Вот только такую вещь, как вера, пусть даже ложная, невозможно искоренить окончательно. Особенно тут, в Отдалённых провинциях. Некоторые культы остались лишь в виде суеверий – так, местные женщины, например, никогда не стоят подолгу на пороге при распахнутой двери, считая, что это прямое приглашение для Наайю, злобного духа вредительства и склок. И в ясные лунные ночи некоторые до сих пор наливают в мисочки молоко и выставляют их на подоконниках, чтобы побаловать Звёздного Кота, некогда покровительствовавшего добрым хозяйкам, и призвать его милость на свой дом. Жрецы Прекраснейшей смотря на подобные суеверия сквозь пальцы; в конце концов, хуже они никому не делают. Те же хозяйки, что кормят по вечерам Кота, утром торопятся в храм и не забывают опустить медную монетку в тамошнюю копилку при дверях.

Но некоторые верования не столь невинны. Поэтому красные тряпки, будто пропитанные жертвенной кровью, на полях, да ещё и сочетании с таким монументальным забором, возведённым в жуткой лесной глухомани, мне очень не понравились. Будь у паладинов в голове не только благость Прекраснейшей и мысли о свете, они бы тоже засомневались в разумности своего решения. Но увы.

Ворота вполне соответствовали забору. Их с успехом можно было бы навесить на городские стены – выдержали бы любой таран любых захватчиков. Ни колокольца, ни била какого при них не имелось.

– Очень мило. И как нам внутрь попасть? – озадачился Арвин. Коновязи здесь, разумеется, предусмотрено не было, поэтому повод лошади мужчина легкомысленно выпустил из рук. К счастью, кобыла была поумнее хозяина, потому в бега не бросилась и даже не побрела в сторону посадок, лишь опустила устало голову. После некоторых сомнений я последовала его примеру и разжала пальцы. Надеюсь, моя гнедая будет столь же благоразумна; в крайнем случае, попытки потравить огород можно будет пресечь. Посох и сумки остались при седле, но если снимать их и взваливать на себя – времени потеряю уйму, а случись драпать со всех ног – они меня только стеснят.

– А ты уверен, что тебя там ждут? – нарочито наивным шёпотом поинтересовалась я из-за спины Арвина. Впрочем, о чём это я? Пресветлых паладинов ждут всегда и везде. И рады им все без исключения. А кто не ждёт и не рад – тот мерзкий еретик и греховодник. На костёр его! – Послушай, я понимаю, что до моего мнения тебе дела нет, но… Давай пройдём мимо, а?

Но разве ж мужчины слушают женские советы, а паладины – советы чернокнижниц?! Вот и Арвин не стал.

И от души бухнул по воротам ногой.

– Эге-ге, добрые люди! Выгляните за забор, сделайте такую милость!

Я б на месте «добрых людей» такому гостю, что ворота пинает да орёт под ними дурниной, ни за что бы не открыла. Но у обитателей этих чащоб было, очевидно, иное мнение: на той стороне залязгали замки и щеколды, что-то грохнуло, створки слегка приоткрылись, и в образовавшуюся щель выглянул бдительный глаз. К глазу (я привстала на цыпочки и бесцеремонно вытянула шею, чтобы разглядеть) прилагались сухие губы, надменно сложенные куриной попкой, широкий нос, расшитый головной убор, скрывающий лоб и волосы, и веснушчатые пергаментные щёки. Рука, держащаяся за створку, была очень загорелой и сморщенной, вся в пигментных пятнах, и я мысленно подивилась недюжинной силе этой старушки: такие ворота сдвинуть в одиночку – это надо очень хорошо кашу кушать!

Бабка молча обозрела нашу компанию и так же молча посторонилась.

– Эээ… Добра вам, хозяюшка, и всяческого благоденствия! – Паладина явно смутил такой странный приём, но говорил он громко и уверенно: – А не подскажете ли заплутавшим путникам…

– Заходьте, – хрипло прокаркала бабка, убирая руку.

– Да мы, собственно… – стушевался Арвин.

– Заходьте, – так же монотонно повторила женщина. Я успела разглядеть, что и рубаха её, и длинная юбка, и передник, и даже наголовный платок, скрученный каким-то оригинальным узлом на затылке, покрыты сложной вышивкой, изображающей не популярные у женщин цветы и бабочек, а какие-то загадочные символы. Что они означают, знали, наверное, только сама вышивальщица да ещё вот бабка.

Мужчина вновь взял на себя роль первопроходца и отважно шагнул за ворота. Вот честно, если бы Вэл пошёл за ним – я бы без тени сомнения развернулась и пустилась наутёк, таща за повод лошадь. Далеко ли убежала б, с моей-то ногой, да по местным буреломам-буеракам – другой вопрос. Но попытаться определённо стоило.

