– Ты… – Миша сцепил зубы, так и недоговорив. Я хотела отвести глаза, потому что больше не могла вынести его странный взгляд. В нем было что-то большее, чем всегда. Ни желания, ни голода, ни злости.
Я все еще крепко держала рукоять ножа у его шеи, когда по щекам покатились слезы, и смотрела на мужчину сквозь мутную пелену, даже не стараясь рассмотреть. Будто его и не было передо мной. Какая разница? Все равно ведь победит.
Он убрал мою руку. Завел ее мне за спину, вырвал нож. С грохотом бросил его в раковину. Поднял меня, усадил на край тумбы и встал между моих ног. А после… ничего. Просто стоял так, бездействовал. Не наказывал меня, даже не пытался причинить боль в отместку. Его лицо сместилось, губы оказались возле моего уха. Он дышал тяжело, опять пытаясь успокоить себя. Я не пыталась. Слезы все равно безмолвно лились, а ком в горле не давал дышать ровно. Но его запах… Его шея и плечо у моего лица, его руки, упершиеся в столешницу по обе стороны от меня, весь он, вставший передо мной горой, действовали так странно. Почему он ничего не делал?
Я уткнулась лбом в его плечо, сильно зажмурилась, выжимая скопившиеся слезы в глазах. А он положил руку на мою спину, придвигая к себе еще ближе. Обнимая. Какое-то сумасшествие – он и я.
– Одежда на тебе принадлежит старику, – произнес Миша тихо и на удивление спокойно. – Он ни при чем, видит тебя впервые. Я бы понял, если бы он узнал. Ты уже месяц в этих лесах. И придумай себе уже имя, в конце концов, раз не можешь вспомнить.
– Придумай ты, – предложила я безучастно.
– Я придумал, но тебе не нравится, – парировал он. – Сковородками бросаешься…
– Кукла – не имя, – шепнула я и до боли прикусила губу. – Прости. За сковородку. Больно?
– Очень. Но я с тебя спрошу, не переживай.
– Ты придурок.
Он хмыкнул. Плавно провел рукой вдоль моей спины, остановил ладонь на пояснице и скользнул к заднице.
– Таня нравится? – спросил он, приближая губы к шее. Опять пустил мороз по коже. Я закрыла глаза, прогоняя мурашки, но их становилось только больше, по мере того как его дыхание опаляло кожу. И в меня опять уперся его стояк.
– Нет! – ответила и оттолкнула его. И пока он не особо сопротивлялся, соскочила с тумбы и начала нервно расхаживать по домику, попутно поднимая все, что мы раскидали. – Не нравится мне ни дурацкое имя, ни ты, ни это место. Я хочу найти дом. Вспомнить все и найти. Ты обещал помочь. У нас было что-то вроде договора вчера. И знаешь, что, громила? Ты трахнул меня дважды, а я так и не получила обещанной помощи.
– Я накормил тебя и согрел! – возмутился он так, будто я самая неблагодарная пленница на свете. Когда он вот так складывал руки на груди, они надувались еще больше, и весь его вид пугал меня. В такие моменты приходилось напоминать себе, что он, конечно, дикарь, но боли мне не причинил. Даже после сковородок. Что же… Это давало надежду.
– Ты собираешься помогать или как? – спросила в упор. – Тебе ведь и самому интересно, откуда я свалилась. Ты все время смотришь на меня, как на врага нации. Но если ты такой охрененно прозорливый, что смог прочитать реакцию деда на меня, то разве ты не видишь, что я не вру?
Я свалила все, что собрала, на свободную тумбу, и бросила пригоревшую сковороду в раковину. Очевидно, что готовка не входит в список моих талантов. И я понимала, что здесь не переводят продукты. Миша точно об этом подумал, когда в недовольстве поджал губы и молча вышел из дома.
Мне стало даже немножко стыдно за то, что я так бурно отреагировала. Эмоции взяли верх и полились через край, но теперь, успокоившись, я пожалела. Опершись о столешницу и опустив голову, я набралась смелости и приняла мысль, что со мной случилось что-то очень плохое. Настолько, что мозг заблокировал воспоминания. Возможно, я ввязана в такие проблемы, что лучше никому о них не знать. Может быть, меня до сих пор ищет тот, от кого я сбежала. И точно не для того, чтобы погладить по головке. А дед? Он может не знать меня, но теперь знает, что я здесь.
