Мендес ведёт меня через темноту. Мы переступаем тело Лозара. Я убила его, и мы проходим через него, как будто он просто лужа на рыночной площади.

— Уберитесь здесь, — судья Мендес взмахивает рукой, и стражники торопливо закрывают камеру.

— Да, Ваша честь, — Габо кланяется.

— Вы правильно поступили, сообщив мне, Габо. Её должны были доставить ко мне при первой возможности, — глаза судьи Мендеса резко переходят на офицера. — Вы же, сержант Ибез, напротив… Я разочарован в вас. Я расцениваю это как отказ следовать моим указаниям.

— Ваша королевская справедливость, пожалуйста! — взмолился сержант в панике. — Я счёл её слова за ложь. Как вы говорите на проповедях, они все шарлатаны. Обманщики…

Его глаза распахиваются, едва не вылезая из орбит.

«Обманщики». Это последнее слово, что он успевает сказать, перед тем как Габо вонзает кинжал в его открытое горло.

Я подавляю крик, а Мендес сжимает моё плечо ещё крепче.

— Идём, дорогая. Теперь ты со мной, в безопасности.

Глава 13

Не стоило мне теряться в лесу. Сейчас, когда судья Мендес обнимает меня одной рукой, мне требуется вся сила воли, чтобы оставаться спокойной. Серость не желает угомониться, выпуская воспоминания, как пыль из открытой гробницы. Они такие чёткие и яркие, точно вихрь красок, всякий раз, когда просачиваются из Серости. Впервые я не выпадаю из реальности, но воспоминание тем не менее здесь, прокручивается в моей голове.

Когда я была маленькой, рядом с нашим домом стоял алтарь, посвящённый Госпоже шепчущих в её короне из звёзд и с луной у ног. Тогда я ещё ничего не знала о богине или о людях, которых она одарила магией, наполнявшей землю. Я знала только, что у меня есть сила, которую я не умела контролировать. Свет, возникавший из-под моих подушечек пальцев, вызывал у меня восхищённое изумление. У меня ещё не было шрамов от ожогов от украденных воспоминаний, потому что мои родители не разрешали снимать перчатки вне дома. Моя мать была персуари, а отец — иллюзионари. Помню, как мать своей магией наполняла меня теплом, когда я пугалась темноты. Помню, как отец играл с тенями на стене, превращая их в иллюстрации к его сказкам на ночь. Вот эту самую магию король и Правосудие обвинили в самой опустошительной чуме в истории.

В тот день, когда я потерялась, я с трудом натянула на себя шерстяные перчатки и пошла за отцом в лес. Цветы на нашем алтаре завяли, и мне поручили собрать новые.

— Будь крайне осторожна, Нати, — предупредил отец. Ни у кого я не встречала таких добрых глаз, как у него, даже когда он старался быть строгим. Теперь, позволив себе вспомнить этот день, я замечаю, что он тоже был напуган. — Не уходи далеко.

Но у меня вылетело это из головы. Я нашла место, полное диких цветущих газаний. Меня привлекли их оранжевые сердцевины и жёлтые лепестки среди однообразного леса, и я пошла за ними через открытую поляну. Никогда прежде я не уходила так далеко от дома и не выходила из леса. Я развернулась назад, чтобы позвать родителей, но наткнулась на солдат в королевской тёмно-фиолетовой с золотым форме.

— Ты потерялась, малышка? — спросила женщина, подходя ближе. Мне нельзя было разговаривать с незнакомцами, но я до сих пор не могу забыть тот страх, который охватил меня тогда. Я кивнула и рассказала солдатам, где именно я жила и как выглядел мой дом.

Но они не отвели меня домой. Они привезли меня во дворец, заверяя, что там ждут мои родители.

Меня передали няне. Она отмыла мои волосы и переодела в новое платье, перед тем как представить судье Мендесу. Меня посадили в этот самый стул, на котором я сижу сейчас, с кожаной обивкой и высокой спинкой — намного выше моей головы.

Мендес всегда мне улыбался. Его терпение было особенно примечательно, потому что я только и делала, что плакала и звала родителей первое время. Он присылал вишнёвые пирожные со свежим кремом, апельсины в карамели и мёд из клевера. Он говорил, что я увижу своих родителей, если сделаю всё, что он скажет.