Увы. Мальчишка бдел. Поэтому я передёрнула плечами и последовала за паладином. Вэл заторопился следом – бестолковому ученичку явно не хотелось оставаться за забором в одиночестве. Знай он наперёд, что нас ожидает в поселении, наверняка б перед воротами так сел, что и бешеными конями бы не сдвинули.

«Жутковатое местечко», – подумала я, оглядываясь по сторонам. Деревня состояла из низких домов-землянок, заросших травой и мхом по самые крыши. Узкие двери без створок, проёмы занавешены вышитыми кусками ткани, полное отсутствие окон, маленькие дырки-дымоходы в крышах… Страх-то какой, я будто перенеслась лет этак на пятьсот назад. На улочках, мощённых булыжниками, не было ни кур, ни свиней, ни другой какой живности, характерной для крестьянских поселений. Да и детских голосов не зря я не слышала – не было тут детей. И никакого намёка на них – разбросанных игрушек, сушащейся после стирки маленькой одежды – не было.

На первый взгляд казалось, что хатки-землянки раскиданы совершенно хаотично. Правда, потом я разглядела, что располагались они по спирали, берущей начало у ворот и скручивающейся к самому большому строению. Видимо, там проживал местный царёк – строение имело даже деревянную, а не земляную крышу с чем-то, отдалённо напоминающим печную трубу (потом, впрочем, выяснилось, что никакая это не труба, а нечто совершенно непонятное). Кусок ткани, прикрывающий вход в этот «дворец», был расшит особенно богато.

Именно туда нас и завела всё та же бабка-привратница. Правда, до этого она притворила и тщательно заперла ворота на несколько засовов и гигантский замок (ключ, кажется, проглотила; впрочем, утверждать это я всё же не берусь, ибо однозначной уверенности не имею). По дороге наша милая сопровождающая, не говоря ни слова, ухитрилась нагнести атмосферу до такого состояния, что сопротивляться её безмолвной настойчивости не было никакого желания.

Селение будто вымерло – не то что детей, даже взрослых не было видно. То ли все на промысел ушли, то ли попрятались по домам. Но от кого?.. Ну не от нас же, таких мирных и добродушных, право слово…

Ткань, служащая дверью в дом местного главы, поражала воображение. Я взялась за неё, чтобы отодвинуть в сторону и пройти, и замерла. Вышивка, даже издали показавшаяся мне красивой, просто изумляла. Мастерицу, что над ней потрудилась, Луноликая наградила не то что золотыми – бриллиантовыми руками: у ткани не было лица и изнанки, с обеих сторон её украшал поразительно тонкий и подробный узор. Однако же… За одну эту входную тряпицу можно выручить столько, что хватит на дом в небольшом селе относительно недалеко от столицы. А если устраиваться где-то в Отдалённых провинциях, то ещё и хозяйством крепким обзавестись получится. Как же мастер, с таким-то талантом, в этом гадюшнике прозябает?

От входа шёл коридор, точно так же, как и улица, закручивающийся спиралью противусолонь, и так же, как располагались снаружи по спирали дома, здесь были обустроены комнаты, опять-таки занавешенные вышитыми тканями в дверных проёмах. Странные тут, однако, понятия о гармонии…

Старуха, ненавязчиво подталкивая в спины сухонькими пальцами, завела нас в большой зал. Очевидно, это был местный культурный центр и обиталище самого важного человека: вдоль стен стояли шкафы, заполненные рукописными книгами (с виду они были очень старыми… вот бы там порыться!), полы устилали вышитые ковры с кистями, а в центре, прямо в луче света, бьющего из идеально круглой дыры в потолке, восседала неимоверно полная женщина, при виде которой мои бравые похитители даже отступили на шаг назад: шеи у важной особы, кажется, не было вовсе, щёки и пять подбородков лежали на необъятной груди, руки у запястий вполне потягались бы толщиной с добрым окороком, а живот под белоснежным передником казался гигантским сугробом, в котором вполне может поиграть в снежный дом с десяток ребятишек. Из-под подола кокетливо высовывался край лаптя величиной с небольшую лодчонку. На голове у почтенной дамы красовалась сложная рогатая кика, богато расшитая бусинами и мелким речным жемчугом; материалов на отделку этого убора пошло никак не меньше мешка. Заплывшие жиром глазки, опушенные удивительно длинными густыми ресницами, смотрели сурово и недоверчиво. Губы были брюзгливо сложены куриной гузкой, точно такой же, как у встретившей нас старухи.