Дверь скрипнула, и я испуганно отскочила. Громила втащил сани старика с какими-то бумажными свертками и тряпками. Еда! Я набросилась на упаковки, начиная разбирать каждую, и почти ничего из этого не казалось мне знакомым или хотя бы съедобным.
– Что это? – ужаснулась я и поморщилась от жуткого запаха.
– Сушеные грибы, – с не меньшим отвращением ответил Миша. Его заинтересовал только один бумажный пакет. Наклонившись, он достал из него леденец в красно-белую полоску и засунул себе в рот.
Я зависла на виде его губ вовсе не потому, что они были греховно красивым, зажимая эту сладость. В голове короткой вспышкой пронеслось размытое воспоминание. Я даже не могла понять, было ли это воспоминанием. Просто мыслеобраз, где я жадно смотрю на такой же леденец сквозь витрину какого-то магазина, и руки окоченели, а стекло покрылось паром от моего дыхания. Я хотела его так горестно, но не могла взять. И брат сказал, что я веду себя как ребенок, а мы больше не дети. Но мы были детьми…
– Эй! – позвал Миша, наклонившись над санями. Он ведь дразнился, подсунув конфету так близко. Точно дразнился. – Не стесняйся, чувствуй себя как дома. Если захочешь пососать, только скажи. У меня есть чем тебя угостить.
Я сосредоточилась на его глазах и поняла, что прямо сейчас сижу на коленях перед ним с отвисшей челюстью, и пофиг, что между нами сани. Его «леденец» при большом желании все равно мог до меня дотянуться.
– И повезло же мне попасть к настолько приветливому и душевному хозяину, – съязвила я, опуская взгляд.
– Это нет? – разочарованно спросил он и поставил передо мной ботинки. Его голос зазвучал совершенно иначе, без издевки, серьезнее некуда. – Тогда бери консервы, штаны и обувайся. Мы идем искать твою машину.
Я с надеждой уставилась на мужчину и даже подскочила. Кажется, он не шутит.
– Не уверена, что она моя, – сразу объявила, подбежав к нише в стене. Последние штаны были на три размера больше, но плевать. – Внутри совершенно пусто.
– Но хотя бы будет ясно, в каком направлении ты двигалась, – произнес Миша, пока я обувала его уродливые сапоги. Сам обошелся кроссовками и курткой. Кажется, холод его не особо волновал. А вот я плотнее закуталась в шубу и даже нашла шапку на крючке.
– Хорошо, идем, – произнесла я воодушевленно. Снега на улице было еще больше, чем я помнила. – Ты помнишь, откуда я приползла?
Миша окинул меня придирчивым и подозрительным взглядом, понял, что я действительно, не ориентируюсь в пространстве, и с огромным одолжением протянул мне руку. Учитывая то, что наши ноги почти по колена утопали в снегу, от помощи отказываться было крайне глупо. Ну и его рука, как маленькая батарейка – огромная и теплая. Он потащил меня за собой, передвигаясь довольно легко, я бы даже сказала грациозно, насколько это возможно, а вот для меня каждый шаг казался подвигом.
Не падала я лишь благодаря крепкой опоре.
– Смотри, здесь я катилась, да? – предположила я, увидев борозду на небольшом склоне. Снег почти скрыл следы и выровнял поверхность, но небольшое углубление еще было.
– Да, – произнес Мишу угрюмо и остановился у самого подножья. Я помнила, что до машины недолго. Если бы мы поднялись, то смогли бы ее увидеть. Но парень почему-то медлил. Ему что-то явно не нравилось, когда издал короткий злой смешок.
– Что?
– Это граница. Дальше нейтральные земли. Для этого ты здесь? Выманить меня?
Я недоуменно смотрела вперед. Он немного не в себе – это я поняла сразу. В самом деле, кто бы по собственной воле изолировал себя в подобном месте? Только ненормальный. Но теперь я вдруг подумала, что у него вполне могут быть на то причины. А что если и он от кого-то скрывается? К чему все эти вопросы «Кто тебя подослал?» и «Чего тебе от меня нужно?». Нормальный человек, увидев бы девушку в беде, пожалел бы и помог, а не стал нападать с обвинениями. Я должна была подумать об этом раньше.