В последнее время мы почти этого не делали, если не считать кратких поцелуев перед сном, и не хочу, чтобы этот был таким же. Хочу, чтобы было как раньше, до всех этих дурных известий, и сообщаю ему это без слов, которые всё равно не могу подобрать, каждым движением. Я пытаюсь дать ему понять, что всё будет хорошо. Что мне очень жаль. Что я буду по нему скучать. Что мне хотелось бы быть с ним, когда он будет прощаться с отцом. Что скоро мы снова встретимся, потому что я приеду, даже если значит вернуться в Сильфос, несмотря на все мои страхи. Я не могу бросить его после такой потери. Не могу допустить, чтобы он остался без поддержки и опоры. Пускай даже ему удастся вернуть корону (если он доберётся до дворца целым и невредимым, если его отец ещё будет жив, если Жак не окажется, несмотря ни на что, более подходящим кандидатом), но холодный металл не сможет подарить ему утешающих объятий.

Он не отстраняется. Он едва ли отвечает на мои действия, но когда я прижимаюсь сильнее и целую горячее, его пальцы касаются мои бёдер. Наш поцелуй становится немного жёстче. Немного глубже. Мы вцепляемся в друг друга.

Ломаем дистанцию.

Я держусь за него. Он держится за меня.

Мы поддерживаем друг друга.

Я чувствую его отчаяние в нашем поцелуе. Его страх. Весь этот ужас, охвативший его. Он чувствует себя потерянным и пытается найтись в моих прикосновениях. Он не ожидал ничего подобного, когда покидал дворец. Даже не думал, что его отец может умереть. Не представлял, что встретит кого-то, кто будет значить для него не меньше, чем корона. Не знал, что может потерять сразу всё. Внезапно я понимаю это, целуя его со всей страстью, которая ему нужна в этот момент. Он потеряет всё. То, что знал раньше, и то, что знает сейчас. Своего отца и меня. Он останется один.

Но ведь это не так.

Я не хочу оставлять его.

Не хочу, чтобы он это испытывал.

Я отстраняюсь немного, тяжело дыша и глядя на него. Всматриваюсь в его глаза и вижу в них блеск. Он сдерживает слёзы, которые вводят меня в отчаяние. Почему всё должно быть именно так? Он не заслуживает этой боли.

Я обхватываю руками его лицо.

— Послушай меня, — мой шёпот едва ли громче нашего дыхания. Он не спорит, лишь сильнее обнимает меня за талию, прижимая к себе. Он готов услышать то, что я собираюсь сказать. — Всё будет в порядке. Твой отец будет… очень горд тобой, когда он тебя увидит, Артмаэль. Я горжусь тобой. Я верю в тебя.

Его челюсть напрягается. Слёзы грозят политься. Он пытается опустить глаза, но я не даю ему отвести взгляд от меня. Хочу, чтобы он видел в моих глазах, что я не лгу. Хочу видеть в его глазах всё, что творится у него на душе.

— А если он меня не увидит? Если… — он сам себя обрывает на полуслове, не в силах договорить. Его голос надламывается. Он не может говорить о смерти своего отца. — Что, если я не успею, Линн?

Тогда ему будет очень больно. Его будет терзать то, что он успел сказать. Ему просто хотелось, чтобы отец им гордился. Будет невыносимо вспоминать, что в их последнюю встречу они так глупо повздорили.

— Успеешь, — обещаю ему. Оставляю ещё один поцелуй на его губах. Он не даёт мне отстранится, словно так удобнее внимать моим словам. Я шепчу ему прямо в губы: — Я приеду из Дуана чуть позже… И скоро буду рядом с тобой. Ты не останешься один. — провожу большим пальцем по щеке. Он закрывает глаза, чтобы прочувствовать ласку… или чтобы сдержать слёзы. — Ты же это знаешь, правда? Я приеду посмотреть, как ты становишься лучшим королём в истории Сильфоса.

Хоть и после того, как я уеду. Когда ему станет лучше, наши пути окончательно разойдутся.

А пока мы продлим это ненадолго. Совсем ненадолго.

— Прямо сейчас я не чувствую себя королём, — признаёт он с печальной улыбкой, которая разбивает мне сердце. — Я просто напуганный ребёнок.

Он открывает глаза, чтобы посмотреть на меня. Я дрожу. Поначалу ничего не говорю, просто строю между нами мост из поцелуев, и мы снова сжимаем друг друга. Я целую его щёки, его веки, всё лицо. Он подавляет эмоции, и когда одна слезинка всё-таки соскальзывает с его ресниц, я ловлю её губами.