Безымянные солдаты привели в комнату мужчину с повязкой на глазах, кляпом во рту и связанными руками. Я опять заплакала, но Мендес теперь знал, что может успокоить меня вкусностями. Дома моя мать жарила картошку с розмарином и выжимала сок из того, что мы сами вырастили. Мы ели мясо раз в месяц, если в лесу было достаточно кроликов для охоты. Я никогда не видела прежде и не пробовала таких чудесных сладостей, какие были во дворце.

— У этого человека, — начал Мендес, — есть секрет. Ты когда-нибудь видела снег, Рен?

Мне хотелось поправить его. Мой отец звал меня Нати. Так было привычнее, приятнее, это было моё имя. Всё остальное мне не нравилось, казалось не подходящим, как будто принадлежало совершенно другому человеку. Но я бы не стала поправлять этого человека. Было в его серых глазах что-то такое, что заставило меня остановиться. И вместо этого я кивнула, отвечая на его вопрос.

— Тебе нужно просто узнать секрет этого человека. Он скрывает кое-что очень важное для меня в месте, где много снега.

— Я не умею, — ответила я. Это было правдой. Я никогда раньше не использовала свой дар. Моя мать объясняла как-то раз, что я одарена магией памяти. Но только Госпожа шепчущих знает секреты всех на свете, а свой дар я должна держать в тайне.

Не могу вспомнить как, но я всё же сделала это. Прикоснулась тогда ещё невредимыми пальцами к вискам связанного человека и извлекла воспоминание о цитадели Невадас, расположенной в одноимённых горах. Я описала небольшие деревянные домики с трубами на крышах, из которых выходил чёрный дым, и мужчин, несущих брёвна через глубокие сугробы в хижину, полную мечей и прочего оружия.

Ещё до того как я закончила, Мендес крикнул:

— Цитадель Невадас. Отправьте туда отряд, немедленно.

Сейчас, прислоняясь к спинке знакомого стула, я рассматриваю стену за Мендесом. На ней висит карта королевства Пуэрто-Леонес. Она понемногу изменяется каждый год, стирая провинции. К западу от столицы есть горная система — единственное место в стране, где бывает снег. Три года назад меня посылали в цитадель Невадас на разведку.

От неё остались одни руины, и я не помнила почему, но теперь знаю, что всё из-за украденного мной воспоминания. Я тогда ещё не знала, что это были территории королевства Тресорос, население которых не признавало договор между их бывшей страной и Пуэрто-Леонесом.

На карте тоже больше нет цитадели, хотя горы чётко обозначены и раскрашены белым цветом.

Кабинет судьи не изменился за последние десять лет, разве что у двери стоит другой стражник, а в тёмных волосах Мендеса появилась седина. Его острые скулы слегка покраснели, словно он только вернулся из какого-то солнечного места. Хотя ему сейчас должно быть чуть больше сорока, на его лице нет морщин, свойственных тем, кто часто улыбается.

Мендес берёт белую тряпку, мочит её в кувшине и протирает стол. У жидкости едкий запах лимонных и апельсиновых корок. Когда стол уже сияет от чистоты, судья проводит рукой по деревянной поверхности, на которой размещены аккуратные ряды металлических инструментов, маленькие ножи, прозрачные склянки болотного цвета, фарфоровая чаша с шариками хлопка, длинные тонкие иглы и чёрная нить.

До того как Мендес возглавил Королевское Правосудие, взяв на себя ответственность за мир и порядок в Пуэрто-Леонесе, он был военным врачом в королевской армии. Отчасти поэтому он знает, как причинить наибольший вред телу и какими инструментами можно вызвать сильнейшую боль. Из выдвижного ящика он достаёт пару чистых перчаток из телячьей кожи и надевает их.

Всё было бы намного проще, будь я персуари, умеющей влиять на эмоции, или вентари, способной узнать, о чём он думает.

— Давай, Рената, — его глаза цвета грозового неба останавливаются на моём лице, молча изучая мои черты в поисках малейшего признака обмана. — Дай мне руку, пожалуйста.

Передо мной лежит кинжал Деза. Я подумываю схватить его и вонзить в проступающую вену на внешней стороне его ладони. Этот дикий, внезапный порыв пропадает так же быстро, как и появился. Протягивая свою ладонь самому могущественному человеку в королевстве, не считая короля и принца, я склоняю голову от стыда, который слишком, слишком настоящий.