на ней, не обуглилась и не покрылась язвами, не грянул гром и не восстал у забора мертвец-охранник.