— Мы все иногда боимся, — шепчу ему я. Мне это знакомо лучше, чем кому-либо. — Встретить страх лицом к лицу и принять его — это значит быть смелым. А ты самый смелый человек, которого я когда-либо знала, Артмаэль из Сильфоса. И за это я люблю тебя…

Он смотрит на меня, ловит мой взгляд, зная, что я говорю искренне, что это не какая-то жалкая попытка утешения. И мне кажется, что он чувствует себя увереннее, потому что несмотря на грусть в глазах, его губы изгибаются в улыбке, по которой я так сильно скучала. Крошечной, слабой, едва заметной. Но всё же улыбке, и я не могу удержаться и не поцеловать её. Он бормочет мне в губы:

— Самый смелый человек, которого ты знаешь, это ты сама, Линн… Всегда, с самой первой нашей встречи… — ещё один поцелуй, более долгий. — И я тебя люблю… За это и за множество других вещей…

— Я напишу тебе из Дионы, — говорю ему, пока его губы касаются моей шеи, и закрываю глаза, наслаждаясь лаской. — Не отвечай, потому что когда письмо придёт, я уже буду в пути. Так ты будешь знать, что я еду к тебе. Что до нашей новой встречи осталось совсем немного.

Крепко обнимает меня.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Как думаешь, успеешь доехать раньше письма?

Улыбаюсь его нетерпению. Наши губы встречаются вновь, уже медленнее, снова узнавая друг друга вновь, не уставая открывать нечто новое снова и снова. Его руки скользят вниз по моей спине, а мои — по его груди.

— Вполне может быть, что я буду так спешить к тебе, что обгоню курьера.

— Обязательно отдыхай по пути, но на постоялых дворах… — целую его. Слегка прикусываю губу. Мы оба задерживаем дыхание. — Меняй лошадей по мере необходимости… Не заставляй меня переживать…

Мы улыбаемся во время следующего поцелуя. Он отталкивается от дерева, чтобы обнять меня сильнее. Я делаю вдох после очередного поцелуя.

— Очень логичные советы от того, кто пренебрегал всем этим последние четыре дня…

Как бы в наказание слегка кусаю его. Он не отстраняется ни на секунду, согревая меня своим теплом и сам согреваясь моим.

— А если я пообещаю, что тоже буду их придерживаться?

Я ему не верю, и судя по его взгляду, он это понимает. Мне удаётся снова вызвать у него улыбку.

— Хотя бы попробуй в это поверить: это то, что я обязан сказать благородный рыцарь, чтобы его дама не переживала за него. А потом она должна поклясться ему и пожелать хорошего пути…

Он снова возвращается к моим губам — возможно, чтобы я забыла о его маленьком вранье. Я отвечаю с не меньшим пылом, углубляя поцелуй, поглощённая движениями наших языков. Запускаю пальцы в его волосы, он скользит руками по моему телу.

У нас заканчивается воздух. Мы отстраняемся и переглядываемся. Как же нам этого не хватало.

Ещё один поцелуй. Шёпот во время коротких пауз.

— Мне нечего оставить тебе… Но ты можешь взять всё, что захочешь, этой ночью…

Это последняя ночь. Последние несколько часов, перед тем как нам придётся разделиться. Наша первая разлука. На этот раз, по крайней мере, временная. А когда мы попрощаемся навсегда, после того как всё закончится?..

Не хочу об этом думать. И он тоже. Он целует меня. Целует с большим пылом, с большей жаждой, большей потребностью. Я обнимаю его. Он приподнимает меня. Я чувствую спиной кору дерева, обхватываю бёдрами его талию. Мы целуемся, прощаясь, но в то же время обещая встретиться вновь. Скоро, очень скоро. Так мы не забудет запах друг друга за те дни, что проведём порознь. Как и в прошлый раз, мы теряемся друг в друге в надежде забыть про весь мир. Чтобы когда мы останемся одни, у нас оставались воспоминания об этой нежности, об этой страсти. Чтобы можно было бы представить, будто мы снова здесь, в этом лесу, исступлённо целуемся, желая слиться воедино.

Мы отдаём жизнь в этом сражении. Отдаём дыхание в попытке не терять друг от друга. Отдаёт сердце, как только начинаем скучать, даже оставаясь в объятьях друг друга.